Райский уголок. По велению сердца

А потом она наткнулась на карандашный портрет Беатрис.

Он был вклеен в дневник. Под ним стояла дата 20 июня 1867 года и подпись Леонарда. Восхитительный эскиз, выполненный с любовью. На этом рисунке она представала даже более красивой, чем в действительности. Леонард подчеркнул открытость ее взгляда и легкую, таинственную улыбку на губах. А под эскизом рукой Леонарда — Кэрри сразу узнала его почерк — была приведена цитата из «Песни песней» даря Соломона.

Кэрри тихонько прочитала ее вслух. Затем следовала строчка, написанная рукой Беатрис:

«Это мой возлюбленныйи это мой друг.»

Потом еще один отрывок из «Песни песней», теперь уже почерком Леонарда.

Это была своеобразная игра, с которой Кэрри уже встречалась в других дневниках. Но слова были для нее новы. Никогда прежде она не видела этих слов, которые, без сомнения, были величайшими песнями любви, когда-либо написанными.

Слегка нахмурившись, она задумчиво коснулась пальцем улыбающихся губ на портрете.

Читай внимательно и вникай в смысл.

Она медленно перевернула страницу.

Солнце уже норовило спрятаться за вершины гор, а ветер, утомленный за день, устало затих к тому часу, когда она дочитала последнюю ужасную запись. Кэрри долго сидела, глядя перед собой невидящими глазами, сцепив руки и сложив их на книге, раскрывшей свою мучительную тайну. Перед ее мысленным взором всплыли залитые слезами строчки, написанные Беатрис. Кэрри вспоминала их снова и снова. Это были уже не ликующие о счастливой взаимной любви строфы «Песни песней», а мольба отчаявшегося и безутешного сердца:

«О, верни мне брата моего!

Играть одна я не могу:

Приходит лето во цвету…

Где я теперь его найду?»

Он ушел, ушел навсегда. Покончил с собой.

Потому что не мог простить себе, что Беатрис, его сестра, его любовь, его голубка, его чистая и целомудренная Беатрис зачала их ребенка.

Генри. Несчастный, лишенный рассудка, которого Беатрис горячо любила всю жизнь и которому оказывала больше внимания, чем другим своим детям. Генри, который провел свою жизнь в том самом доме, где был зачат в греховной кровосмесительной любви.

А что если наказание падет на другого? Невинного? — спрашивала ее Мерайя.

Двигаясь как сомнамбула, она вдруг обнаружила, что поднимается по лестнице и открывает дверь в башенную комнату. Кровать была все еще не застелена. Простыни измяты, подушки в беспорядке разбросаны. Сегодня утром они с Лео занимались любовью, неистово, со страстью, граничащей с жестокостью, так, что у нее остались синяки, а острое наслаждение тесно переплеталось с мучительной болью, но она умоляла любить ее снова и снова. Они занимались любовью — впрочем, они делали это с самого начала — в той самой постели, которую Беатрис делила с Леонардом.

Кровать, на которой было зачато дитя их любви — их наказание.

Кровать, на которой умер Леонард, не в силах принять случившееся — последствие греховной страсти. Кровать, на которой его нашла сестра, но слишком поздно, чтобы спасти.

«О, верни мне брата моего! Играть одна я не могу.» По лицу Кэрри текли слезы. Она не вытирала их. «Приходит лето во цвету. Где я теперь его найду?»

Она подошла к каминной полке. Взгляд маленькой статуэтки, безмятежный и загадочный, был устремлен куда-то вдаль.

— Бедная Беатрис, — сказала она. — Бедная, бедная Беатрис. Как сильно ты, должно быть, любила его. И как долго тебе пришлось жить без него, зная, что он убил себя из-за вашей любви. Сознавая, в каком смятении находилась его душа, когда он решился на такой шаг. А потом — Генри… Как ты смогла вынести все это? Как пережила?

Кэрри смотрела затуманенными от слез глазами.

— Лео не брат мне, — прошептала она наконец. Слова эхом разнеслись по тихой комнате. — Он мой кузен. А это — совсем другое дело. Совсем другое дело!

Она подошла к окну. Лео, легко и непринужденно, тихонько насвистывая незатейливую песенку, взбегал по ступеням на кухонную террасу. При виде его Кэрри охватило волнение. Она ничего не могла с собой поделать.

— Он не брат мне, — повторила она. — Это совсем другое дело. Другое!

— Любимая моя, любимая моя, не переживай так! Не терзай себя! — успокаивающе нашептывал ей Лео, нежно поглаживая по волосам.

— Но, Лео, это так ужасно, ужасно. Мне очень тяжело! Они так любили. Я понимаю, что это грех — конечно, грех, но их любовь была такая необыкновенная, такая прекрасная! И какой ужасный конец — это невыносимо жестоко.

— Такова жизнь, — просто сказал он.

Она повернула к нему мокрое от слез лицо.

— Ты действительно так считаешь?

— Да.

— А что будет с нами Лео, что будет с нами? Мы тоже будем наказаны? Мерайя говорит, что будем. Именно это она пытается внушить мне. Или наказание падет на другого, невинного, Лео? Пало ли оно на Артура? Не из-за нас ли случилось с ним несчастье?

Он решительно взял ее за плечи.

— Кэрри, прекрати. Вот сейчас ты говоришь глупости. Просто ты переутомилась. Артур умер, потому что закончился отмеренный ему срок. Это был несчастный случай. Такое бывает. При чем тут ты или я?

— Не знаю. Я боюсь. Может быть, потому, что я сильно хотела этою, — прошептала она. — Я желала ему смерти, понимаешь? Желала!

Его руки еще крепче сжали ее плечи.

— Перестань! Чепуха — просто суеверная чепуха — и больше ничего. Любимая, я знаю, ты чувствуешь себя виноватой. И даже понимаю, почему, хотя уверен, что нет таких причин, по которым ты должна так убиваться. А тут еще этот проклятый дневник — он еще больше огорчил тебя. Но, Кэрри, история Беатрис и Леонарда не имеет ничего общего с нами. Разве ты не видишь? Ну посмотри же на меня! Ты не хочешь смотреть на меня? Я тебе не родной брат.

— Но твой отец был родным братом моей матери, а Генри — несчастный, больной Генри — был братом им обоим. — Она устало потерла лоб рукой. — Все так запуталось!

— Нет, — он улыбнулся едва заметно, — это ты все запутала. Ты у меня в этом мастерица. Я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение и как можно скорее распутала этот клубок.

Вытирая слезы и все еще шмыгая носом, она уже невольно улыбалась.

— Почему?

Он привлек ее к себе.

— Потому что, — тихонько шепнул он ей на ухо, — я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. А кому нужна бестолковая жена?

Глава одиннадцатая

Кэрри была непреклонна. Она не выйдет за него замуж.

— Мы не должны, — твердила она снова и снова. — Мы не должны этого делать. Я не могу тебе объяснить…

Он долго уговаривал ее, сначала мягко и терпеливо, но вскоре уже не мог скрыть своего явного раздражения.

— Кэрри, любимая, это лишено всякого смысла. Почему ты не хочешь сделать это? Мы оба свободны. Мы любим друг друга. Боже мой, так или иначе, но мы уже живем вместе. Так в чем же разница? Почему ты отказываешь мне?

Но она была непреклонна, настаивая на своем.

— Не могу, Лео, прости, но я не могу.

— Ты просто не хочешь, — сказал он однажды, рассердившись, — не хочешь, вот и все. Разве это не так? Ты просто не любишь меня. Не доверяешь мне!

— Нет. Нет! Как ты можешь говорить такое? Ты же знаешь, как я тебя люблю.

— Тогда выходи за меня замуж!

— Лео, пожалуйста. К чему все эти разговоры? Почему мы не можем оставить все как есть?

— Потому что я хочу, чтобы ты стала моей женой — вот почему. Неужели ты не можешь это понять? Все так просто. Так делают все люди, когда любят друг друга.

— Вовсе не обязательно, — спокойно ответила она. — Я вышла за Артура без любви.

— И теперь я должен страдать за это? Есть ли тут какой-нибудь смысл?

— Лео, мы с тобой кузены…

— Ну вот! Наконец-то дошло до этого. Во всем виноваты эти чертовы дневники, не так ли? Беатрис, проклятый Леонард. Несчастный помешанный дядя Генри. И эта выжившая из ума старая ведьма со своей суеверной чепухой. Дурная кровь!.. Наказание!.. Подумай своей головой, Кэрри, ради Бога. Нет такого закона, который бы запрещал браки между кузенами. И среди состоятельных людей это случается сплошь и рядом.