Алмазная бухта (ЛП)

— Откройте рот, — пропела она, как будто обращалась к ребенку. — Проглотите это ради меня. Тогда я разрешу вам отдыхать.

Его голова тяжело опиралась на ее плечо, черные ресницы неподвижно лежали на щеках. Волосы под ее пальцами были густыми и шелковистыми, и теплыми, напоминая ей о его температуре. Она поднесла ложку к его рту, отмечая четкую линию губ, придавила ложкой нижнюю губу, чуть-чуть приоткрывая ее.

— Ну, давайте, — прошептала она. — Откройте рот.

В сознании ли он? Слышал ли он ее голос? Понимает ли смысл слов? Или до него доходит только тихий, нежный тон? Ее касание? Теплый после сна запах ее тела? Кое-что он понимал. Он попытался повернуться к ней, голова прижалась к ее плечу, и рот немного открылся. Сердце сильно заколотилось у нее в груди, когда она уговорила его проглотить лекарство, надеясь, что он не подавится. Получилось настолько хорошо, что она сумела влить в него еще три чайных ложки воды прежде, чем он опять впал в беспамятство.

Она окунула полотенце в холодную воду, свернула его и положила на лоб мужчины, затем откинула простыню до бедер и начала обтирать мокрой губкой. Медленно, почти механически, она водила губкой по груди, плечам и мощным рукам, затем перешла к плоскому, твердому животу, где волосяной покров сужался в тонкую, шелковистую линию. Рэйчел сделала глубокий вдох, отдавая себе отчет в пробежавшем по всему телу трепете. Он был красив. Она никогда не видела такого красивого мужчину.

Она не позволяла себе думать об этом ночью, когда важнее было помочь ему и обработать раны, но даже тогда она понимала, насколько он привлекателен. У него были правильные черты лица. Рот, которого она только что касалась, был тверд и силен, с хорошо вылепленной верхней губой, которая намекала на решительность и, возможно, даже беспощадность, в то время как нижняя губа изогнулась в волнующей чувственности. Нос — тонкий и прямой. Квадратный подбородок, твердая челюсть покрыта черной щетиной. Волосы были похожи на мягкий черный шелк цвета угля, и без всякого синего блеска. Кожа покрыта глубоким загаром, оливково-бронзового оттенка.

Он был хорошо накачен, но без излишеств, свойственных культуристам. Он обладал мускулатурой, говорящей скорее о тяжелой работе и физических упражнениях, мускулатурой мужчины, тренировавшегося по двум направлениям — сила и скорость. Рэйчел взяла его руку в свои ладони. Его руки были узкими и с длинными пальцами, их сила была очевидной даже притом, что он был совсем слаб. Ногти были коротко обрезаны и имели правильную форму. Она почувствовала мозоли на его ладони и кончиках пальцев, и почувствовала что-то еще: уплотнение на внешней стороне его руки. Она затаила дыхание, и предостережение покалыванием пробежалось вдоль ее позвоночника. Притянув его руку к своей щеке, она коснулась шрама на плоском животе — кривая, серебристая линия, которая почти сверкала на его темном загаре. Шрам шел поперек живота возле правой стороны и дугой уходил вниз, где его невозможно увидеть. Это был шрам не от операции. Она похолодела, представив страшную жестокость и злость ножевого поединка. Он, должно быть, увернулся от лезвия, не позволив разрезать себе бок и спину.

Мужчина с таким шрамом и с такими, о многом говорящими мозолями на руках не был заурядным человеком, который занимается чем-то обыденным. Ни один из обычных мужчин не смог бы доплыть до берега с такими ранениями, как у него: для этого требовались невероятная сила и решительность. Какое расстояние он проплыл? Она помнила, что не все сигнальные огни в море можно увидеть. Она посмотрела на его жесткое, аскетичное лицо и задрожала от мысли о стальной воле, скрытой под закрытыми веками. И все же, не смотря на все его способности, сейчас он был беспомощен, и его жизнь зависела от нее. Она приняла решение укрыть его у себя — так будет лучше всего, потому что она сможет ухаживать за ним и защитить его. Инстинкт подсказывал ей, что она приняла правильное решение, но тревога не уйдет, пока у нее не будет каких-нибудь неопровержимых доказательств, чтобы обосновать свою интуицию.

Жар спал — помогли аспирин и обтирания. Казалось, что он погружен в очень глубокий сон. Она задалась вопросом, можно ли отличить разницу между сном и бессознательным состоянием. Хани обещала прийти днем и осмотреть его, чтобы удостовериться, не обстоят ли дела с сотрясением хуже, чем она предполагала сначала. Рэйчел оставалось только ждать, и поэтому она занялась обычными делами. Она почистила зубы, расчесала волосы, потом надела шорты цвета хаки и белую рубашку без рукавов из хлопка. Она начала переодеваться в спальне, как обычно, затем перевела взгляд на неподвижного мужчину на кровати. Чувствуя себя глупо, она зашла в ванную и закрыла за собой дверь. Б.Б. был мертв уже пять лет, а она все еще не обращала внимания на окружавших ее мужчин, особенно незнакомцев.

Она закрыла окна и включила кондиционер, затем вышла из дома. Эбенезер Дак громко гоготал, недовольным тем, что так долго ждал зерна, которое Рэйчел обычно рассеивала с самого утра. Целая свора его копий вразвалочку помчалась к ней. Рэйчел была убеждена, что Эбенезер был самым ворчливым гусем на свете, но он обладал определенным величием — большой, жирный и белый, и ей нравилась, что он такой один. Джо обошел задний угол дома и остановился, наблюдая, как она потчует гусей, и соблюдая определенную дистанцию от них, как он это всегда делал. Рэйчел насыпала Джо корм в его миску и налила пресной воды, затем отступила. Он никогда не приближался, пока она стояла рядом с едой.

Она набрала спелых помидоров со своего маленького огорода и проверила стручки бобов. Зеленые бобы следовало бы собрать примерно через день. К этому моменту ее пустой желудок громко заурчал, и она поняла, что прошло немало времени от того часа, когда она привыкла завтракать. Весь ее распорядок дня был нарушен, и не было особого смысла пытаться уложиться в расписание. Как она могла сосредоточиться на написании книги, когда все ее мысли крутились около мужчины в спальне?

Она вошла в дом и направилась к нему. Он все еще оставался без движения. Рэйчел заново намочила полотенце и положила ему на лоб, и только потом обратила внимание на свой урчащий желудок. Было так жарко, что готовка казалась непосильной задачей, поэтому она соорудила бутерброд из ломтиков вареного мяса и одного из только что собранных помидоров. Со стаканом охлажденного чая в одной руке и бутербродом в другой, она села рядом с радиоприемником, включила его и стала слушать новости. В них не прозвучало ничего необычного: стандартные политические интриги, как местные, так и национальные; дом сгорел; судебные тяжбы сменились новостями о погоде, которая обещала оставаться почти такой же. Ничего, что бы дало хоть какой-нибудь намек на объяснение, почему в ее спальне находится мужчина в таком состоянии.

Переключая волны, она слушала радио еще почти час, но снова ничего. Это был спокойный жаркий день, и большинство людей предпочитало оставаться внутри домов. Не было никаких сообщений об обысках и полицейских облавах, связанных со сбытом наркотиков. Когда Рэйчел услышала, что проезжавшая рядом машина остановилась перед ее домом, она выключила приемник, встала и выглянула в окно. Хани выбралась из машины с пакетом продуктов.

— Как он? — спросила она, как только они оказались внутри дома.

— Он все еще ни разу не пошевелился. Когда я проснулась, у него был жар. Поэтому я дала ему две таблетки аспирина и влила в него немного воды. А потом я обтерла его.

Хани вошла в спальню и внимательно изучила реакцию зрачков. Затем проверила повязку на плече и бедре, и повторно перевязала раны.

— Я купила новый термометр специально для него, — тихо сказала она, встряхнув градусник и положив его ему в рот. — У меня не оказалось ни одного градусника для людей.

Рэйчел взволнованно спросила:

— Как он?

— Зрачки реагируют уже лучше, и раны чистые, но пройдет немало времени, пока он выкарабкается. Несколько дней он будет чувствовать недомогание. Скажу так: чем дольше он проваляется в постели, тем лучше для него. Голова должна оставаться в покое, а на плечо и ноги нельзя давать никакой нагрузки.