Он не ангел

Он словно окаменел и с минуту оставался неподвижен, точно с трудом удерживался, чтобы не отпрянуть. Она испугалась, что он сейчас отвергнет ее поцелуй, и у нее защемило в груди.

Но нет, он его не отверг, и тогда Дреа сделала следующий шаг – слегка наклонила голову, чтобы прижаться к нему теснее. Его губы оказались теплыми и мягкими, запах его разгоряченного тела наполнил ее ноздри, разбудил, позвал ее, и чувство насыщения вдруг вновь сменилось желанием. Он не разомкнул губ, хотя Дреа этого хотелось больше всего, но она боялась просить большего и отважилась только на то, чтобы бегло, едва-едва коснуться этих нежных губ кончиком языка.

И вдруг он ответил, тем самым вновь лишив ее контроля над собой. Снова прижав ее к кровати своим тяжелым телом, он целовал ее, словно сорвавшийся с цепи первобытный зверь, желавший ее сожрать. Его жадные, горячие губы требовали своего, язык плясал вокруг ее языка, добиваясь ответа. Дреа прильнула к нему, обвившись вокруг его тела руками и ногами, и отдалась на волю урагана, поднятого ею самой.

В следующий момент, обессиленная, в полудреме, она вдруг вспомнила, что даже не знает его имени. От этого где-то в самом потайном уголке ее души, куда никому не было доступа, она ощутила боль. Раскинувшись, он лежал рядом с ней, и она, ободренная его поцелуями, положила ему на грудь руку. Его сердце под ее пальцами билось сильно и часто. Дреа как можно сильнее прижала свою руку к его груди, словно могла таким образом стать причастной к биению этой жизни.

– Как тебя зовут? – спросила она тихо, будто со сна. После минутной паузы, в течение которой он как будто прикидывал, что заставило ее задать ему этот вопрос, он негромко и решительно закрыл тему:

– Тебе это знать не нужно.

Дреа молча убрала руку с его груди и, отодвинувшись на свою сторону, свернулась калачиком. Больше всего ей хотелось растолкать его, растормошить и вытянуть-таки у него ответ. Но одно из выработанных ею за долгие годы правил запрещало все, что могло вызвать у партнера раздражение. Она должна была оставаться неизменно приятной, и эти правила, предписывающие какое-либо действие или, напротив, его отсутствие, так глубоко укоренились в ее сознании, что Дреа не могла их нарушать. И все-таки его недоверие ее огорчало. Она уже готова была поверить, что между ними возникла некая странная связь, но он, по всему выходило, думал иначе. Он был киллером и оставался на пике карьеры благодаря тому, что не доверял никому.

Немного погодя он приподнял голову и взглянул на часы. Дреа сделала то же самое. Прошло почти четыре часа.

– Пора, – проговорил он низким грубым голосом и, взобравшись на нее, раздвинул ее ноги. Затем вошел в нее. Его мышцы напряглись, родившийся в его груди стон прокатился по гортани. По его телу пробежала дрожь. Дав себе наконец волю, он испытывал острейшее наслаждение, граничившее с болью.

Дреа задержала дыхание – таким мощным было его вторжение. Складки ее промежности распухли и болели от недавних упражнений в постели, но она не хотела, чтобы это кончалось.

– У нас еще час в запасе, – услышала она словно со стороны собственный голос и, уловив в нем умоляющую нотку, внутренне поморщилась.

Его взгляд ожесточило циничное выражение.

– Полные пять часов Салинас не даст, – ответил он, начиная глубокие и длинные толчки. Казалось, вдруг рухнула какая-то дамба, и сила, до сих пор сдерживаемая, внезапно хлынула вперед. Дреа могла только одно – прижавшись к нему, стараться выдержать этот натиск, с такой же щедростью позволив ему воспользоваться ее телом, с какой он недавно предоставлял ей свое… однако в очередной раз она неожиданно для себя с некоторым ошеломлением обнаружила в себе силы на ответную реакцию. Он напрягся всем телом и стал приближаться к финишу. Из его груди рвались стоны, он продолжал двигаться в мощном ритме. Дреа обхватила его ногами, выгнулась, подалась к нему всем телом, исторгая хриплые звуки, – она следовала за ним к наивысшей точке.

Едва их тела замерли, как он сразу же отстранился и, встав с постели, пошел прочь.

– Ничего, если я воспользуюсь твоим душем? – спросил он, направляясь в ванную.

– Конечно, – сделав над собой усилие, пробормотала Дреа.

Но ее позволение оказалось никому не нужным – не дослушав ее, он уже закрыл за собой дверь.

Дреа лежала среди скомканных простыней, зная, что нужно встать, но сделать это не было сил. Тело отяжелело и сделалось безвольным, веки поднимались с трудом. В голове то появлялись, то исчезали обрывки мыслей. Все изменилось, но как она точно не знала. Ее связь с Рафаэлем, безусловно, закончилась или почти закончилась, и ей следует об этом подумать, а также подумать о том, что ей теперь делать. И вдруг Дреа поняла, чего хочет. Пришедшая ей в голову идея оказалась столь нова и непривычна, что она с трудом могла ее переварить.

Через десять минут он вышел из ванной с мокрыми волосами, благоухающий ее мылом. Молча, сохраняя на лице бесстрастное и отстраненное выражение, будто погруженный в какие-то думы, он начал одеваться. Дреа наблюдала за ним, впитывая в себя каждую пядь его тела. Она ждала, когда же он наконец взглянет на нее. Благодаря ему за последние несколько часов она испытала такой мощный накал чувств, какого еще не случалось в ее жизни. Между прошлым и настоящим пролегла четкая граница – все, что было до встречи с этим мужчиной, представлялось ей в каких-то тусклых, серых тонах, а по другую сторону этой линии все было расцвечено самыми яркими и сочными красками.

Дреа выжидала, но он молчал. Она ждала, уверенная, что он, закончив одеваться, все же посмотрит на нее и скажет… Что скажет? Она не знала, что ей нужно, чтобы он сказал, и уже знакомая ей щемящая боль снова начала подниматься в груди, боль, грозившая полностью завладеть ею. Оставаться с Рафаэлем Дреа больше не могла, она хотела… Боже, она хотела этого мужчину. Ее желание было столь мощным, что она не могла в полной мере оценить глубину и силу этого чувства.

Не сказав ни слова, он повернулся к двери, и Дреа в панике резко села на кровати, прижимая простыню к груди. Он просто не мог уйти от нее также, как Рафаэль, уйти, словно она ничего не значит, словно сама она пустое место.

– Возьми меня с собой, – выпалила она, глотая постыдные жгучие слезы.

Взявшись за ручку двери, он замер и наконец, слегка нахмурившись, обернулся к ней.

– Зачем? – сказал он с каким-то недоумением в голосе, будто не мог взять в толк, с чего это ей пришла в голову такая странная вещь. – Одного раза хватит. – И вышел, а Дреа осталась неподвижно сидеть на постели. Он передвигался так бесшумно, что она не слышала звука открываемой или закрываемой двери, но чувствовала его и точно знала ту минуту, когда он покинул квартиру.

Вокруг нее сомкнулась мертвая, гробовая тишина. Дреа сознавала, что нужно что-то делать, но действовать было выше ее сил. Она могла лишь одно – сидеть, едва дыша, созерцая развалины, в которые в одночасье превратилась ее жизнь. Ее просто поимели. И не только в буквальном смысле.