Год тумана

— Ты похудела, — замечает Нелл, подкладывая еще макарон и в без того полную тарелку. — Конечно, меньше всего сейчас думается о еде, но все-таки нельзя бегать на пустой желудок.

Она оборачивается к полкам с книгами.

— Память — это целая наука, — перебирает корешки. — Об этом написаны сотни книг.

Через несколько минут кухонный стол завален книгами и папками. Здесь сочинения о том, каким образом в мозгу хранится информация, ксерокопии статей, посвященных восстановлению памяти, труды по мнемонике. Аристотель, Раймонд Лалл [4], Роберт Фладц [5]…

— И все это хранится у вас дома?!

Нелл жмет плечами:

— Библиотекарь — это образ жизни. — Она листает книги, делает несколько закладок, показывает мне изображение мозга: элегантный изгиб гиппокампа, височная доля. — Вот здесь, — касается моей головы, — здесь ты найдешь ответ. Всем известно, что травма или пережитый эмоциональный стресс могут перетряхнуть память, так что извлечь информацию из мозга становится очень нелегко. Но она никуда не девается. Просто нужно понять, как до нее добраться.

Поздно вечером, в одиночестве, с карандашом и блокнотом под рукой, я зарываюсь в книги. В недавно опубликованной монографии под названием «Эта странная память» натыкаюсь на историю некоего Шеревского, который не умел забывать. Перри ссылается на классический труд «Маленькая книжка о большой памяти» русского нейропсихолога Александра Лурия, где исследователь обозначает своего пациента одной лишь буквой «Ш». Мне вдруг кажется очень странным, что человек с уникальной памятью может быть сведен к одной букве.

Что помнил Ш.? Каждое слово всех слышанных им разговоров, начиная с самого детства. Все, что ел, слышал, черты лиц, когда-либо виденных, даже мельком. Больные амнезией лишены возможности вспомнить, тогда как Ш. страдал от невозможности забыть. Любой текст, любой разговор становились для него минным полем; простое слово могло вызвать лавину воспоминаний, и ход мысли оказался бы погребен.

Вообразите себе городскую улицу. Вообразите, что прогулка по этой улице вызывает множество устойчивых воспоминаний. Для вас не существует таких вещей, как время и забвение. Запоминается каждая вывеска, каждый человек по ту сторону витрины. Предположим, что на этой улице находится книжный магазин. Проходя мимо, запоминаете не только названия, но и обложки книг, их порядок на полке, женщину, стоящую в очереди, угол наклона ее головы, когда она оборачивается и смотрит на вас. Запоминаете цвет губной помады, длинные и стройные ноги, черные сандалии, так и норовящие соскочить. Запоминаете мужчину за кассой, его стрижку и золотые часы. Спешите вперед, прекрасно понимая, что за эти несколько секунд ваша память обогатилась тысячами впечатлений, которые не исчезнут никогда. Размышляя об этом на ходу, ушибаете большой палец, опускаете глаза и видите небольшую выбоину на асфальте. И это тоже запечатлеется в памяти — неровность тротуара, вспышка боли в ноге, мельчайшие детали собственного ботинка. А еще не сможете забыть того, что однажды, в такой-то день такого-то года, в таком-то месте, вновь размышляли о своем проклятии — как вынуждены вести жизнь, полную воспоминаний.

Что такое поиск, если не череда надежды и отчаяния? Надежда делает поиск возможным, отчаяние — бессмысленным. Мне очень хочется верить — где-то в глубине моего серого вещества, под многочисленными складками коры головного мозга, где-то между гиппокампом и височной долей, таится единственная подробность, обрывок знания, самая главная деталь, которая поможет найти пропавшего ребенка.

Совсем как герой известного рассказа Борхеса, Ш. больше всего мечтал просто забыть. А я наоборот — очень хочу вспомнить, с пронзительной ясностью перебрать события того дня на пляже. С радостью приму на себя бремя воспоминаний — все дни рождения и рождественские утра, первые свидания и восхитительные каникулы, любимые книги и красивые лица — ради одного-единственного, того самого, что приведет меня к Эмме.

Глава 11

Поисковый штаб расположен в районе Кастро — в необитаемом сооружении, пожертвованном каким-то сочувствующим. Прохожих провожают глаза Эммы, глядящие с десятков фотографий на окнах. Все, кто здесь работает, носят одинаковые белые футболки: спереди — изображение девочки и надпись «Вы не видели Эмму?», а на спине большими черными буквами напечатаны адрес интернет-сайта: www.findemma.com — и номер «горячей линии».

Большинство волонтеров — ученики Джейка. Также здесь его коллеги, друзья и просто неравнодушные люди.

Прошла неделя с тех пор, как наше сокровище пропало. В то время как я обыскивала улицы, мечась во все стороны, Джейк сколачивал поисковые отряды. Его подход куда более методичен, рационален и организован — как и все, что он делает.

Большую часть стены занимает карта Сан-Франциско, утыканная разноцветными булавками. Звонят телефоны, доносятся голоса. Какой-то прыщавый, с прилизанными волосами подросток дает наставления группе товарищей:

— Расклейте объявления всюду, где только можно, вот в этом районе. В супермаркетах, кафе, книжных магазинах.

Он пускает по кругу обувную коробку, полную значков с портретом Эммы.

— Наденьте. И возьмите каждый по нескольку штук, чтобы раздать. Пусть все запомнят ее лицо.

Подростки разбегаются; мальчик подходит ко мне и протягивает руку.

— Эбби Мейсон, — представляюсь.

— Знаю. Меня зовут Брайан. — У него чрезвычайно самоуверенный, но в то же время обаятельный вид школьного старосты или председателя Общества молодых демократов. — Хотите помочь? Или ищете мистера Болфаура?

— И то и другое.

Брайан дает мне пачку листовок и карту.

— Наш человек, который должен был поехать в Кольму, не пришел. Можете заменить. — Он отмечает оранжевым фломастером крошечный сектор на карте. Каждый квадратный сантиметр — это десять километров. Обширное пространство, заполненное магазинами и домами. Траншеи, свалки, машины, кусты…

Джейк замечает меня и подходит.

— Есть что-нибудь?

— Пока нет. — Он неразговорчив.

В последний раз мы общались полчаса назад. Мобильников из рук просто не выпускаем, постоянно звоним, обмениваемся информацией, подбадриваем друг друга. Зацепок десятки, но полиция не знает, за какую хвататься. Какой-то парень сообщил, что видел Эмму в китайском ресторанчике в Пескадеро — в то же самое время, когда ее заметили собачник в Окленде, продавец в Йосемите и почтальон в Сан-Диего. Лизбет, бывшую жену Джейка, также пока не нашли.

— Надеюсь, они вместе. Никогда не думал, что скажу это, но, видит Бог, пусть лучше Эмма окажется у Лизбет. По крайней мере…

Он не договорил, но я поняла, о чем речь. Если за этим стоит его бывшая жена, то Эмма по крайней мере жива.

Вспоминаю слова Шербурна касательно Лизбет: «Не так-то просто найти человека, который не желает, чтобы его нашли».

Маленькая разбойница смотрит на меня с футболки Джейка. Для меня это Эмма — с ее низким, протяжным смехом, способная за мгновение перейти от восторга к унынию, обожающая арахисовое масло, медовые сандвичи и тосты, — но для посторонних она, должно быть, всего лишь черноволосая зеленоглазая девочка с ямочками на щеках. Приведут ли следы к ней или, наоборот, уведут еще дальше? Наша кроха может оказаться в Пескадеро, в Окленде, в Йосемите — или всего в двадцати метрах отсюда, запертая в чужой квартире, одурманенная наркотиками и ошеломленная. В объявлении говорится: «Черные волосы, зеленые глаза, рост четыре фута. На девочке был красный свитер, синие брюки и синие матерчатые туфельки, с вышитым словом “Эмма”». Но похитителю ничего не стоит переодеть ее, остричь, покрасить волосы. Девчушка может находиться у Лизбет, испуганная, но относительно невредимая, а может — в руках какого-нибудь маньяка, что гораздо хуже.

Джейк оглядывает комнату, потом садится на край стола и прижимает ладони к глазам. Наверное, жалеет, что встретил меня. Хочу обнять его и сказать, что мне очень жаль, а ребенок обязательно отыщется, но вокруг слишком шумно и чересчур много людей. Сообразно тому, как идет время, по мере того как расширяется район поисков, мы с Джейком отдаляемся все больше друг от друга.