Та, которой не стало

– В самом деле?! Это ж надо!.. – Лонгтри и Эббот исчезли из вида, и официантка улыбнулась Харту. – Будете заказывать еще что-нибудь, мистер Харт?

– Нет, не сейчас, спасибо.

– Надеюсь, вы к нам еще зайдете?

– Пожалуй, я загляну к вам вечером, чтобы принять «ночной колпачок».

– Буду ждать с нетерпением. – И она игриво улыбнулась.

Харт улыбнулся в ответ, но это была чисто механическая улыбка. Он успел привыкнуть к откровенному заигрыванию. Почта то и дело доставляла ему письма с нескромными предложениями, к которым зачастую были приложены соответствующие фотографии. Каждый раз, когда он останавливался в гостиницах и спускался в бар, его салфетка – стоило только на мгновение отвернуться – оказывалась сплошь исписана номерами комнат и телефонами. А однажды на приеме в Белом доме он обменялся с некой замужней леди рукопожатием, после которого у него в ладони оказалась пара трусиков.

К подобным знакам внимания Харт привык настолько, что они его почти не раздражали. Иногда он даже позволял себе воспользоваться представившимися ему возможностями. Официантка, которая кокетливо улыбалась ему сейчас, была очень хороша собой, но Харту она показалась слишком юной. А может быть, это он стал слишком старым. Во всяком случае, эта девушка, в которой странным образом соединялись бесстыдство южной красотки и застенчивость провинциалки с глухой аризонской фермы, не вызвала в нем той реакции, какой он отличался в дни бурной молодости.

Да, он стал старше, а быть может, просто разборчивее. Все же он дал девушке щедрые чаевые и поспешил к себе в номер, чтобы принять душ и переодеться. Как и обещал коридорный, его смокинг был тщательно отпарен и висел на плечиках в стенном шкафу, а черные ботинки со скошенным каблуком были начищены так, что в них можно было смотреться, как в зеркало.

Прежде чем одеться, Харт позволил себе порцию бурбона, после которого тщательно вычистил зубы и прополоскал горло. Индейцу, решил он, негоже идти на пресс-конференцию и дышать на всех «огненной водой».

Потом Харт натянул рубашку с плоеной грудью и принялся застегивать пуговицы со вставками из оникса. Разговор с Эбботом и Лонгтри не шел у него из головы, и Харт снова испытал приступ сильнейшего раздражения.

Какого черта, в самом деле? Почему он должен что-то кому-то доказывать? Откуда у него это постоянное стремление что-то объяснять, оправдываться? Во всем, за что он когда-либо брался, Кристофер Харт достиг блестящих успехов. В колледже он был отличным спортсменом и первым учеником. В армии он был одним из лучших пилотов, с отличием закончил школу летчиков-истребителей. Он летал на реактивном самолете, участвовал в боевых действиях и сбил два вражеских самолета. Потом его пригласили в НАСА, и он стал командиром космического «челнока».

И всего этого Кристофер Харт достиг, несмотря на свое происхождение. Да, он вырос в резервации, ну и что с того? Никто «никогда не делал ему послаблений только на том основании, что он был индейцем. Никто и никогда не относился к нему по-особому только потому, что он принадлежал к коренным американцам. Впрочем, и для НАСА, стремившейся к широкой Пропаганде своей космической программы, астронавт-индеец был самой настоящей находкой. Но с другой стороны, разве доверили бы ему командование экипажем „челнока“, если бы он не обладал необходимой для этого подготовкой и морально-волевыми качествами? НАСА была достаточно богата, чтобы в рекламных целях запустить на орбиту индейца – конечно, только один раз, и лучше всего – в составе многочисленного экипажа специалистов, но ведь Харт побывал в космосе трижды, и все три раза он был командиром!

Все это было логично, однако какая-то часть его души – индейская часть – продолжала сомневаться, не была ли системах благосклоннее к нему, чем к другим, и именно из-за его происхождения. Университет, служба в военно-воздушных силах НАСА… Возможно, каждый раз какой-нибудь начальник говорил: «Давайте поможем этому индейскому парнишке пробитый наверх. Он обеспечит нам превосходное паблисити. К тому же он, к счастью, не такой уж и тупой», и система, пусть и со скрипом, поворачивалась к нему лицом.

Это, разумеется, были только его домыслы. Но он утешал себя тем, что ни разу не попытался спекулировать на своей принадлежности к коренным американцам. Так он и сказал Лонгтри и Эбботу.

Ну а если кому-то казалось, что он стыдится своего происхождения, что ж… В конце концов, это была не его проблема.

Глядя на себя в зеркало, Харт побрызгал подбородок легким одеколоном и провел рукой по иссиня-черным прямым волосам. Его индейские гены, несомненно, доминировали. У Харта были волосы, как у команча, скулы, как у команча, прямой нос, как у команча. Его мать была почти стопроцентной индианкой; лишь одна шестнадцатая часть крови, текшей в ее жилах, принадлежала белым, и Харт часто думал, что, если бы не прапрадед, он бы выглядел как самый настоящий краснокожий.

Но его прапрадед Боб Харт – долговязый, худой парень, работавший пастухом на ферме в Оклахоме, – влюбился в его прапрабабку вскоре после того, как индейская территория стала штатом. Именно от него Кристофер Харт унаследовал высокий рост и голубые глаза, про которые его первая любовница сказала, что они у него «синие, как у Пола Ньюмена».

Этот нехарактерный для индейцев цвет глаз в конце концов стал одной из причин того, что его отец ушел из семьи, заподозрив жену в неверности. Харт до сих пор об этом помнил, он так и не простил отца.

«Хватит думать о всяких глупостях!» – оборвал себя Харт. Он был почти готов – ему оставалось только надеть часы и поправить манжеты рубашки. Прежде чем покинуть номер, Харт бросил быстрый взгляд на план предполагаемого маршрута, переданный по факсу в его хьюстонский кабинет, и постарался запомнить фамилию сопровождающего.

На самом деле он предпочел бы сам добраться от «Мансона», расположенного в привилегированном районе Тертл-Крик, до отеля «Адольфус». Адреса ему было вполне достаточно – Харт от природы был одарен исключительным чувством направления и просто не мог заблудиться. Однако представители Ассоциации выпускников Техасского университета, пригласившей его в Даллас для вручения награды, настояли на сопровождающем. «Мисс Ллойд – больше чем шофер, – сказали ему. – Она прекрасно умеет ладить с прессой и знает по именам большинство местных репортеров. Без нее вас просто затопчут».

С прессой приходилось считаться, и Кристофер Харт скрепя сердце согласился.

Не успел он выйти из дверей отеля, как навстречу ему шагнула молодая женщина, одетая в черное платье для коктейлей – простого кроя, но очень элегантное. Волосы у нее были почти такими же темными и блестящими, как у него. Сейчас на них падали лучи вечернего солнца, и от этого казалось, что в ее расчесанных на косой пробор волосах вспыхивают и гаснут крошечные радуги. Глаза женщины скрывали темные очки.

– Полковник Харт? – спросила женщина.

– А вы, должно быть, мисс Ллойд?

Она протянула руку:

– Зовите меня просто Мелина.

– А вы зовите меня – Вождь.

Они пожали друг другу руки и улыбнулись.

– Как вам понравился ваш номер? – осведомилась Мелина. – Надеюсь, вы хорошо устроились?

– Меня встретили здесь как особу королевской крови. Не успел я устроиться, как в номер доставили корзину фруктов и охлажденное шампанское.

– «Мансон» знаменит высоким качеством обслуживания. Прошу… – Она кивнула в направлении «Лексуса» последней модели, стоявшего в конце заплетенной плющом аллеи. Швейцар уже держал пассажирскую дверцу открытой, и Мелина вручила ему щедрые чаевые.

– Благодарю, мисс Ллойд. – Швейцар с достоинством поклонился. – Счастливого вам пути.

– Вас, как видно, здесь знают, – заметил Харт, когда Мелина села за руль.

– Не меня. – Мелина рассмеялась. – Просто в «Мансоне» останавливаются все мои самые знаменитые клиенты. – Она искоса взглянула на него. – Изредка, когда мне хочется пошиковать, я приезжаю сюда, чтобы пообедать, – добавила она. – Здесь можно и людей посмотреть, и себя показать, к тому же в ресторане подают превосходные черепаховые супы.