До горького конца

Он ушел от своей кузины, упав духом, но не утратив надежды. Слова и обращение Августы были презрительны до невыносимой степени, но женщина в гневе не владеет собою, а он, может быть, слишком поспешил с своим участием. Он надеялся, что с течением времени она смягчится, решился отмстить ей презрительным молчанием и удаляться от нее, пока она сама не почувствует, что человек, который был для нее всегда полезен, стал ей по силе привычки необходим.

Он возвратился в свою контору, как она посоветовала ему, и стал усердно работать, с твердою надеждой, что придет время, когда Августа и ее состояние сделаются его собственностью и когда ее дворецкий и толпа слуг преклонятся пред ним, как пред своим хозяином. С таким домом, с такою женой и с доходами фирмы Гаркроса и Валлори, которая должна была со временем сделаться также его собственностью, он достиг бы верха земного благополучия, и не променял бы такую участь на все могущество Креза, Александра, Ганнибала, или какого-нибудь другого классического героя, деяния которых составляли мучение его школьных дней.

Вооружившись терпением и положившись на силу времени, мистер Валлори-младший был в скором времени неприятно поражен известием, что Августа намерена уехать на год или на два на континент.

— Вы справитесь здесь с делами и без меня, Уэстон, — милостиво сказал ему мистер Валлори-старший. — Я считаю своим долгом сопровождать Августу. Она очень грустит, и мне кажется, что история, обнаружившаяся во время суда над мошенником Редмайном, поразила ее даже сильнее, чем смерть мужа, хотя она в этом никогда не сознавалась мне. Я очень рад, что она решилась съездить за границу; перемена места и новые впечатления делают чудеса. Она намерена продать контракт на свой дом и всю мебель. Это избавит ее он многих неприятных воспоминаний.

— И причинит ей неисчислимые убытки, — прибавил Уэстон зловещим тоном. — Она выручит столько же сотен, сколько истратила тысяч, но я не сомневаюсь, что это очень утешительно при женской нерасчетливости и женском непостоянстве.

— Деньги при ее теперешнем настроении духа не имеют большого значения, Уэстон, — возразил мистер Валлори. — Когда мы возвратимся в Англию, Августа поселится со мной. Мой дом не был для меня домом с тех пор, как она уехала от меня. Даже кухарка испортилась. Хотя Августа никогда не мешалась в такие мелочи, но ее влияние много значило.

Мистрис Гаркрос отправилась за границу и провела зиму в Риме, где ежедневно каталась с отцом своим по улице Корсо, мрачно-прекрасная в своем вдовьем трауре, лениво развалившись в открытой коляске и не обращая внимания ни на местность, ни на людей. В Риме они жили до конца марта, а лето провели, переезжая с одних германских вод на другие, в надежде отыскать утешительный элексир для подагры мистера Валлори. Следующую зиму они провели в Париже, где наняли роскошный бельэтаж в одной из лучших улиц. Неотступный Уэстон потратил немало времени в течение этой зимы на поездки во Францию. В одну бурную ночь пакетбот, на котором он переезжал канал, столкнулся с французским пароходом, причем Уэстон едва не потонул, но он не смущался такими приключениями, и своею неизменную преданностью и неутомимым угождением наконец, опять овладел своим положением полезного человека. Он привозил ноты и книги и узоры для кружев, и был доволен своими успехами. Между тем время шло, и Августа вернулась с отцом в Англию. Вилла в Райде и яхта, тесно связанная с днями ее помолвки и замужней жизни, были проданы по ее желанию, и мистер Валлори купил имение в Варвикшайре, в нескольких милях от Лимингтона, с семьюстами акров земли, с большим каменным домом, называвшимся Каплестоком, и зажил новою жизнью сельского джентльмена. Он говорил с кафедры на сельских митингах, сидел на лавке судей во время мелких сессий и выводил из терпения провинциальных законодателей мелочными формальностями.

И здесь Уэстон не оставил в покое свою кузину, но хотя мистрис Гаркрос милостиво терпела его как коммиссионера, он никогда не пользовался привилегией кататься с ней по лесным аллеям, или гулять по саду в лунные ночи, или кататься в лодке по извилистой речке. Он чувствовал себя гостем едва терпимым в ее доме, и бывали минуты, когда звезда надежды его помрачалась.

Мистрис Гаркрос была уже вдовою три года и все еще носила траур, когда надеждам Уэстона суждено было угаснуть окончательно. В течение зимнего сезона он работал особенно усердно, и, три месяца не видавшись с своею кузиной, наконец отправился в ее поместье.

Он приехал всумерки, в сильную метель, когда переход от ворот к дому походил на путешествие по волшебной стране, хотя эта мысль не пришла в голову Уэстону, который, как известный французский «синий чулок», терпеть не мог красот природы. Войдя в швейцарскую и отдавая распоряжение насчет нескольких пакетов, привезенных для Августы, он заметил, что дом имеет какой-то праздничный вид. Тепличных цветов было больше, освещение ярче, слуги смотрели торжественно и бодро.

— Много гостей у дяди? — спросил Уэстон небрежно.

— Нет, сударь. Лорд Станмор-Эджвар гостит у нас и капитан Пурфлит, и больше никого.

«Лорд Станмор-Эджвар! Новое знакомство», — подумал Уэстон, знавший этого джентльмена только по известиям Morning Post. Он воображал, что Станмор старик и ничего не сделал для прославления своего титула кроме того, что милостиво соглашался существовать.

— Мм! — пробормотал он, довольный предстоящим знакомством. — Милорд, вероятно, имеет поместье недалеко отсюда?

— Нет, сударь. Поместье милорда на севере. Его светлость гостил до Рождества у лорда Мифа, а с тех пор гостит здесь.

Уэстон ушел в свою комнату, оделся тщательнее обыкновенного и никогда не был так доволен собою, как когда спускался с лестницы, украшенной в этот день цветами.

— Томми любит лордов, — пробормотал он с насмешливою улыбкой. — Мой дядюшка не свободен от этой извинительной слабости человечества.

В гостиной были только трое, когда он вошел: его дядя, Августа и высокий лысый джентльмен с седыми усами, стоявший у камина спиной к огню. Пред ним сидела в низком кресле мистрис Гаркрос. В волосах ее и на груди черного газового платья были приколоты пунцовые камелии, первый яркий цвет, который увидел на ней Уэстон после смерти ее мужа. Джентльмен с седыми усами разговаривал с ней, наклонившись пред ней с видом рыцарской преданности.

Поза, взгляд и тон сразу объяснили проницательному Уэстону положение его дел, и звезда надежды угасла навеки. В этот же день он узнал худшее. Дядя за бутылкой кларета объявил ему о помолвке своей дочери, когда милорд и его клеврет капитан Пурфлит ушли из столовой вскоре после ухода Августы.

— Мне не хотелось объявлять это вам письменно, — сказал мистер Валлори. — Они помолвлены только три недели, но дело было решено с того самого дня, как мы встретили в первый раз лорда Стармора на одном охотничьем завтраке близ Стоплейфа. Августа сначала об этом и слышать не хотела, но я считал своим долгом убедить ее принять такое лестное предложение. Богатейшее поместье, поднимающееся в цене год от году, целые мили строевой земли на окраинах многолюднейших северных городов, угольные копи, аспидные ломки и человек с безукоризненною репутацией, лет на тридцать старше ее, это правда, но мы знаем по опыту, что такие браки, основанные на взаимном уважении и… и… на желании соединить большие состояния, бывают самые счастливые.

— Да! — воскликнул Уэстон с горьким смехом. — Желал бы я знать, что сказали бы вы, если б она влюбилась в какого-нибудь бедняка таких же лет? Порочная страсть, доказывающая… словом, то, что мы говорим Дездемоне. Но так как он лорд и богат, то вы смотрите на это совсем иначе.

— Вы, однако, принимаете мою новость не совсем любезно, Уэстон. Я думал, что вы будете в восторге. Партия блестящая, такая, какую я всегда желал для моей дочери до ее злополучного брака с Гаркросом. Да и вы выиграете от этого брака; ваше положение значительно возвысится, когда вы сделаетесь родственником графини. Такое родство стоит тысячи годового дохода, не говоря уже о том, что вы можете в скором времени сделаться поверенным лорда Станмора.