Убийство девушку не красит

Спасибо Господу, Сергей у нее есть. Но и он давно в ней не нуждается. Не нуждается так, как она в нем. У него своя жизнь. Нет, он помогает материально, чуть что – тут же мчится на помощь. Он хороший, заботливый мальчик. Но с матерью ему не интересно, отдает должное, и только.

Ни-ко-му не нуж-на…

Ольга знала, что Сергей ездил к отцу. Сам рассказал ей об этом, но только когда вернулся. Этот момент больно резанул по сердцу: получалось, что у ее единственного, драгоценного сына не просто от нее тайны, а общие тайны с оставившим его когда-то отцом.

Сын приехал к ней с подарками, необыкновенно вкусным вином, привез фотографии и очень много рассказывал. Ольга ловила себя на мысли, что долгие годы до этого вечера он не говорил с ней так много и проникновенно, так эмоционально, взахлеб. Но опять эмоции эти относились не к ней, а к исчезнувшему в небытие Кириллу.

Сережка вернулся из поездки совсем новый, непривычный, Ольга не могла объяснить себе толком, но чувствовала, что сын будто бы привез с собой нечто для себя особо ценное – какую-то целостность, уверенность, мир в душу. Ей было все-все интересно о Кирилле и про Кирилла, но, опять же, они не были настолько близки, чтобы она могла напрямую спросить сына:

– Как ты думаешь, отец жалеет о нашем с ним разрыве?

А Сергею, может быть, и в голову не пришло самому начать такой разговор, а может, он и не задумывался об этом, эгоистично упивался своим личным обретением отца, и было заметно, как сын счастлив.

Ольга слушала Сергея и чувствовала себя отчасти виноватой. Виноватой за то, что многого лишила своего мальчика, а маленькой расплатой ей служило то, что ей так и не удалось узнать, вспоминает ли еще Кирилл свою Олюшку. На фотографиях Кирилл постарел, превратился в склонного к полноте, сытого, довольного жизнью буржуа – как раз такого, каких рисовали во времена их молодости как прообраз капиталиста.

Но и она теперь не молодая, восторженная, пронизанная насквозь коммунистическими идеалами…

От размышлений Ольгу Петровну отвлек мелодичный звонок. Последний раз бросив взгляд на свое отражение, она медленно повернула латунную кругляшку замка и раскрыла дверь.

Сын выглядел презентабельно, как всегда, но глаза его светились диковинным счастливым светом – как в тот день, когда приехал к ней после возвращения от отца, – а лицо украшала широкая мальчишеская улыбка во весь рот. В руках сын сжимал коробку с тортом. Но рядом с ним…

Рядом с ним стояла абсолютно обыкновенная женщина, одиннадцать на дюжину. И не молодая, может, чуть моложе его, вида не примечательного, одетая в светло-голубые джинсы и блузку простого фасона, волосы забраны в пушистый, свободный пучок.

Рядом с ней на тоненьком поводке переминался с лапы на лапу симпатичный песик с мордой, обезображенной кривым свежим шрамом с пятнами зеленки. Только приглядевшись, очень внимательно, можно было заметить в незнакомке гордую посадку головы, прямой, открытый взгляд, несгибаемую осанку. А еще – стильность, так высоко ценимую Ольгой Петровной в женщине. Нет, пожалуй, она-то как раз и есть двенадцатая из дюжины…

Незнакомка приветливо и мягко смотрела прямо в глаза и, казалось, говорила:

– Я такая, какая есть. Нравлюсь я вам или нет… Скорее всего, нет – мать всегда хочет для своего сына чего-то сверхъестественного, но меня уже трудно переделать. Если мы с вами поладим, хотя бы ради вашего сына, будет просто отлично, а нет, то я постараюсь под вас подладиться, но совсем немного…

Ольга Петровна думала о том, что хотелось бы помоложе, повыше ростом, поярче, но дело в том, что она-то как раз кардинально, опасно отличалась от всех предыдущих. Не о такой ли Ольга всегда мечтала? Эта повидавшая жизнь, знающая, почем фунт лиха, – на лице написано, что знает, – как раз и сможет, может быть, стать идеальной невесткой, идеальной женой ее сыну.

Правда, может, она фатально ошибается, и речь здесь ни о чем близком не идет. Может быть, она просто коллега по работе. Но отчего тогда Сережка выглядит таким ожившим?

– Мама, это Катя, – пропищал сын.

Волнуется, очень волнуется, поняла Ольга Петровна. Ну, наконец-то…

– Заходите, пожалуйста. Здравствуйте, Катя, меня зовут Ольга Петровна. А это кто такой?

Ольга специально взяла всю речь на себя, знала, как тяжело сыну говорить в волнении.

– Это, мама, теперь мой друг, – гордо провозгласил Сергей, кивая на собаку.

Друг, устав следить за людским кокетством, сел у Катиных ног и посмотрел наверх, на хозяйку, вопросительно наморщив лоб: ну что, нас сюда пускают или пойдем уже отсюда.

– А он знает, что он твой друг? – с иронией поинтересовалась Ольга.

– Он догадывается. Думаю, что мы сможем договориться, тем более что я к нему подлизываюсь.

– Проходите, а то ваш пес замаялся ждать, пока мы верительными грамотами обменяемся. И торт ваш испортится, пока мы тут стоим.

7

Они сразу нашли общий тон разговора, вдвоем принялись нежно и беззлобно подтрунивать над Сергеем. Сергей Кириллович отбивался от их совместных нападок с видимым удовольствием, притворно возмущался и мученически возносил глаза к небу. Ольга видела, как ее сын буквально-таки вьется вокруг этой Кати, ловит каждое ее желание, стремится защитить от любой напасти, и чувствовала непривычную, глухую ревность. Она пыталась найти в Кате какие-то хорошие черты, обернуть ее появление в плюс и находила их. Тут же искала в ней недостатки и их тоже сразу находила. И путалась, и терялась, и не знала, радоваться ли, печалиться ли.

Ольга Петровна пыталась в уме связать Катино появление в жизни сына и постигшие его в последнее время перемены, но окончательно уверена не была:

– Катя, а вы давно знакомы с Сергеем?

И услышала в ответ невероятное:

– Три дня, – спокойно призналась Катя.

– Почти двадцать лет, – одновременно с ней ответил Сергей.

Ольга Петровна в изумлении вскинула голову и пристально оглядела Катерину. Нерешительно заметила:

– Я никогда вас раньше не видела…

– Мать, мы раньше никуда вместе и не ходили. Нам хотелось быть незнакомыми.

– Как это? Не поняла…

– Ну что тут непонятного? А, впрочем, я сам многого не понимаю.

Сергей счастливо потянулся, разводя в стороны длинные руки, хрустнув костями.

Что-то все слишком хорошо, чтобы быть правдой, насторожилась Ольга Петровна. Она даже не заводила свою любимую шарманку по программе средней школы и про Акунина не спрашивала. Не сомневалась, что услышит что-то вроде:

– Из всех героев мне ближе Эраст Фандорин. Николас кажется мне надуманным, а Пелагея скучной. «Новый проект» не весь осилила, а от «Нефритовых четок» большого удовольствия не получила.

И никакой Кыси.

Внутренне замерев, Ольга Петровна задала решающий вопрос:

– Катя, а у вас есть семья?

Для верности уточнила, наплевав на все приличия, – не до приличий, когда с единственным ребенком черт знает что творится:

– Муж и дети?

Сын мгновенно бросился на защиту, Катя не успела даже рта раскрыть.

– Мама, у Кати нет мужа и детей.

Но и это известие не обрадовало, только насторожило. Почему вдруг у женщины, которой хорошо за тридцать, нет детей и мужа? С мужем ладно, но детей? Не хочет или не может? Где же тогда полноценность семьи, где детский смех и горы блинов? И Сережку ведь не переубедишь. Кажется, даже если узнает, что она прокаженная, то и тогда ничего не изменить. Может, молодая все же лучше?…

Сергей продолжил:

– Но если бы у нее был муж, то я бы все равно ее увел!

Ольга Петровна хрустально рассмеялась:

– Ой, Серенький, если бы у нее был муж, то ты бы внимания на нее не обратил!.. Ты, мой мальчик, слишком эгоист для подобных отношений, а может, слишком рационалист, чтобы увести чужую жену. Тут самопожертвование требуется. А, может, ты просто слишком порядочен?

– Мама, может, ты меня не знаешь? Как это не увел бы?!

Искренне возмущаясь, Сергей был похож на петуха – захорохорился, вздыбился, крылья растопырил.