Ashen crown (СИ)

— Ей-богу, очнулся уже тогда, когда опустошил обойму. Глаза застелило. И это чувство. Моё тело, моя воля. Свободный, никому не принадлежу, — Юнги мечтательно взглянул вверх, — я воспарил. Я мог и хотел ещё. Какого хрена? Они встали со своих мест и открыли огонь. Сколько там было детей…? Не меньше десяти, я помню. Детей, Тэхён. Самый младший сидел у кого-то на коленях на первом ряду.

Юнги сочно курил, уставившись в стол, делая грубые затяжки сигаретой, зажатой большим и указательным пальцами.

— Знаешь, что самое отвратительное? — продолжал говорить он. — А вдруг они стреляли моими же пушками?… — И Тэхён пожал плечами, допуская и эту возможность, жалеть он не жалел, не склонен. — Мы не урежем поставки, чтобы не казаться подозрительными и не сесть на мель. Мы боремся за выгоду. И я понимаю тебя.

— Взаимно, — Тэхён вновь наполнил рюмки.

Свирепое негодование истлело до фильтра. Жажда и охота никуда не выветрились. Тэхён предугадывал, чем кончится. Они заглушили больше половины объёма, градусы не смягчали и не разжижали коросты, залежей боли и терпения. Юнги не просто поднялся, опрокидывая стол и стул, он восстал с криком, на который вбежали телохранители, но тут же были отосланы обратно кротким взмахом руки босса.

Тэхён бесстрастно оставался на месте, медленно курить и наблюдать, как Юнги в агонии разрушает всё, к чему прикасается, разбивает посуду, разносит в щепки мебель, выворачивает несчастный кран из раковины, а после с животным хрипом запускает в окно гипсовой головой Иоанна. В стекле остаётся острая пробоина, он разворачивается и, хватаясь за волосы, мечет разъярённым взглядом нетронутое расстояние. Кружился рядом с Тэхёном, но его не задел. Дыхание постепенно выравнивалось, пропадала одурь, но наружу выкипела мразь.

Между ними просачивается прошлое, загноенное.

— Легче? — спрашивает Тэхён.

Да ведь он того и ждал. С него-то всё и началось по новой. Юнги подступил ближе. Обмен холодящими взглядами. Не святой, но отец - замахнулся и врезал ему.

Покачнулся стул. Тэхён удержался на месте, схаркивает кровь. Оттаявшее бешенство в прорезавшейся довольной усмешке. Юнги с нажимом стирает большим пальцем красное с его губ.

— Легче, — отвечает он наконец.

И, прихватив Тэхёна за воротник, тянет на себя. Жёстко припечатывается к губам, съедая соль, причиняя неудобства. Он толкает язык ему в рот и, чуть придушив, отпихивает к столешнице, коленом раздвигает ноги. Тэхён мычит, здоровой рукой хватаясь за плечо, попутно хмелея, вдаваясь в подробности давно минувших ночей, но разрывает поцелуй с привкусом кислых яблок и металла. Юнги оттаскивает его за волосы.

— Я бы делал это с тобой снова и снова, — предупреждает он, задыхаясь, и насквозь глядя в глаза, ослабевая. — Но… не хочу.

— Я тоже не хочу, представляешь.

Такого помешательства, как тогда, в келье. Или здесь же, в спальне. Юнги хотел заковать дьявола, ступавшего по пятам, освятить крёстным знамением и научить важному. Глубоко под сутаной скопилась чёрная магма, он желал избавиться от неё, но захлебнулся. По полу растеклись тени, такие густые, что ноги мазались в них, словно в саже. Сердце билось, колотилось и раздирало рёбра. На кокаиновой волне, окрылённый и воздушный, он обещался быть незабываемым. «Давай немного… Немного согрешим, падре?». И они согрешили. Без обязательств, без малейших признаков тяжёлых симпатий, с удовлетворением некоторых потребностей Тэхёна вроде ограничений движения или допустимых издевательств. Время, когда инстинктивное «трахаться» удовлетворяло обоих -прошло.

Отстранившись, Юнги невесело рассмеялся.

— По-дурацки всё как-то, да?

— По-моему, как обычно.

Они друзья, соплеменники, соратники. И Юнги придётся осмелеть, чтобы признать правоту Тэхёна, говорившего о подтаявшей на воде скале.

— Ну, что ж, — Тэхён отёр рот ладонью и застегнул рубашку до конца. — С возвращением к простым смертным, — он поднял свалившийся на пол пиджак, отряхнул и накинул. — Не опаздывай завтра.

— Тэхён, подожди, — Юнги задержал его у выхода, стушевался. — Не говори никому об этом.

— Ты меня знаешь: чужие секреты я не разбалтываю.

И в этом на Тэхёна можно положиться. Они расстались. Успокоившись, Юнги сходил за выброшенной статуэткой, поднял стол и стулья, прибрался. Заметил, что Тэхён нарочно или нет забыл пачку сигарет. Может быть знал, что предстоящей ночью Юнги одними молитвами не спасётся.

Выбравшись на задний дворик, он сел в кресло-качалку и приветливо встретил кошку, прыгнувшую на колени и взявшуюся ласкаться. Ему хотелось побыть в одиночестве, высматривая в звёздных вкраплениях знакомые линии. Когда-то его лицо щекотал северный ветер… и слёзы замерзали ещё до того, как ты успевал их выплакать.

***

Выезды загород по выходным - обязательные. Страсть к охоте у Мин Ёндже была всегда. Страсть к самому лучшему оружию, будь оно холодным или огнестрельным. Юнги стал для него поздним, но желанным ребёнком от единственно любимой женщины.

С самого рождения Юнги топал крохотными ножками к человеку, умевшему разделывать мясо и сдирать шкуры, увлекавшемуся таксидермией и критикой «Дискавери». Мама ласково называла его «приключенцем», хотя в суровых и резковатых его чертах не находилось ничего приятного. Скорее, он отпугивал и отталкивал холодным расчётливым взглядом из-под сильных надбровных дуг. Впрочем, для Юнги не было мужчин красивее и храбрее, мужественнее. Самому мальчику досталась славная материнская внешность, и многие их знакомые говорили, как принято: «Будет счастливым». Если бы этим определялось счастье, Юнги бы лично поблагодарил автора этой искромётной приметы.

Они мирно жили на окраине Тэгу, в квартире на первом этаже (запомнилось, потому что до улицы рукой подать), пока Юнги не исполнилось одиннадцать. У отца были неважные отношения с тестем и тёщей, они выступали против союза дочери с участником вьетнамской войны, который волей-неволей носил в себе её пережитки, юнцом попав в шестьдесят восьмом в ряды наёмников. Ему не должна была достаться воспитанная умница с приличной родословной, красавица, партию которой могли составить превосходные и состоятельные мужья. Ёндже, к сожалению, не нажил богатств и не мог похвастаться высокооплачиваемой должностью.

Хлопотливые бабушка и дедушка предрекали распад пары и не унимались, копошились, что муравьи, лишь бы разрушить неплохой, по сути, брак, где пугающая разница в возрасте двадцати лет якобы давила на общественное мнение и порождала нелестные толки. С появлением прелестного малыша Юнги распри поутихли, но не иссякли. Старшие считали, что ребёнок не вырастет полноценным и здоровым в семье, где при жесточайшем патриархате осуществляется воспитание по армейской модели. Мама уверяла, что они заблуждаются и её муж прекрасный человек с большим сердцем.

У отца отсутствовало два пальца на левой руке, но Юнги не считал это уродством. Он гордился им, стремился быть похожим на него во всём и ликовал, когда ему позволялось прикасаться к прикладам и патронам, щупать детали и слушать, что о них говорит посаженный густой бас. Несмотря на просьбы рассказать парочку историй, о войне Ёндже предпочитал не распространяться, да и не любил болтологии в принципе. Его отличала сдержанность и отстранённость, лишь изредка переходившая в плохо контролируемый гнев, беззвучно закипающий, как фитилёк свечи. Мама умела его гасить.

Действительно, Юнги многого не дозволялось, его никогда не баловали, он соблюдал режим и отчитывался в поступках, своевременно получал наказание. Отец требовал от него тщательного анализа прожитых дней и недель, не спускал с рук плохой учёбы и не поощрял безделья. Ещё во времена начальной школы Юнги научился стрелять, ловить рыбу и орудовать любыми инструментами. На тех самых поездках, куда отец стал брать его с собой регулярно. Его физическая подготовка, как и умственная, стояли на равных позициях. «Ум без крепкого тела, как и наоборот - бесполезная трата жизни».

Их семья состояла в местной католической пастве, и посещения служб также стояло обязательным пунктом. Уважая интересы жены, Ёндже не веровал всем сердцем, но и не считал нужным поносить имя кого-то, кто мог стоять превыше, кто (возможно) помог выйти ему живым из страшнейшего прошлого. «Человек ничего не знает, Юнги. В любом случае ты сам себе судья. Поймёшь, когда вырастешь».