Безумные дамочки

— Тогда почему у тебя такой вид, будто ты сейчас разрыдаешься?

— Ты бы тоже так выглядел, если бы сгорели два года твоей работы.

Фингерхуд взглянул на Симону.

— А так и было. Именно поэтому я не дал тебе по роже, когда ты меня сбил. Мне было жаль тебя.

— В том пожаре я не виновата, — возразила Симона.

— Каком пожаре? — встревоженно спросил Стив.

— Мы как-то лежали с Робертом в постели, а его диссертация сгорела. Там было все об оргазмах.

— Когда это произошло?

Не раздумывая, она ответила:

— В день похорон бедного мистера Сверна.

— В этот же день мы впервые переспали с тобой, — сказал Стив, откладывая вилку.

— Да, правильно.

— Значит, в один день ты трахнулась с нами обоими?

— Да, полагаю, можно так сказать.

— Полагаешь? Что значит полагаю?

— Значит, я в один день трахнулась с обоими.

— Полные дегенераты, — сказал Йен.

— Парень, я отдыхаю, — заметил Фингерхуд.

Стив отодвинул свой стул от стола.

— Это не смешно, Симона.

— Я не говорю, что это смешно.

— Как ты могла это сделать?

— Что ты имеешь в виду?

— Спать с ним и со мной в один день, тупая шлюха!

— А какая разница, один это день или нет?

— Резонно, — сказал Фингерхуд.

— Не вмешивайся, — ответил ему Стив.

— Мне теперь не жаль тебя, тупая скотина. Вставай.

Как только Стив встал, Фингерхуд сбил его на пол.

— Я это заслужил, — сказал Стив, проверяя, не потекла ли снова кровь из носа.

— Ты заслужил больше, но, к твоему счастью, я не злопамятен. Иначе я бы избил тебя как следует, умник. Ну, может, вернемся к праздничному ужину? Сегодня ведь День благодарения.

— Дикие дегенераты, — заключил Йен.

Анита с Робертом начали убирать тарелки, и в этот момент из спальни выплыли Беверли и Джек с блаженными улыбками на лицах. Джек теперь тоже был голым, что тут же вызвало волну размышлений вслух.

— У него толще, чем у Фингерхуда, — сказала Симона.

— Но не длиннее, — отметила Анита.

— Толщина важнее.

— Кто сказал?

— Я.

Беверли и Джек не обращали внимания на них, настолько они были поглощены происшедшим.

— У него одно яйцо меньше другого, — сказал Стив.

— Дегенераты, дегенераты, дегенераты.

Фингерхуд принес новые бутылки шампанского, Анита внесла салат в огромной сверкавшей мексиканской чаше. Салат был из листьев латука, цикория, маслин, сдобрен оливковым маслом и уксусом. Затем Фингерхуд принес индейку, а Анита поросенка с запеченным яблоком во рту. Анита сняла шкурку с индейки и положила ее в отдельную тарелку.

— Плакать хочется, когда вспоминаю о пирожных бедного доктора Хокера, — сказала Симона. — Они бы очень пригодились. Тебе не жаль, Стив, что они валяются на полу в студии?

— Они там не валяются.

— Почему?

— Потому что студии нет.

— Верно, я и забыла. — Слезы заструились по лицу Симоны, когда ей напомнили об учиненном ею пожаре, и она неожиданно выкрикнула: — Я хочу, чтобы меня побили!

— Садо-мазохистский дегенератизм.

Но Симону этим не остановишь, через секунду она сняла пояс и чулки. На ее наготу обратили внимание лишь Беверли и Джек, которые увлеченно ели индейку и поросенка, но только одной рукой. Другой рукой ласкали друг друга. Они погрузились в закрытый мир гастрономической и сексуальной чувственности и не желали, чтобы их отвлекали от двух таких приятных вещей.

— Йен прав, — сказала Анита. — Вы все дегенераты. К тому же еще и отвратительные.

— Дегенератизм сам по себе отвратителен, — заметил Йен.

— Не всегда, — поправила его Лу. — Это зависит от моральных норм человека.

Лу сняла свое золотистое трико и платье. Мало того, что под ним ничего не было, так еще и груди были окрашены в бледно-зеленый цвет.

— Раскрашенные груди сейчас в моде, — сказала она. — Косметические компании в ближайшем будущем озадачат компании женского белья.

— А тебя это не озадачит? — спросила Анита. — Ты же пишешь о белье.

— А я стану писать о косметике.

— Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ МЕНЯ ПОБИЛИ! — закричала Симона, видя, что о ней оскорбительно забыли.

Аниту страшно затошнило. Она видела, как ее мир разваливается на куски, растворяется в воздухе. Это было невыносимое зрелище. Почему Роберт не положит конец такому ужасному стриптизу? Почему он не защитит ее от этого? Разве это не мужская задача? Или теперь нет старого разделения ролей между полами? Чувство ужаса охватило ее.

— Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ МЕНЯ ПОБИЛИ. КТО ЭТО СДЕЛАЕТ?

Фингерхуд оправдал наихудшие ожидания Аниты.

— У меня есть хлыст.

— Ты не должен это делать, — сказала Анита. — Ты еврей.

— При чем здесь это? Я такой же извращенец, как и все.

— Но ты не должен быть таким.

— Кто сказал?

— Я.

Стив Омаха встал с добродушной улыбкой.

— Я из тебя выбью пыль, Симона, и ты это знаешь. Я только не понимаю, почему ты всегда выбираешь для этого неподходящее время. Могла бы подождать до возвращения домой.

— Невероятная глупость, — ответила она. — Я не хочу, чтобы ты меня бил!

— А почему?

— Все художники дураки. Дураки! Если это будешь ты, тогда не считается. Ты только в лошадях разбираешься! Это должен быть тот, кто не хочет, кого это возмущает. Боже мой, я должна давать эти сраные мотивации?

— Я удивлен, откуда ты знаешь это слово? — сказал Фингерхуд.

Анита хотела заплакать, но не могла. Она чувствовала слезы под веками, им хотелось пролиться наружу освежающим ливнем. Анита оглядела комнату в поисках спасения, но все было тщетно перед лицом этой безумной катастрофы. Зеленые груди Лу были только одной ее частью. Они шокировали не больше, чем желание Симоны быть высеченной, или левая рука Беверли на правом яйце Джека, или предложение Роберта насчет хлыста, или признание Стива в садизме, или болтовня Йена. Она на корабле дураков — в мире.

— Я назначаю Аниту, — бесстрастно сказал Джек.

— На что? — спросила она.

— Бить Симону.

— Не смеши.

— Я и не смешу.

— Да нет, смешишь. — Но он затронул чувствительную струнку, хотя Анита и не хотела в этом признаваться.

— Ты всегда ненавидела французскую писюшку, — сказал Джек, быстро целуя рыжий лобок Беверли. — Зачем же таиться? Выпусти пар. Будь Mensch. Избей ее!

— Не буду.

— Ну, давай, — сказал утомленный происходящим Фингерхуд.

Анита проглотила кусок индейки и удивилась ее странному вкусу. Майоран? Таррагон? Шалфей? Тмин? Новый рецепт? Нет. Это нечто совсем другое, неуловимое ощущение холода во рту, но не могла понять отчего. Затем заметила, что Роберт очень заинтересовался зеленой грудью Лу, и она растерялась, не зная, что предпринять. Ее смущало, что груди Лу не были лучшими в мире. Среднего размера, слегка опущенные, но должна была признать, что в зеленом гриме был свой шарм. Зеленый цвет делал обычные сиськи привлекательными, и немаловажную роль играло то, что соски были тоже зелеными. Она вот делала дурацкие упражнения для груди, не говоря уже о гидротерапии, и чего добилась? Ничего. Ей противно было признать, что Лу нашла гораздо лучшее решение: если не можешь изменить грудь, придумай ее. Затем Анита осознала, что она единственная одетая женщина в комнате, и еще больше испугалась, потому что было только одно решение, а она его ни капельки не хотела.

— НЕ БУДУ ЖЕ Я ЖДАТЬ ВЕСЬ ВЕЧЕР! ДАВАЙТЕ!

Костюм Аниты из двух частей, окрашенный под леопарда, неожиданно показался ей невероятно старомодным. Но предстоявшее раздевание пугало. Это ее проклятое воспитание человека из среднего класса, оно мешало. Если бы она принадлежала к низшему классу, тогда не была бы такой пугливой. Или к высшему классу.

— Роберт, — сказала она. — Ты меня любишь?

Он проглотил листик салата.

— Да, люблю. Так почему ты не бьешь Симону?

— Будь Mensch, — сказал Джек.

Зеленые соски Лу коснулись индейки, когда она наклонилась над столом. Потому что грудь низкая, радостно подумала Анита.