Тайный дневник Исабель

Тем не менее, я иногда начинал ее проклинать. Она ведь была еще и моей болью и моей тревогой, моей грустью и моей тоской, моим страхом и моим мучительным беспокойством… Думая о ней, я испытывал ранее не знакомые мне чувства — растерянность, отчаяние, отрешенность. Я осознал, как много у меня слабостей и насколько я уязвим. А кроме этого произошла переоценка моих убеждений и моих принципов: все, во что я раньше верил и за что я раньше боролся, начало терять всякий смысл.

Боже мой, брат, моя жизнь теперь заключалась в ней и только в ней!.. Однако она мне не принадлежала, и я интуитивно понимал, что легче загнать море в стакан и запереть ветер в сундук, чем заставить ее быть моей. Она была подобна красивому миражу, была подобна лежащей на ладони снежинке, была подобна благоуханию только что сорванного цветка. Она была тающей у линии горизонта вечерней зарей, была белой пеной на вершине волны. Она была свободным духом, который не потерпит никаких уз — даже сладких уз любви.

Но она… она с тобой целовалась!..

— Ну, конечно же! Теперь я поняла! — вдруг воскликнула Лизка, нарушая тишину, царившую в такси, в котором мы ехали к ее дому, и тем самым прерывая ход моих мыслей.

— Что случилось? — спросил Ричард еще до того, как это успел сделать я.

— Акаша! Я вспомнила, где я видела это имя! Акаша! Вам обоим нужно подняться со мной в мою квартиру! Я кое о чем догадалась.

Я помню, любовь моя, как я стремительно побежала вверх по лестнице с высокими и неровными ступеньками, ведущими к моей квартире в мансардном этаже, а Карл и Ричард, заинтригованные, последовали за мной. Я стала рыться в кармане в поисках связки ключей, с нетерпением ожидая, когда же я услышу их характерное треньканье. Наконец найдя их, я вставила нужный ключ в замок и отперла дверь. Позабыв в спешке о самых элементарных нормах вежливости и оставив своих спутников стоять на лестничной площадке, я вихрем ворвалась в квартиру и сразу же побежала в спальню. Когда я приехала сюда из Брунштриха, то положила их под ночной столик — то есть туда, куда обычно клала книги, которые читала вечером перед сном.

— Они здесь! — с победоносным видом заявила я, высовывая голову из двери спальни.

Карл и Ричард ошеломленно смотрели на меня. Я подошла к ним и затем подвела их к столу в своей маленькой гостиной, которая в случае необходимости могла быть и столовой. На покрывающую стол красивую разноцветную скатерть, расшитую по краям мастерицами из гималайского племени магаров, я положила две книги.

— Мне их дал Борис Ильянович — ну, то есть Крюффнер — вечером накануне своей гибели, — пояснила я. — Вот в этой книге нет ничего особенного: это всего лишь перевод на французский язык произведения Ницше «По ту сторону добра и зла». Но вот если мы взглянем на вторую книгу… Посмотрите, кто ее автор.

Карл взял эту маленькую книгу в простенькой обложке из темно-коричневой кожи. Открыв ее (на обложке, украшенной по периметру тонкой золотистой линией, не было указано название произведения), он прочел вслух первые две строчки первой страницы:

— La philosophie de Nietzsche. Uneétude de A. Kasha… [74] A. Каша! Акаша! Эфир!

— Отто Крюффнер! — хором произнесли мы все трое.

— Эта книга была написана самим Крюффнером, и я готова поспорить, что он, давая мне ее, не просто делал мне подарок.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Ричард.

— Ты помнишь ту книгу, которую у меня пытались отнять в саду Тюильри?

Ричард задумался, вспоминая о том, как мы с ним случайно познакомились в парке, как он принял меня за хрупкую барышню, едва не ставшую жертвой грабителя, и как он, по-рыцарски меня защитив, начал затем со мной флиртовать, словно юный бравый гусар. С бесстрастным выражением лица, не позволяющим мне угадать, было ли данное воспоминание для него сладким или горьким — или же одновременно и сладким и горьким, — он ограничился тем, что слегка кивнул.

— А помнишь, где мы обнаружили гашиш?

— Ну конечно помню, внут… Внутри книги! Ты полагаешь, что…

— Я полагаю, что Крюффнер, передавая мне книгу, тем самым прятал свои документы там, где их никто никогда не стал бы искать, — то есть поступил так, как поступили в древнеиндийской легенде боги.

— Значит, ты думаешь, что в этой книге содержится какая-то зашифрованная информация? — спросил Карл, который, ничего не зная о наших с Ричардом приключениях в Париже, слегка запутался.

— Нет. Я думаю, что внутри этой книги находятся нужные нам документы.

Я взяла свою косметичку и достала из нее маленькие ножницы.

— Ну-ка, держи, Ричард, — сказала я. — У тебя в подобном деле больше сноровки, чем у меня.

Ричард стал очень осторожно, помогая себе кончиком одного из лезвий ножниц, отдирать бумагу, приклеенную к обложке изнутри. Когда он закончил, нашему взору предстала полость, в которой лежали несколько аккуратно сложенных листков бумаги.

У меня перехватило дыхание, и, судя по воцарившейся в комнате гробовой тишине и по одновременно восторженным и настороженным взглядам Карла и Ричарда, они тоже почти перестали дышать. Ричард начал вытаскивать эти листки — медленно, словно боясь их порвать… Наконец он их вытащил и расправил. Один край у всех листков был неровным: их явно откуда-то вырвали.

— Те самые листы, которых недоставало в той книге… — прошептал Карл, пытаясь подавить охватившее его волнение.

Мы все стали их внимательно рассматривать и увидели множество цифр, формул и каких-то символов, а вот текста было мало. Все это напоминало своеобразную расцветку какого-нибудь ковра, а еще исписанную формулами доску в классе химии или физики. Для меня, слабо разбирающейся в этих науках, данная информация казалась даже более непонятной, чем какое-нибудь зашифрованное при помощи сложнейшего кода сообщение, потому что расшифровывать такого рода сообщения меня, по крайней мере, учили.

— Частица и… ²³⁸U… Радиация?.. ²³⁸U… Это что еще за чертовщина? — пробормотал Карл.

— Посмотрите вот сюда, — показала я пальцем на формулу, которая, похоже, была основной.

Карл прочел:

— Частица п + ²³⁵U = ¹⁴⁰Cs + ⁹³Rb + 3 частицы п…

— Мне кажется, что это какая-то химическая формула. «U» — это уран, «Cs» — цезий, «Rb» — рубидий… Здесь фигурируют химические элементы с указанием их атомной массы. Однако я ничего подобного раньше не видел, — сказал Ричард.

— Это может быть оружием всеобщего уничтожения? — спросила я.

Карл задумчиво покачал головой.

— Не знаю… Не знаю… — сказал он.

27 января

Признаюсь тебе, брат, что мне было трудно сконцентрироваться на своей работе. То, что ранее являлось смыслом моего существования, неожиданно превратилось в нелепое и опостылевшее занятие, неприязнь к которому я мог подавить в себе только благодаря тому, что рядом со мной находилась она. Я осознаю, что поехал в Манчестер вовсе не потому, что меня вдохновила перспектива быстрого завершения данного дела, а потому, что меня привлекала перспектива личного характера: я намеревался сделать решительный шаг.

Наконец-то найдя вырванные из книги листы, мы были вынуждены обратиться в один из специальных комитетов, созданных правительством Франции, чтобы нам помогли понять смысл физико-химической писанины, которая попала нам в руки после смерти Крюффнера. При содействии этого комитета мы вышли на женщину-профессора по фамилии Кюри, работающую в Парижском университете. Она была физиком, награжденным Нобелевской премией. Эта женщина занималась изучением радиации. Когда мадам Кюри просмотрела принесенные нами листки, она очень удивилась — не сказав нам, однако, почему — и перенаправила нас к профессору Эрнесту Резерфорду, который, по ее словам, мог проконсультировать нас по этому вопросу квалифицированнее любого другого ученого, потому что он специализировался на той отрасли физики, к которой было ближе всего написанное на наших листках.