Маленькие женские тайны

На Томми она все еще злилась, но не так, как в первый момент, а словно бы приглушенно, в чем-то даже признавая его правоту — не мог же он, в самом деле, сказать Арлетт: «Подожди, я схожу у жены разрешения спрошу»?!

Поэтому, когда он зашел в библиотеку, она кисло ему улыбнулась.

— Пьянствуешь? — с одного взгляда оценил он ситуацию.

Клодин грустно покивала.

Томми подошел, присел рядом на корточки.

— Ужин готов. Пойдем?

— Ну, пошли, — вздохнула она.

Как выяснилось, ужин был готов не для нее.

Когда они с Томми появились на кухне, стол был уже накрыт. Миска с салатом, тонко нарезанный поджаренный хлеб, бутылка вина, бокалы, пять тарелок. На четырех из них стояли квадратные фаянсовые формочки для запекания, их содержимое, покрытое аппетитной румяной корочкой и украшенное долькой лимона, источало неземной аромат.

На пятой… на пятой тарелке почему-то было пусто. Поскольку Перселл, Брук и Арлетт уже сидели за столом, а тарелка эта стояла напротив одной из двух свободных табуреток, то было ясно, что предназначена она либо для Клодин, либо для Томми.

В том, кого именно Арлетт решила оставить без ужина, у Клодин не было не тени сомнения. А теперь, небось, сидит и ждет, потирая лапки…

Ну что ж — если девчонка думает, что таким образом сможет заставить ее проявить недовольство или еще как-то «потерять лицо» — то ошибается!

— Ты что — не любишь палтуса? — с удивленной улыбкой обернулась Клодин к Томми.

— Почему?!

— Ну… вот… — она повела рукой в сторону пустой тарелки.

— Как?! — Арлетт вскочила — распахнутые глаза, беспомощно приоткрытый пухлый ротик, словом, воплощение растерянности. — Как, миссис Конвей — вы тоже собирались есть рыбу?!

— Да. А что, что-то не так?

— Но я… — губки француженки задрожали, — я думала, вы не будете, вы же на диете!

«Переигрываешь, девочка, переигрываешь! — усмехнулась про себя Клодин. — Вот эти рыдающие нотки в голосе — лишнее!»

Но мужчины так явно не считали.

Томми подался вперед, словно собираясь броситься на выручку «бедной девочке», но Брук, опередив его, обнял Арлетт за плечи.

— Ну что ты, милая! Ничего страшного не случилось! — ласково похлопал ее по руке. — Сейчас мы все уладим.

— Миссис Конвей на тебя ни капельки не обиделась! — добавил Перселл. В его взгляде, брошенном на Клодин, читалось: «Ну подтверди же скорей!»

— Давай мы с тобой эту рыбу пополам съедим! — предложил Томми.

— Давай, — согласилась Клодин. — Мне трети достаточно, — мысленно показала девчонке язык и мило улыбнулась: — Арлетт, какие тут могут быть обиды! И ты видишь, все уже устроилось.

Присела на табуретку перед пустой тарелкой — Томми, сев рядом, ловко переложил на нее треть содержимого формочки.

Клодин буквально нутром чувствовала, что девчонка недовольна — возможно, тем, что неловкая ситуация разрешилась слишком быстро и ей не удалось в полной мере насладиться ролью бедной крошки, которую все должны утешать. Но внешне она это недовольство ничем не проявляла, и обстановка за столом царила вполне мирная.

Попробовав палтуса, Клодин рассыпалась в похвалах — надо сказать, вполне заслуженных. Про то, что соус в салате, по ее мнению, получился слишком кислым, говорить не стала.

Арлетт любезно поулыбалась и, в свою очередь, принялась расспрашивать об утренних пробежках: сколько Клодин бегает, где — и неужели в любую погоду?! И правда ли, что это так уж полезно для здоровья?

Перселл пожаловался, что потерял сотовый телефон.

— Заблокируйте его скорей, пока им никто не воспользовался, — посоветовала Клодин. — Я свой тоже вчера в такси потеряла — сегодня с утра позвонила и отключила.

— Да, так и сделаю, — кивнул тот. — Только после ужина еще к машине спущусь, проверю — может, там выронил.

Клодин повернулась сказать Томми, что если он будет варить кофе, так пусть сварит и на ее долю — и вдруг, случайно, поймала взгляд Арлетт. Очень недобрый.

Через секунду девчонка уже с улыбкой щебетала что-то про майоран, который якобы придает рыбе особо пикантный вкус, но Клодин была уверена, что промелькнувшая во взгляде прозрачно-зеленых глаз злость ей не почудилась.

Услышав, что Томми «в целях безопасности» оставил ее без домработницы, Клодин сразу подумала, что это безобразие (она-то наоборот, хотела попросить миссис Кроссвелл, пока в доме посторонние люди, приходить не два раза в неделю, а чаще!) но лишь на следующий день в полной мере осознала, какое это вопиющее свинство.

После завтрака Арлетт с контрразведчиками дружно подхватились и уехали — на сей раз на похороны отца Арлетт. Француженка, вся в черном, выглядела воплощением скорби — будто не она за завтраком хихикала и поддразнивала Перселла, который сначала подозрительно разглядывал незнакомое блюдо — яичную кашку, зато потом взял вторую порцию и чуть ли не тарелку вылизал.

Они уехали — а Клодин осталась. Наедине с неубранной квартирой и горой грязной посуды.

В довершение всего обнаружилось, что с трюмо пропала объемная тушь для ресниц. Стоявшие рядом баночки и флакончики были немного сдвинуты, чтобы не бросалось в глаза пустое место.

Сомневаться, кому именно могла понадобиться элитная косметика, не приходилось — как-то сложно было заподозрить в этом Перселла или Брука. Томми же, если бы Арлетт выклянчила у него тушь, не стал бы тратить время на то, чтобы замаскировать недостачу — он прекрасно знает, что при кажущемся хаосе на трюмо у Клодин там все наперечет и каждый флакончик стоит на своем месте.

Он снова, уходя, не поцеловал ее… Вчера, когда они легли спать, попытался обнять — она сердито отпихнулась локтем, отодвинулась на край кровати.

— Ты чего?

— Ничего.

Он потеребил ее за плечо.

— Чего ты на меня дуешься?

— А чего ты ей мою львицу давал трогать? — сказала Клодин, понимая, что это звучит по-детски, но надеясь, что он все же поймет, почему она обижена.

— А, ты об этом… — равнодушно поморщился Томми.

Она думала, что он снова потянет ее к себе, обнимет… скажет что-то, может быть, они даже слегка поссорятся — а потом помирятся. Но он… он просто отвернулся и через минуту уже спал.

А она осталась одна на краю кровати — никому не нужная…

Квартира казалась бесконечной — коридор, спальни; паркет, ковер, снова паркет… Руки ныли от усталости, ревущий пылесос казался злобным зверем, врагом — Клодин сжимала его трубу все сильнее и сильнее, как если бы это была лилейно-белая шейка француженки.

Вчера вечером тушь еще была — она точно помнила, что, причесываясь, видела золотистый футлярчик. Значит, утром, пока она была на пробежке, девчонка успела побывать в их спальне. Только за тушью — или?.. Об «или» не хотелось даже думать.

Когда она уходила, Томми еще спал, когда вернулась — был в душе. После обычного утреннего получаса на велотренажере — или?..

На подоконнике в спальне обнаружилась чашка с остатками кофе. Клодин попробовала — как раз такой, как любил Томми, крепкий и несладкий. Но он никогда в жизни не пил кофе в спальне!

Воображение невольно рисовало себе их — вместе, в постели. Арлетт лежит на спине, Томми, опершись на локоть, смотрит на нее сверху. Его руки кажутся такими большими рядом с ее субтильным телом… а кожа у нее белая-белая…

Нет, ну нет, нет! Не может этого быть, не может!

На глаза наворачивались слезы — поначалу Клодин смахивала их, потом, отшвырнув шланг, ушла в спальню, рухнула на кровать и зарыдала. С облегчением — оттого что наконец-то можно было не сдерживаться и не притворяться ни перед кем, даже перед самой собой, что у нее все в порядке.

Не все в порядке! Не все!

Она плакала и плакала; порой останавливалась, но через минуту не выдерживала и вновь заливалась слезами.

Наконец слез больше не осталось; голова слегка кружилась, была легкой и пустой, и в ушах от этой легкости тихонько звенело. Клодин сползла с постели и пошла умываться, по пути глянула на себя в зеркало — глаза красные, физиономия распухшая… Жуть!