Офсайд (СИ)

— Прямо слоган для рекламы! — засмеялась Люси. — Тебе надо открыть свою ремонтную мастерскую.

— Да не вопрос! — поймав едва не сбежавшего утёнка, Нацу сунул его в коробку, не обращая внимание на сердитое тарахтение не растратившей завод игрушки. — Я уже, честно говоря, думал над этим. Окончу университет и вернусь сюда. Отец, правда, не в восторге, убеждает, что надо остаться в большом городе — и возможностей там пруд пруди, и зарплата выше, и девчонки сексуальнее, — последнее он произнёс с такой серьёзной миной, что было не понятно, действительно ли Драгнил-старший говорил нечто подобное или это придумал его сын. — А меня, знаешь ли, здесь всё устраивает: на охоту можно осенью сходить, пробок нет, а рыбалка просто закачаешься!

— А как же девушки? — не удержалась от вопроса Люси.

— А что девушки? — пожал плечами Нацу, продолжая возиться с тихо скрипящим транзистором. — Они и здесь есть. Найду кого-нибудь. Главное, чтобы готовить умела — поесть я люблю. А что до внешности… О! — прервал он сам себя, когда вместо шипения из приёмника полилась музыка. — Кажется, я всё-таки смог зацепить волну.

— Только не выключай! — поспешила предупредить его Люси, с первых аккордов узнавшая композицию.

— Да я и не собирался, — делая звук громче, успокоил её Нацу. — Она мне нравится — мама эту песню любила сильно, часто слушала до болезни.

— Она очень красивая. В смысле, песня, — пояснила Люси смущённо, пряча за ухо прядь волос.

— Потанцуем? — неожиданно предложил Нацу.

Она не смогла отказать. Пальцы, мелко подрагивая, нырнули в широкую мужскую ладонь; вторая рука нашла приют на плече партнёра, сжала крепко, будто боясь потерять; щека заалела, согретая чужим дыханием, а своё собственное вдруг стало даваться с трудом, отчего голова начала приятно кружиться, и крепкие объятия показались необычайно нужными и надёжными.

«Как я хочу, чтобы ты был здесь,

О, мой родной,

Как я хочу, чтобы ты был здесь.

Как я хочу, чтобы ты был здесь,

Разве ты не знаешь, что без тебя так холодно,

И я по тебе очень сильно скучаю,

И мне очень грустно…» —

проникновенно пел нежный женский голос. От переборов гитары всё трепетало внутри; удивительное, необъяснимое чувство захлёстывало, жгло, рвалось наружу, скапливаясь в уголках глаз солёной влагой. И нежный поцелуй — лёгкий, робкий, сладкий — пришёлся как нельзя кстати, заставив задохнуться от чистого, ещё ни разу не испытанного доселе восторга.

— Это… это было так… так… — Нацу запутался в словах и после третьей попытки сдался, беспомощно смотря на Люси, словно прося её о помощи. Но она и сама растерялась, почти испугавшись случившегося, что ляпнула непонятно откуда пришедшее на ум:

— Классно?

— Да, точно, — облегчённо рассмеялся Нацу. — Даже я не сказал бы лучше.

Теперь уже и Люси не могла сдержать улыбки: шутка развеяла сказочность момента, но позволила им избавиться от неловкости и вернуться к привычному дружескому общению. Которое помогло им спокойно обсудить планы на субботу, выбрав в качестве приятного досуга пикник на природе.

Денёк для прогулки выдался самый что ни на есть распрекрасный: ночной туман, едва выглянуло солнце, подтаявшим мороженым скатился в лощины, дав солнцу возможность щедро вызолотить разбросанные по округе осиновые рощицы; небо, чистое, высокое, омытое вчерашним дождём, наполнилось густой синевой, вольготно раскинувшись от края до края необъятного горизонта. Птицы наперебой делились новостями, спорили, перекликались, начисто забыв о скорых сборах в дорогу. Воздух посвежел, придавая бодрости, весело дразнил обоняние то грибным вкусным духом, то тяжёлым ароматом осенних цветов, то запахом мокрой, ещё не растратившей тепло земли.

Полянка, на которую они неожиданно вышли, так и манила путников сделать привал. Нацу быстро расстелил плед, помог расставить на нём выуженные из корзинки съестные припасы, жадно набросился на бутерброды, успевая между делом что-то рассказывать. Люси хрустела зелёным яблоком, почти не вслушиваясь в оживлённую речь своего спутника. Тот вскоре выдохся, позволив, наконец, воцариться на поляне мягкой, чуткой тишине.

Люси медленно скользила рассеянным взглядом по расстилавшейся перед ней долине — они сидели почти на вершине одного из холмов, отгороженные от наивысшей точки осиновой рощицей. Мысли снова и снова возвращались к уже канувшим в лету десяти бесподобным дням. Теперь в её шкатулке лежал большой розовый камушек и россыпь его собратьев поменьше — папа обещал сделать из них подвеску и браслет. Пальцы ещё чувствовали отполированную холодность звериной мордочки — она долго гладила тонкие ниточки усов, шепча в заинтересованно приподнятое ухо заветное желание, и слегка краснела под ироничным, всё понимающим взглядом чуть прищуренных кроличьих глаз. И даже забегающее на огонёк Вдохновение вежливо расшаркивалось с ней, заметив на столе пузатую, старательно отёртую от вековой пыли чернильницу, купленную за доллар в лавке старьёвщика. Ещё никогда сказка не вторгалась в её жизнь так щедро, не накладывала так размашисто слепящие от наполнявших их счастьем краски на каждый попадающийся под руку предмет, не дарила столько подарков. Люси тянула к ним руки, бережно разворачивала шуршащие обёртки, радовалась — безоглядно, беззащитно. Иначе она просто не умела.

— Что с тобой? — тревожным эхом ворвался в мысли голос Нацу. — Устала? Хочешь, можем вернуться.

— Нет, — Люси мотнула головой, намеренно не поворачиваясь к своему спутнику — самое главное она скажет глаза в глаза, а пока в этом нет необходимости. — Давай останемся здесь как можно дольше — чем позже я появлюсь дома, тем лучше.

— Почему? Ты поссорилась с дядей? Или у него там… свои дела?

— Ни то, ни другое. Всё гораздо проще — у меня сегодня День рождения.

— И ты не сказала! — Нацу раздосадовано хлопнул себя по коленке. — Мы же могли перенести пикник. Пошли бы на следующей неделе.

— Вот поэтому и не сказала. Мне хотелось побыть здесь, с тобой, — и хочешь — не хочешь, а глаз теперь не отвести, не спрятаться за ресницами, не остановиться.

— А как же… подарки, торт со свечами, вечеринка? — голос Нацу садился с каждым словом всё ниже, прошитый насквозь тонкими ниточками неуверенности.

— У нас есть кола и бутерброды. А для вечеринки не обязательно созывать большое количество народа, хватит и двоих, если им хорошо вместе.

— Ты забыла про подарок, — шёпот ударил по ушам сильнее крика.

— Нет, — снова не согласилась Люси. — Я просто хочу, чтобы он был особенным.

Нацу отвёл взгляд, нервно облизал губы:

— Послушай, я… мне нужно…

— Ничего не говори, ладно? — тонкие пальчики пробежались по влажной от слюны коже от уголка до уголка так и оставшимся приоткрытым рта, словно считывая его на ощупь. — Сегодня ведь день моего рождения, так? Я никогда его не любила. Нет, у меня нет никакой детской травмы, связанной с ним: мама с папой всегда помнили о нём, и дарили кучу подарков, и устраивали праздник, и даже приезжали первое время, пока я им не запретила. Мне не хотелось как-то выделять этот день, делать его особенным. В чём его заслуга передо мной? Только в том, что когда-то именно этого числа я решила появиться на свет? Так глупо! Вчерашний или завтрашний дни ничем не хуже. И только сейчас мне подумалось: может, в том, чтобы каким-нибудь особым образом отметить для себя эту дату, есть всё же какой-то смысл?

Нацу молчал — то ли не знал ответа, то ли таким образом решил выразить своё согласие с её словами. Люси качнулась вперёд, прижалась своими губами к чужим — безвольным, холодным, выдохнула обиженно и просящее в глубину по-прежнему немого рта:

— Нацу, пожалуйста… Ты мне очень нравишься. Я хочу сделать это здесь, с тобой. Не ждать выпускного, как другие девчонки, не снимать номер в отеле. Ты и я, на этой поляне, сейчас.

Он словно очнулся: отстранился, взял в ладони её лицо, посмотрел пристально, с затаённой надеждой:

— Я не хочу, чтобы ты потом жалела об этом.