Стать сильнейшим - 2 (СИ)

Ичиго выпрямил ноги, слегка согнутые после последнего удара, и ответил:

— Кеншин Карасу.

От Куросаки не укрылся суеверный ужас, на долю секунды отразившийся на лице Иккаку Мадараме. Но лысый синигами ухмыльнулся, быстро взяв себя в руки. Однако его ухмылка была нервной, а колени слегка дрожали.

— Кеншин Карасу, значит? — Мадараме криво ухмыльнулся.— Что же, прикончить тебя не напрягаясь будет невежливо по отношению к нему. Расти, Хозукимару!

Навершие занпакто коснулось устья ножен, катана окуталась белым светом, захватившим все те же ножны, и все вместе превратилось в средней длины пику. С задорным и кровожадным воплем Иккаку ринулся на своего противника.

— Бакудо четыре, Хаинава, — Ичиго взмахнул рукой, отправляя золотистую искрящуюся веревку в ноги оппоненту. Не ожидавший применения кидо, Мадараме попался в ловушку и лишь чудом успел отразить сильный удар катаны, призванный рассечь его пополам.

— Кидо? — Иккаку избавился от бакудо.— Что за грязные уловки! Ты просто…

Синигами заткнулся и рубанул наконечником Хозукимару, отбивая узкий бело-голубой серп, посланный в него взмахом клинка. Вот его противник стоит в десятке метров впереди. Вот он делает неожиданно быстрый рывок и возникает по левую руку и наносит удар в открытый бок, стремясь отсечь руку. Иккаку вмиг сообразил, что не успеет ни уклониться, ни парировать удар, не раскрыв своего козыря. А рана будет стоить ему минимум руки.

— Разделись, Хозукимару!

Треть санзецукона с пикой отделилась и рванула наперерез катане, высекая искры и отклоняя удар.

— Так я и думал, — Ичиго усмехнулся.— Твой хват с самого начала не был хватом копья…

— Не трепись! — крикнул Мадараме и атаковал. Ичиго сделал шаг назад, отбивая быстрые удары санзецукона. Вот временный синигами увел голову в сторону, уклоняясь от тупой части санзецукона, вот он поймал перо копья и направил левую руку в живот Мадараме, сгущая в ладони столько реацу, сколько он мог.

— Хадо тридцать три, Сокацуй!

Яркая бело-голубая вспышка ударила в грудь Мадараме, сияющей чертой отшвырнула его далеко назад, пробивая его телом несколько домов, и взорвалась, разнося добрую треть какого-то барака размером с приличный одноэтажный дом на куски. В небо ударила колонна бело-голубого пламени, ударная волна сорвала черепицу со зданий поблизости от эпицентра и украсила их стены глубокими трещинами.

Куросаки начал вливать свою реацу в клинок катаны, начавший светиться, и с каждой секундой это свечение становилось все ярче, доходя до того, что казалось, будто катану окутало бело-голубое пламя. Как только полусфера из синего пламени сокацуя угасла, Ичиго отправил туда яркий всполох режущей энергии толщиной с клинок и только после этого приблизился, держа клинок наготове.

Этот удар пришелся в незащищенную грудь: сокацуй сломал Хозукимару пополам, и Мадараме нечем было защищаться. Брызнула кровь, темно-красные струйки окрасили развалины, целые потоки хлынули по ногам и животу из прорезанной насквозь грудной клетки чуть правее сердца и шеи, от ключицы и до середины груди.

Иккаку кашлянул, выхаркивая струю крови, покачнулся и рухнул на колени. Ичиго бросил на него взгляд и скрылся в сюмпо. О нем позаботятся и без вмешательства временного синигами, а у Куросаки здесь полно дел. Например, найти Гандзю и не дать ему сдохнуть.

Оторвавшись от возможных преследователей, Ичиго закрыл глаза и обратил лицо к небу, чувствуя, как все его тело переполняет сила. Это легкое и приятное чувство собственной силы, наполняющей каждую клеточку его тела, эта легкая, едва заметная усталость после боя, эта кристальная чистота разума — казалось, что не только рефлексы, но и сами мысли стали значительно быстрее, острее и точнее. «Волшебно», — Ичиго улыбнулся, слыша, как его окружают несколько патрульных — двадцать три, если быть точным. Именно столько разных реацу он ощутил. «Вот что имел в виду Карасу-сан, — Куросаки открыл глаза и улыбнулся в предвкушении, обнажая катану.— Я хочу снова почувствовать это! Я хочу чувствовать это до тех пор, пока не насыщусь этим чувством. Я хочу сражаться!»

Но противники оказались слишком слабы. Они бросались на него, как голодные псы на кость, мешали друг другу и даже не могли поспеть за его движениями. Пять секунд — и все кончено. Ичиго стиснул зубы, оставляя за спиной двадцать три стонущих тела, истекающих кровью из неглубоких ран. «Слабо, слишком слабо! Медленно, слабо, неумело, — парень огляделся и широко ухмыльнулся, почувствовав знакомую реацу.— Ты же лейтенант, Ренджи Абарай? Ты должен стать примерно в два-три раза сильнее с нашей предыдущей встречи. Я хочу больше, больше сражений!»

«Но помни, жажда боя может захлестнуть тебя, — снова зазвучал в памяти голос директора.— И это плохо. Ты должен обуздать свою жажду боя, иначе противник с холодной головой, даже если он вдвое слабее тебя, но настолько же хорошо владеющий занпакто, зарубит тебя без проблем».

Куросаки стиснул зубы. Жажда боя очень неохотно отступила вглубь сознания, думать сразу стало намного легче, осталось лишь неудовлетворенное желание продолжить бой. Но и оно было чем-то сродни желанию перекусить — хочется, но легко и потерпеть.

Четвертый отряд, госпиталь

Стена взорвалась мелкими брызгами камня. Мадараме равнодушно покосился на ровное дымящееся круглое отверстие — его абсолютно не смутило то, что капитан двенадцатого отряда взбесился от его слов настолько, что начал швыряться кидо. И в незаклинательном шо* было столько силы, что третий офицер может и голову потерять, в нынешнем-то состоянии.

— Я правильно тебя понял? — неприятный голос Куротсучи Маюри резанул по ушам.— Мало того, что ты дал себя изрубить, так еще и не узнал ровным счетом ничего?

— Именно так, — не глядя на капитана, ответил Мадараме.— Противник расправился со мной так быстро, что я ничего не рассмотрел. Ни его лица, ни его способностей. Я был беспечен.

В палату влетела медсестра, возмущенная поведением капитана Куротсучи до глубины души.

— Прошу прощения, Маюри-сама, но в госпитале запрещено применять силу! Немедленно покиньте… а-а-а-ай!

— Замолчи! — Маюри двинул пальцем — стена вместе с косяком в сантиметре от головы девушки украсилась отверстием в виде обрезанного по краю стены круга, брызнувшего потоком мелких осколков.— Не лезь не в свое дело, поняла? Хочешь стать подопытной крыской?

Девушка замотала головой, напуганная жутким капитаном до полусмерти. Она наслышана о том, что происходит в застенках двенадцатого отряда, и попадать на бесчеловечные эксперименты ей совсем не хочется.

Но тут на плечо перепуганной девушки легла узкая, мягкая, теплая ладошка. Знакомые пальцы едва уловимо сжались, даря чувство покоя и защищенности. Девушка облегченно выдохнула, невольно улыбаясь своему капитану.

— Маюри-сан, — мягкий, тихий, кроткий голос Уноханы заставил Куротсучи осечься и прикусить язык.— Я понимаю и одобряю ваше стремление к знаниям, но не надо рушить мое расположение и пугать моих подчиненных.

Вот так всегда. Унохана вроде и не угрожает, но даже у капитана затряслись поджилки при виде ее доброй улыбки, в голове промелькнули все слухи о ее похождениях восемьсот лет назад, а перед глазами успела пронестись вся жизнь.

— И не стоит угрожать моим пациентам, — женщина приоткрыла сощуренные глаза. Маюри невольно сглотнул и недовольно фыркнул. Не говоря ни слова, капитан двенадцатого отряда быстрым шагом убрался прочь, сбив по пути какого-то паренька.

— Спасибо вам, Унохана-сан, — застенчиво поблагодарила медсестра. Ячиру ласково потрепала девушку по голове и улыбнулась ей, от чего щеки девушки вспыхнули, как маков цвет.

— Отдохни, Юмико, ты с самого утра на ногах.

— Спасибо, но у меня много работы. Недавно доставили еще семерых пострадавших…

— Отдохни.

Вроде голос не изменился, но девушка тут же поклонилась капитану, не желая чувствовать себя на месте Куротсучи Маюри. Унохана не терпела непокорности, но справлялась с ней по-своему. «Какая же она красивая, — некстати подумала девушка и побагровела, вспоминая свою ночь с капитаном.— Боже, о чем я думаю?»