Крутая парочка

— Мне нужны имена и номера значков всех приходящих, а также время их прихода и ухода. Можете это обеспечить?

— Да, сэр.

— Ему это не понравилось, — весело шепнула Лиска, когда они вошли в дом, оставив Берджесса у двери.

— Вот как? Ну и черт с ним. — Ковач посмотрел на нее. — Слушай, а Энди Фэллон действительно был гомиком?

— Геем, — поправила Лиска. — Откуда мне знать? Я не якшаюсь с крысами из Бюро внутрислужебных дел. За кого ты меня принимаешь?

— Тебе так хочется это знать? — Помолчав, Ковач добавил: — Значит, парень работал в БВД. Тогда не приходится удивляться словам Майка, что Энди умер для него.

В кухне с зелеными стенами и девственно белой мебелью все находилось на своих местах. Это была кухня человека, который умел обращаться не только с микроволновой печью. Свидетельством служили плита, горшки на полке и ножи с толстыми ручками в деревянной подставке.

В дальнем конце помещения, за круглым столом у окна, сидел “друг”, закрыв лицо руками. Это был красивый парень в темном костюме с модно подстриженными рыжими волосами. Веснушки четко выделялись на скуластом лице, которое казалось пепельным в холодном сером свете, проникающем в окна. Он едва поднял взгляд, когда Ковач и Лиска вошли в кухню. Лиска показала ему удостоверение.

— Насколько мы поняли, вы обнаружили труп, мистер…

— Пирс, — хрипло отозвался он. — Том Пирс. Да, я… его нашел.

— Естественно, что вы расстроены, мистер Пирс, но нам придется с вами побеседовать, когда мы закончим работу. Вы не возражаете?

— Нет. — Он покачал головой. — Я ничего не понимаю. Просто не могу этому поверить.

— Мы вам очень сочувствуем, — машинально произнесла Лиска.

— Энди не стал бы этого делать, — пробормотал Пирс, глядя на стол. — Это просто невозможно.

Ковач промолчал. Когда они поднимались по лестнице, ему стало не по себе.

— У меня дурные предчувствия, Динь, — сказал он, натягивая перчатки из латекса. — А может, начинается сердечный приступ. Называется, повезло — я как раз бросил курить.

— Только не умирай на месте происшествия, — предупредила Лиска. — Потом придется писать рапорт.

— Ты, как всегда, полна сочувствия.

— Это лучше того, чем полон ты! Нет у тебя никакого приступа.

Второй этаж дома раньше, наверное, был чердаком, но его ловко приспособили под жилые помещения. Оставленные открытыми балки на потолке создавали ощущение высоты. “Неплохое местечко, чтобы повеситься”, — подумал Ковач.

Тело висело на веревке в нескольких футах от большой кровати с пологом на четырех столбиках. Веревка была перекинута через одну из балок — конец ее крепился где-то в изголовье кровати. Сама кровать была аккуратно застелена — на нее не ложились и даже не садились. Ковач отмечал все это чисто машинально — его внимание было сосредоточено на жертве. Ему припомнилась фотография, лежащая лицом вниз на комоде в спальне Майка Фэллона: красивый молодой атлет в новой полицейской форме и рядом с ним сияющий от гордости Майк. Такая же фотография стояла и на комоде Энди.

Теперь его красивое лицо посинело и распухло, губы застыли в жуткой усмешке, мутные глаза были полуоткрыты. Тело было обнаженным. Стиснутые в кулаки руки свисали по бокам. На костяшках пальцев выступили темные пятна — кровь застаивалась в нижних краях конечностей. Ноги, находившиеся в нескольких дюймах от пола, распухли и побагровели. По запаху и отсутствию трупного окоченения Ковач сделал вывод, что тело пробыло здесь около суток.

Присев на корточки, он прижал пальцем лодыжку трупа и сразу отпустил ее. Кожа побелела, но больше ничего не произошло. Кровь давно свернулась. Кожа была холодна, как лед.

Футах в десяти от трупа у стены стояло зеркало в дубовой раме. Тело полностью отражалась в нем. На стекле чем-то темным было написано слово “Жаль”.

— Я всегда считал извращенцами этих ребят из БВД, — услышал Ковач чей-то голос за спиной. Он оглянулся и увидел двух полицейских, которые стояли в дверях и ухмылялись, глядя на зеркало. Это были два здоровяка с головами, похожими на бетонные блоки и лишенными шеи. Судя по биркам, их звали Рубел и Огден.

— Эй, вы, “Тупой и еще тупее”! — окликнул их Ковач. — Ну-ка убирайтесь с места происшествия. Что вы здесь торчите? Истоптали все вдоль и поперек.

— Какая разница? Все равно это самоубийство, — отозвался один из копов.

Ковач покраснел от злости.

— Тебя не спрашивают, бык! Лет через двадцать, может быть, ты будешь иметь право выражать свое мнение. А сейчас убирайтесь оба. Я не хочу, чтобы сюда кто-нибудь входил. И держите язык за зубами. Где труп — там репортеры. Если я прочитал хоть одно слово об этом, — он указал на зеркало, — то сразу пойму, кто все растрепал. Ясно?

Полицейские мрачно посмотрели друг на друга и направились к лестнице.

— Подумаешь! Какая-то крыса из БВД решила повеситься, — сквозь зубы процедил один из них. — Ну и в чем тут преступление? По-моему, он только оказал всем услугу.

Ковач снова посмотрел на труп. Краем глаза он видел, как Лиска обшаривает комнату, подмечая каждую деталь, записывая расположение мебели и все, что может оказаться существенным. Они выполняли эту работу по очереди; сегодня была его очередь снимать “Полароидом” место происшествия.

Ковач начал с самой комнаты, затем перешел к трупу, фотографируя его в разных ракурсах. Каждая вспышка запечатлевалась у него в памяти: то, что раньше было сыном Майка Фэллона; балка, с которой свисала петля; шведская стенка, стоящая позади тела — достаточно близко, чтобы Энди Фэллон использовал ее для перехода в мир иной; зеркало с надписью “Жаль”.

О чем сожалел Энди Фэллон? Или это слово написал кто-то другой?

В комнате потянуло сквозняком, и труп начал покачиваться. Чудовищная пляска смерти отражалась в зеркале.

— Никогда не понимала людей, которые раздеваются догола перед самоубийством, — сказала Лиска.

— Это символично. Они сбрасывают земное облачение.

— Ну, не знаю… Я бы не хотела, чтобы меня нашли голой.

— А может быть, он не покончил с собой, — заметил Ковач.

— Думаешь, его мог кто-то прикончить? Или заставить повеситься? Довольно редкий способ убийства.

— А как насчет зеркала? — спросил Ковач, хотя ему и так все было ясно.

Лиска несколько секунд рассматривала обнаженный труп, потом посмотрела в зеркало, увидев в нем отражение Энди Фэллона рядом с собственным отражением.

— Господи! — ахнула она. — Несчастный случай во время попытки самоудовлетворения? Никогда еще с этим не сталкивалась.

Ковач промолчал, думая о том, что ему сказать Майку. Как объяснить крутому старомодному копу, что его сын нечаянно удавил себя петлей, пытаясь достичь оргазма при помощи лишения себя кислорода??

— Но что значит это слово? — вслух размышляла Лиска. — “Жаль” наводит на мысль о самоубийстве. Зачем ему писать такое, если он все это вытворял ради оргазма?

У Ковача голова раскалывалась от боли. Он потер лоб и поморщился.

— Знаешь, бывают дни, когда лучше не вставать с постели.

— Ты сам выбрал профессию. — Лиска кивнула в сторону трупа: — Меня это зрелище тоже не слишком вдохновляет. Всегда предпочитала мертвым живых — пусть даже самых дрянных.

— Ладно, не болтай. Совсем меня затрахала, — буркнул Ковач. Лиска коснулась его руки, глядя на Ковача серьезными голубыми глазами:

— Я очень сожалею, Сэм. Надеюсь, Железный Майк сможет это выдержать.

Несколько секунд Ковач молча смотрел на маленькую руку напарницы, лежащую на его рукаве. На какое-то мгновение ему захотелось притронуться к ней, просто ради контакта с человеческим существом. Лиска не носила колец — по ее словам, чтобы не смущать потенциальных женихов. На ее коротко остриженных ногтях не было лака.

— Я тоже надеюсь, — сказал он.

Внизу вдруг послышались крики и rpохот. Лиска бросилась к лестнице. Ковач топал за ней, тщетно стараясь не отставать.

— Отпусти его! — кричал Рубел, пытаясь стащить Тома Пирса с распростертого на полу Огдена.