Подружка невесты

Он положил бинокль обратно в футляр, убрал рулетку, взял блокнот и спустился по лестнице. Некоторых клиентов приходится искать, кашлять, чтобы привлечь внимание, стучать в дверь, чтобы позвать. Миссис Райпл не из их числа. Вообще, это была живая, расторопная и внимательная женщина средних лет, энергичная, с твердым характером, острая на язык и, как предполагал Филипп, очень требовательная. У миссис Райпл было болезненное лицо с жирной кожей и густые темные волосы с нитями седины, напоминающими проволоку.

— Я свяжусь с вами, как только план будет готов, — сказал Филипп, — а потом мы встретимся, когда начнется работа.

Так в «Розберри Лон» учили говорить с заказчиками. Вообще-то Филипп никогда не слышал, чтобы люди фыркали, но именно такой звук издала миссис Райпл.

— И когда это будет? — отозвалась она. — В следующем году?

Рой как-то сказал, что миссис Райпл до сих пор не прислали брошюры, и добавил, что она вряд ли это забудет. Филипп, светясь самой доброжелательной улыбкой, стал уверять хозяйку, что на составление плана уйдет максимум четыре недели. Миссис Райпл ничего не ответила, выпустила его и закрыла дверь. Филипп сел в новенький синий «опель кадет» и подумал, что машина — единственная стоящая вещь из всех, что у него есть. Да, иногда эта мысль приходила ему в голову, хотя на самом деле «опель» принадлежал «Розберри Лон».

Филипп решил возвращаться другим путем и на первом же повороте поехал налево, затем еще раз повернул налево. И попал на улицу с домами, сады которых были видны из окна в спальне миссис Райпл. Он не запомнил, какой по счету дом со статуей в саду, но ему казалось, что четвертый или пятый от многоквартирной башни с зеленой черепицей. Кроме того, тот дом был единственный неперестроенный. А вот, наверное, и он — между тем, где есть окно на крыше, и тем, где два гаража. Филипп медленно ехал мимо. Было уже пять часов — значит, рабочий день закончился и он не тратит время компании (к этому Филипп относился щепетильно).

В конце улицы, на перекрестке, он развернулся и поехал обратно. Напротив того самого дома остановил машину у обочины, выключил двигатель. Сад был небольшой, с клумбой не распустившихся еще роз. К георгианской двери с веерообразным окном, напоминающим солнечные лучи, вели три ступеньки. Характерной особенностью дома — Филипп не сомневался, что это следует назвать именно так, — был небольшой круглый витраж в виде вычурного герба над входной дверью. Сквозь одну из его бесцветных частей Филипп увидел хозяйку, выглядывающую на улицу. Она не смотрела на Филиппа, да его, сидящего в машине, и нельзя было увидеть. Женщина ушла, и Филипп уже стал заводить машину, но снова заметил силуэт, появившийся в открываемом окне.

Филипп не назвал бы незнакомку юной, но это была достаточно молодая женщина с копной темных вьющихся волос, спадающих с высокого лба. Вечернее солнце освещало ее красивое лицо, в котором, однако, была какая-то агрессия и самоуверенность. Женщина находилась далеко от Филиппа, но он заметил, как солнечный луч вспыхнул на бриллианте на ее левой руке. Стало понятно, что это жена Джерарда Арнэма. Арнэм женился, и женился именно на этой женщине. Филипп чувствовал, как гнев переполняет его, — так кровь переполняет глубокую рану. Так же, как невозможно иногда остановить кровотечение, он не мог сдерживать свою злость, рядом не было ледяной воды, которая остудила бы его ярость, и он, сидя в запертой машине, молча проклинал все на свете.

У него тряслись руки, он с трудом удерживал руль. Зачем нужно было приезжать сюда? Почему он не поехал от миссис Райпл, как обычно, через Хэно и Баркингсайд? Сложись обстоятельства иначе, его мать, возможно, жила бы теперь здесь, смотрела на улицу сквозь витраж с гербом и открывала бы окошко в двери, чтобы насладиться весенним солнцем.

Филипп не мог смотреть Кристин в глаза. Когда он оставался с ней наедине, ему становилось не по себе. Он порой не находит в себе сил сказать даже что-нибудь самое простое и обыденное, например о собаке, или спросить, оплатила ли мать такой-то счет. Впервые в жизни Филипп был удручен так сильно, мысли о несостоявшемся замужестве Кристин становились навязчивыми. В прошлом остались скорбь об отце, волнения во время экзаменов, тревожное ожидание ответа из «Розберри Лон» по поводу стажировки. Потом душевное равновесие стала нарушать неуверенность в том, предложат ли ему по окончании практики постоянную работу. Но никакое из этих прежних переживаний не было неотвязным, а теперь стоило только открыть утром глаза, как его посещала мысль о новой семье Арнэма. Филиппа пугало это еще и потому, что он сам не понимал, что происходит.

Почему его так волновало, что мать переспала с каким-то мужчиной? Спала же она с отцом. И если бы она вышла замуж на Арнэма, они бы тоже спали, рассуждал Филипп. Отчего же он все время об этом думает, мучит себя, представляет Арнэма и мать вместе, прокручивает в голове слова Фи, это ужасное признание? Открытка из Вашингтона до сих пор стояла на камине в гостиной, Филипп, хотя и грозился, так и не выбросил ее. Первое, что он замечал, входя в комнату, — проклятая открытка. Как если бы эта маленькая картонка с ничем не примечательной фотографией превратилась в огромную яркую картину маслом, изображающую сцены насилия и сексуальных извращений, на которые не хочется смотреть, но которые притягивают взгляд, заставляя глаза вылезать из орбит.

Мать и сын поменялись ролями: Филипп будто стал отцом Кристин, а она — его дочерью. Филипп жаждал отомстить соблазнителю или заставить его жениться. Он мучился, глядя на Кристин, сидевшую рядом и молча шьющую для Черил платье подружки невесты. Если бы в тот день, когда они подарили Арнэму Флору, мать поехала в гости одна, была бы она сейчас миссис Арнэм? Филипп не мог не думать о том, что их приезд тем осенним вечером (ведь Арнэм ждал одну Кристин) решил все. Другая женщина, та, с темными волосами и бриллиантовым кольцом, возможно, тоже была кандидаткой в жены, и Арнэм выбрал ее просто благодаря отсутствию выводка детей и мраморной статуи.

Кристин спросила, можно ли включить телевизор. Она всегда спрашивала разрешения. Филипп стал вспоминать, было ли так при отце, — кажется, нет. Одно из сообщений в девятичасовом выпуске новостей было о том, что Ребекку Нив видели в Испании. Она исчезла почти восемь месяцев назад, но до сих пор время от времени в газетах и на телевидении появлялись упоминания о ней. Человек, казавшийся честным и внушавший некоторое доверие, говорил, что видел Ребекку в вельветовом зеленом тренировочном костюме на курорте в Коста дель Соль. Туда, как утверждали родители девушки, Ребекка два раза ездила в отпуск. Этому человеку, скорее всего, почудилось, рассудил Филипп, или он вообще все выдумал, специально чтобы попасть в газеты и в телевизор.

Филипп и не думал лишний раз ехать к миссис Райпл: Чигвелл, вне всякого сомнения, та окраина Лондона, которую он никогда в жизни не захотел бы увидеть снова. Но в середине недели, незадолго до свадьбы Фи, подошел Рой, занимавшийся планом новой ванной комнаты миссис Райпл, и стал говорить о плитке. Понадобилось получить согласие хозяйки на некоторые изменения, а также дополнительно обмерить стены, окна, дверные косяки и плинтусы. Филипп сказал, что приблизительно вычислит эти размеры, а согласие хозяйка может дать и по телефону.

— Знаешь, такого ответа я ожидал бы от какого-нибудь другого только что закончившего стажировку сотрудника, но не от тебя. — Глаза Роя казались еще суровее за толстыми стеклами очков. Когда Рой не отпускал своих циничных и совершенно несмешных шуточек, он был как говорящая брошюра. — Тщательность и внимание к каждой, даже самой незначительной детали — вот что сделало репутацию «Розберри Лон» такой безукоризненной.

Поездки в Чигвелл не избежать, понял Филипп и стал убеждать себя, что совсем не обязательно ехать по улице, где живет Арнэм, и даже (если на то пошло) просто смотреть на Флору в бинокль миссис Райпл. Когда он уходил из дома, у Кристин уже сидела первая клиентка — женщина, желавшая покрасить волосы в рыжий цвет. Филипп порадовался, что хотя бы на этот раз мать не станет красить клиентку в ванной. Значит, когда он вернется, в рыжих пятнах будет только пол на кухне.