Дара. Анонимный викторианский роман

Я точно знал, что не все женщины такие, как Мод. Однажды, когда я был в отъезде, мне предоставилась возможность испытать свои ласки на одной девушке. Она была очень возбуждена, но, несмотря на это, все же не позволила взять ее, потому что решила до замужества сохранить девственность. Однако когда она наконец блаженно вздохнула и, закатив глаза, вдруг вся как-то обмякла у меня в руках, я понял, что мои пальцы сделали свое дело и она кончила. Чтобы я не воспользовался этим, она принялась доить меня, подергивая мой торчащий член, как сосок коровьего вымени, пока он не выстрелил в нее брызгами семени. Все это, конечно, неплохо, но все-таки приятнее, когда это происходит в мягком и горячем месте, которое предназначено для этого природой.

Так вот, вернемся к Даре. То, что она так пылко и самозабвенно отдавалась моим ласкам, так страстно извивалась подо мной всем телом, так жадно встречала каждый мой толчок, — все это застало меня врасплох. Я всегда мечтал о том, чтобы встретить такую девушку, но когда это случилось, я оказался совершенно не готов. Ко всему новому, каким бы приятным и необыкновенным оно ни было, привыкаешь не сразу, но когда я поднял ее ноги и, положив их к себе на плечи, увидел распахнутые, сочащиеся пахучей влагой извивы ее розового входа, мой член сразу воспрянул и стал твердым, как дерево. Я наклонился над ней и почувствовал, как прохладная, нежная плоть ее зада прильнула к моим напряженным бедрам. Острое вожделение горячим током крови пронизало все мое тело, и я мощным толчком ворвался в ее жаркое нутро. Она встретила меня глубоким вздохом, — вздохом, похожим на тихую песню радости и облегчения. С покорностью и наслаждением она всем своим существом признавала мою власть над ее телом. Я опирался на прямые руки, и, когда я набросился на нее, снова и снова вторгаясь в нее разгоряченным и твердым орудием своей страсти, неистово и грубо терзая ее алое влагалище, она принимала всю тяжесть моего тела на свои поднятые к небу ягодицы. Когда горячая струя освобожденного семени наконец с силой хлынула из моего члена, мне показалось, что во мне что-то взорвалось. Наслаждение захлестнуло меня с головой, я издал ликующий крик, а мои ноги, дрожа от страстной судороги, колотились об ее ягодицы.

С покорностью и наслаждением она всем своим существом признавала мою власть над ее телом.

Постепенно я пришел в себя. Дара лежала подо мной на спине, просунув свои ноги между моими. Я чувствовал себя опустошенным и одиноким, но в то же время я был счастлив — ведь только что я познал такие вершины страсти, о существовании которых и не подозревал. Воспоминание о бушевавшем во мне вихре чувств снова потрясло меня, и я часто задрожал. Дара обняла мою голову, как младенца, и стала покрывать мое лицо нежными поцелуями, пока я беззаботно не задремал, лежа у нее на груди под журчание ее ласковых слов.

В течение следующих дней мне пришлось много узнать о Даре. Она была непредсказуема: еще вчера — уверенная в себе и настойчивая, а сегодня — задумчивая и молчаливая. И во время наших любовных утех она бывала то волнующей и загадочной, то веселой и игривой, а иногда — отдавалась мне с тихой покорностью и влажными от готовых пролиться слез глазами, глазами, которые словно молили о муке, и тогда я набрасывался на нее безжалостно и яростно, терзая и истязая ее жестоким напором своей страсти.

Рядом с ней мне никогда не бывало скучно — в каком бы настроении она ни была, в ней всегда что-то жило и изменялось. Оживление и остроумные поддразнивания легко сменялись спокойной, мечтательной задумчивостью. В такие минуты она могла обсуждать со мной любые, самые сложные и отвлеченные вопросы, зная, что я отнесусь к ее словам всерьез.

Деньгам она не придавала большого значения и легко с ними расставалась. Мне тратить было нечего — я жил очень скромно, потому что дал себе и своему отцу обещание накопить достаточно денег, чтобы мы могли купить на ферму столько быков и коров, сколько нам требовалось. Это была единственная причина, по которой я уехал с фермы и взялся за работу коммивояжера. Чем больше я работал, тем больше сделок заключал, а чем больше сделок я заключал, тем больше я получал комиссионных и тем больше скота мы могли приобрести. За последние три года я успел переправить на ферму изрядную сумму, и дела пошли на поправку — появилась надежда на то, что моя семья наконец заживет по-человечески. Я подсчитал, что года через два я смогу вернуться домой и обрабатывать землю.

Мне удавалось видеться со своей семьей и со своими двумя детишками — Дэниэлом и Мэри — раз в месяц, когда я передавал отцу деньги, заработанные с моего прошлого приезда.

Обычно влюбленные нечасто вспоминают об остальном мире со всеми его скучными заботами и тревогами, но тут уж ничего нельзя было поделать — хотелось мне того или нет, я не мог убежать от обязательств по отношению к моей семье и от своей финансовой ответственности за нее.

Когда я объяснил Даре свое положение, она, к моей радости, приняла это довольно спокойно. Эту девушку ничто не пугало, и, похоже, ничто не могло помешать ей любить меня.

Не прошло и нескольких часов после нашего прибытия в Чикаго, как она сняла для нас меблированные комнаты в Лейксайде на имя мистера и миссис Вэрли. Она успела обо всем договориться и за все заплатить, пока я беседовал со своим шефом, рассказывая ему о полученных мной заказах.

— Теперь у нас есть свой дом, — радостно объявила она, как только я появился в кафе, где мы, расставаясь днем, договорились встретиться.

— Где же он? — спросил я.

— В Лейксайде. Это всего лишь меблированные комнаты, но там очень уютно… и кровать там большая и удобная. — Она шаловливо улыбнулась и прошептала: — Сегодня ночью я буду любить тебя так, как никто и никогда тебя не любил. О Элмер, я так счастлива! И все благодаря тебе. Трудно поверить, что мы совсем недавно еще не знали друг друга. У меня такое чувство, будто я знаю тебя много-много лет. Как ты думаешь, Элмер, все люди бывают так же счастливы, когда влюбляются? — вздохнула она, но вдруг тревожно и вопросительно посмотрела на меня. — Элмер, а ты тоже чувствуешь то же самое, что и я? О, прошу тебя, скажи, что чувствуешь! Только посмей сказать, что нет — я тебя просто убью, ну да, убью прямо вот тут, на месте. — Она хихикнула: — нет, я бы сделала хуже. Я бы тебе этого не простила и перестала бы с тобой разговаривать.

Когда я попытался ей ответить, она прикрыла мне рот своим пальчиком.

— Не надо. Лучше ты скажешь мне все сегодня ночью, когда мы будем лежать в большой, мягкой кровати и я буду крепко обнимать тебя руками и ногами.

— А сколько стоят эти комнаты? — тревожно спросил я.

Тут наш разговор прервал официант, подошедший к нашему столику, чтобы поставить на него наш заказ — бифштексы с капустой и жареной картошкой по-немецки, — который Дара заранее попросила его принести, как только увидит, что я вошел в кафе.

Когда официант вернулся на кухню, она перегнулась через стол и тихонько сказала:

— Не беспокойся о деньгах, Элмер. Не лишай меня этого удовольствия, хорошо? У меня достаточно денег, чтобы заплатить за комнату и за еду. Не задавай мне больше таких вопросов, во всяком случае, не сегодня. А сейчас — ешь свой бифштекс и не будь таким серьезным. У нас с тобой будет еще куча времени, чтобы вести серьезные разговоры, если тебе этого захочется.

Меня не пришлось долго уговаривать — я был голоден, как волк, ведь с самого утра я почти ничего не ел.

Когда мы покончили с десертом — гречишными блинчиками в кленовом сиропе — я предложил по дороге в наше новое жилище заехать на мою старую квартиру и забрать оттуда мои пожитки.

Дара и слышать об этом не захотела.

— Ну нет, Элмер, давай не будем терять времени. Я хочу как можно скорее вернуться в наше лейксайдское гнездышко и запрыгнуть на эту чудесную кровать.