Мое побережье (СИ)

— Не то чтобы есть четкий план… приглашений много, выбирать лень.

— Организуй сам.

— Только этой головной болью я не страдал.

Он забрасывал и утягивал ведьм обратно, очевидно, находя сие безделье крайне увлекательным занятием. Метлы постоянно цеплялись то за ткань футболки, то за лямку джинсового комбинезона, и грозили оторваться, но Тони упрямо продолжал проверять конструкцию на прочность.

— Порвешь, — я перехватила одну из ведьм за голову. Самоконтроль затрещал по швам — губы по привычке начали растягиваться в улыбке. Глупая. Хватить таращиться на него с таким лицом.

Тони утвердительно кивнул в ответ:

— Порву.

— И будешь покупать новую.

— Только если ты пойдешь на Хэллоуин. Без «наверное», «может быть», «не знаю, Тони, ты такой нудный», — он повысил тон и проторил концовку фразы на манер телеведущей, задающей вопросы на время, едва я открыла рот с целью возражения.

— Ради всего…

Договорить не успела: зажужжавший в кармане мобильник выбил из головы все мысли, а резко метнувшийся к бедрам взгляд Тони — и подавно.

Секунда, две, три.

Бзз-бзз.

— Не возьмешь? — знаю я этих чертей в глазах. Ничего хорошего они не предвещали.

— Если так и будешь стоять над душой, то да.

Он закатил глаза, выдернул из моей руки гирлянду и демонстративно повернулся боком. Взялся наматывать бумажных ведьм на тыкву. В показной манере. Издеваясь.

Воспользовавшись короткой заминкой, быстро выудила телефон из кармана и посмотрела на экран. Вот дьявол. Киллиан.

— Да? — вопрошая, одновременно убавляла громкость динамика. На всякий случай.

— Пеппер, привет, — голос в трубке жизнерадостный. Если не сказать — развеселый. А у меня от волнения пальцы не слушались.

Одно дело — переписываться с человеком, и совсем другое — вступать в непосредственный контакт. Еще и Тони уши навострил. Когда ему последний раз было «интересно», с кем я общаюсь на досуге?

— Как поживаешь? Ты сейчас можешь говорить?

— Я, э, — любопытно: мой эмоциональный всплеск действительно отразился на голосе, или он из вежливости спросил? — Да… сойдет, наверное. И нет, не совсем.

— Мне перезвонить?

— Да, да, — начала нарезать маленькие круги у камина, лицезря калейдоскоп ворса ковра. — Давай лучше вечером, я сейчас немного занята.

— Понял, — это какое-то слово-паразит в его лексиконе. Понял, понял, понял… тоже мне, понятливый нашелся. Порой оно странным образом раздражало. — Тогда не буду отвлекать, — о, только не надо этого разочарованного тона. — До вечера.

— Конечно. Пока, — премию года мне за лучший телефонный разговор.

Нажав отбой, я медленно выдохнула. Боже. Что это вообще было?

Он никогда мне не звонил, и растерянность — слабейшее из определений, какие только я могла подобрать для описания собственного состояния.

Или нет. Я в целом барахталась, точно пойманная на крючок рыба в воздухе, и ничего конкретного, кроме чувства «подвешенности», не ощущала.

— Давай лучше вечером, я сейчас занята, — пронеслось нараспев у самого уха, от чего я едва не вздрогнула.

Я не видела себя со стороны, но готова была поклясться, что кончики ушей предательски порозовели. Лицо подозрительно обдало жаром.

— О, просто отстань, — обрулив его, с некоторой долей облегчения отметила, что Тони не увязался хвостиком.

Непослушные ноги направились к Роуди, который в нехарактерно надрывном: «Тебе чем-нибудь помочь?», к великой радости, не различил выдавших бы меня с потрохами интонаций.

А некоторое время спустя в груди неприятно кольнуло от осознания, что ему, право слово, на все плевать.

========== 5. ==========

Не сказать чтобы я считала себя личностью не особенно активной в социальном плане, но, технически, в большинстве случаев это было правдой. Да и наедине с собой не сильно получалось раскрепощаться. Будто под ребрами таился невидимый тормоз, срабатывающий каждый раз, стоило мне пройтись от спальни до кухни и переброситься парой слов со Снежком. Внутренний голос мгновенно твердил: это же кот, прекрати, выглядишь глупо. И, тем не менее, сегодня что-то пошло не так.

То ли виной всему был густой туман за окнами, поднявшийся над городом с самого утра, то ли факт, что я проснулась с чувствами выспавшегося человека (в каком году такое случалось последний раз?), то ли никто просто не успел еще испортить настроение, но оно было вполне приличным. Пузатая кружка чая и дежурное просматривание новостной ленты, несколько сохраненных в папку на компьютере отличительно красивых картинок. Случайно найденный блог, в котором я открыла для себя недурную музыкальную группу. Развалившийся на коленях Снежок, позволивший себя гладить в полное удовольствие; шерсть то и дело летала в разные стороны, периодически попадая в оттого чешущийся нос, но блаженство от прикосновения к теплому меховому животу я не променяла ни на какие неудобства. Это было на редкость хорошее утро. А ощущение предвкушения праздника, обычно раздражавшее, разносилось по телу легкими волнами эйфории.

Выгребаясь из своих пещер, именуемых спальней, я, честно говоря, думала, что дома никого нет. Больно тихо было. Однако шевелящий ушами и распушивший усы Снежок рысью двинулся по направлению к кухне, и несколькими секундами позже я обнаружила там отца. Занятого любопытным делом.

Я не стала спрашивать, когда он успел купить тыкву и тот загадочный разноцветный пакет на столешнице. Я просто почувствовала себя ребенком лет пяти, которому показали коробку с большим бантом под рождественской елкой. И это было чудесное ощущение.

— Не поможешь? — он протянул мне нож и коротко, но все-таки улыбнулся. А я не сдержала ползущих к ушам уголков губ, хотя честно сжала те.

Папа отвернулся, возможно, чувствуя себя не в своей тарелке. Саму меня кольнули в живот маленькие иголочки неловкости, и я рассеянно кашлянула, принимая протянутый предмет.

— Где резать? — подошла ближе к столу, мысленно взывая к естественному и почти незаинтересованному в процессе отношению.

Снежок запрыгнул на свободный стул, вытягивая шею и с любопытством взирая на такую же рыжую, как он сам, тыкву.

День пролетел в суматохе и перевалил к цифре «6» на циферблате слишком быстро. Казалось бы, ничего примечательного не делала, а время все равно утянуло в невидимую черную дыру. Дом мы особенно не украшали, не считая тыквы. Только свечи над камином расставили да прилепили к двери бумажную гирлянду в форме приведений, так что атмосферу праздника приходилось возводить в голове путем фантазий и мысленно воспроизводимыми кадрами из раннее просмотренных фильмов ужасов. Я поняла, что слишком задумалась, когда звонок в дверь повторился, а со второго этажа послышался громкий голос отца, взывающий к факту, что он принимает в душ, а Снежок не в состоянии справляться с конструкцией замочной скважины.

Четвертый заход детей с ведрами за день начинал набивать оскомину. На этот раз на пороге топтался двенадцатилетний Бен с соседней улицы, вырядившийся пиратом.

— Конфеты или жизнь, — он глядел насуплено, явно намекая, что второго варианта не приемлет.

— А ты не лопнешь? — я не удержалась от возможности подпортить ему праздник, с удовольствием отмечая, что его сумасшедшей матушки в радиусе пяти метров не наблюдалось.

Бен был одним из тех мальчишек, к которым применяют термины «ужасный», «трудный», «невозможный». Он спускал с поводка своего толстого бульдога, топчущего наши клумбы. Он метил футбольным мячом в окна моей комнаты. Его мать обращалась к нему не иначе, как «мой сладкий пончик-мончик», постоянно нападая на отца с жалобами о том, что его невоспитанная, вопиюще наглая и грубая дочь в очередной раз оклеветала ее ангелочка. Папа в таком случае долго не церемонился. Разворачивался и уходил по своим делам с непробиваемым выражением лица, лишь мельком дергая уголком губ, завидев меня, пока за его спиной ревел противным высоким голосом гром. «Игнорирование — двигатель внимания», — как-то раз, словно между делом, поделился он, и впредь я всегда улыбалась, замечая работу его принципа на деле. А еще прозрачно намекал, что Снежок хочет прогуляться на соседней улице и поиграть с чудесным, новым, восхитительно тонкой конструкции шлангом, так беспечно позабытым без призора.