Скандал

Джорджина присела на кровать и ласково погладила Белинду по щеке.

- С Россом отношения у меня чисто дружеские. И я люблю его как друга. А тебя я люблю совершенно иначе. И ужин этот чисто деловой. Ты прекрасно понимаешь, что я предпочла бы посидеть в ресторане с тобой, но газетный мир ещё не готов правильно воспринять первого откровенно бисексуального главного редактора.

- Я понимаю, Джорджи, - со вздохом промолвила Белинда. - Но мне все равно это не по душе. Почему мужчинам дозволяется трахать всех, кто носит юбку, а моногамная связь двоих женщин вызывает такое возмущение?

- Белинда, - терпеливо ответила Джорджина, - мы это уже тысячу раз обсуждали. От нас с тобой в данном случае ровным счетом ничего не зависит, и нам остается лишь примириться с этим. Хотя, по правде говоря, теперь нам придется соблюдать ещё большую осторожность. Я ещё не успела тебя предупредить, поскольку сама узнала об этом лишь поздно вечером. Так вот, ты не поверишь, но, по приказанию Шарон, за мной установили слежку.

Белинда уставилась на неё с откровенным недоверием.

- Майк это выведал, - продолжила Джорджина. - Она пытается любой ценой очернить меня в глазах членов совета директоров. Ты уж прости меня, милая, но какое-то время нам придется воздержаться от встреч в моей квартире.

- Господи, да я просто ушам своим не верю! - с горечью вскричала Белинда. - Мало того, что мы и так ото всех скрываемся, словно прокаженные, так теперь нам вообще встречаться нельзя? Нет, Джорджина, это просто невозможно!

- Прошу тебя, Белинда, будь умницей, - терпеливо уговаривала её Джорджина. - Ведь, если Шарон нас разоблачит, я вообще все на свете потеряю.

- Не все, - поправила её Белинда. - Меня ты не потеряешь. - Голос её задрожал от слез.

- С работы меня, конечно, не выгонят, - продолжала увещевать её Джорджина. - Но на дальнейшей карьере можно будет поставить точку. Прошу тебя, родная моя, пойми это. Все, что от нас требуется, это соблюдать осторожность. И по служебному телефону я с тобой нормально беседовать не смогу, потому что его прослушивают. Обещаю тебе, малышка, это все ненадолго. Потом и на нашей улице праздник настанет. Потерпи, пожалуйста.

Белинда промолчала.

- А потом все будет, как и прежде, - добавила Джорджина. - Ну, послушай, может, хватит это обсуждать? Давай лучше поласкаем друг дружку.

С этими словами Джорджина начала целовать нежную грудь Белинды. В следующий мог, теребя губами твердеющий сосок, подумала, что ни один мужчина, сколько их не обучай, никогда не овладеют этим искусством. Сама она просто млела от прикосновений Белинды, особенно от непередаваемого ощущения, когда они прижимались грудями. Между тем она уже покрывала поцелуями смехотворно плоский животик Белинды, постепенно подбираясь к самому сокровенному месту. И там уже не отрывала губ от нежного бутончика, пока Белинда не начала содрогаться в пароксизмах бурного оргазма.

Описывая Белинду, люди нередко забывали её внешность: сияющие каштановые волосы, светло-синие глаза, проказливую улыбку. Бурлившая в ней энергия поражала воображение. Каждый день она проживала так, словно он последний, стараясь выжать из него все до последней капли. Находиться с ней рядом было все равно, что стоять близ кратера огнедышащего вулкана. Джорджина с первой же встречи почувствовала к ней непреодолимое влечение.

В стройной фигуре Белинды было что-то мальчишеское и необычайно сексуально притягательное. Небольшие грудки были увенчаны нетерпеливо выпирающими сосками, которые, казалось, так и требовали к себе всеобщего внимания. Лифчиков она не признавала, и тело её было тренированное, хотя вовсе не мускулистое. Джорджина выглядела гораздо более женственной: в тридцать пять лет груди её, помещавшиеся в классический бокал для шампанского, сохраняли форму и упругость, да и фигура отвечала самым взыскательным вкусам. У неё были прямые, каштановые с отливом волосы, которые она каждый месяц подстригала, особенно с затылка, чтобы подчеркнуть изящную линию шеи. Ослепительной красавицей она не была, однако большой рот и ярко-синие глаза с причудливым разрезом придавали её облику нечто завораживающее. Любившие Джорджину люди находили её прекрасной.

Лесбиянками в чистом смысле слова Белинда и Джорджина не были; ни та, ни другая не чуралась заводить романы с мужчинами. Более того, Белинда была первой женщиной, с которой Джорджина согласилась лечь в постель.

Едва успев познакомиться, обе женщины ощутили сильнейшую тягу друг к другу, хотя поначалу в ней не было ничего сексуального. А познакомились они на одной званой вечеринке, когда отношения Джорджины с Россом вконец испортились.

Молодая и необычайно живая женщина понравилась Джорджине с первого взгляда, и в течение всего вечера она почти не спускала с неё глаз. Причем всякий раз, посматривая на Белинду, Джорджина перехватывала её взгляд.

Отношения их развивались бурно. Едва успев познакомиться, они стали закадычными подругами, а вскоре и любовницами. Джорджина, не привыкшая кривить душой, отдавала себе отчет, что отношения их вечно не продлятся. Впрочем, она прекрасно понимала, что вечным не бывает ничто, особенно любовь. Но она плыла по течению, отдавшись чувствам и наслаждаясь настоящим.

Будучи натурой скрытной, Джорджина никогда особенно не распространялась о своей интимной жизни. Никто не знал, с кем она встречалась, и почти все были бы глубоко шокированы, узнав, что у неё роман с другой женщиной.

В газетном мире к гомосексуальным отношениям традиционно относились с отвращением, и лишь в последние годы к гомосексуалистам-мужчинам начали проявлять некоторую терпимость. К лесбиянкам это не относилось. Не говоря уж о бисексуальной женщине, главном редакторе. Такое было просто неслыханно. И Джорджина прекрасно сознавала, что должна оберегать эту тайну как зеницу ока. Особенно сейчас, когда Шарон установила за ней слежку.

После разрыва с Россом образ жизни она вела отнюдь не отшельнический. Встречалась с мужчинами, спала с ними, но всерьез ни одного из них не принимала. И в газете своей помещала материалы о таких женщинах раскрепощенных и независимых. То было новое поколение женщин высокооплачиваемых, умных, самостоятельных и не обременяющих себя семьями. Они любили мужчин, но постоянной надобности в общении с ними не испытывали.