Урод (СИ)

— Ты же работаешь в больнице, Эля! Хирургом! Ну почти, неважно. Ты операционная сестра. Да тебя бы там по стенке размазали, если бы на медкомиссии выявили ВИЧ. Уже бы весь лоб клеймом обклеили и по всей Ивановке разнесли сплетни.

Удар по затылку отрезвил Элину. Новый приток мыслей испинал ее черепную коробку. А в словах Жени есть смысл…

— Женечка, ты вроде и права, но мне так страшно. ВИЧ — это же пожизненный могильный крест…

— Отлично, твой муженек бывший похоронен. Больше я о нем и думать не буду. Смысл его проклинать, если он, паскудник, получил свою порцию того, чем кормил тебя изо дня в день?

— Не хочу о нем говорить. Ты права. Он свое вернул себе. Бледный, даже похудел, несчастный.

— Все правильно, — кивнула Женя, как врач, слушающий рассказ пациента, сделавшего все процедуры верно. — Любая какашка, которую мы кидаем в другого человека, неизменно вернется нам под ноги коровьей лепехой.

Элина устало рассмеялась, чувствуя родство стен этой квартиры. Сюда она всегда приходит, когда жизнь бьет слишком сильно. Сюда она приползает, когда колени стерты до костей. Слезы снова брызнули гейзером из глаз.

— Ну, Эля, — подруга обняла ее, прижимая к груди, а рядом примостилась Виски, согревая своим меховым тельцем. — Насчет второго твоего рассказа… Жесть. Я бы не поверила, если бы ты вчера не рухнула у моего порога вся грязная, изможденная, словно тебя пытали…

— Я и сама не верю, — всхлипнула Элина. — Представляешь, он, оказывается, из тех самых богачей, которых мы обсуждали на море. Выскочка элитная.

— Думаешь, он был неискренен в отношении тебя?

— Женя, ты с Луны упала?! А как иначе? Вся его искренность в мести отцу! Вот тут он самый искренний человек на свете. А я и все остальные его бабы так, чтобы были.

— Все же ты не совсем права, Элька. Ты ему вообще ничем не была выгодна под самый конец, когда он пригласил тебя жить. Ты его не обеспечивала, ни в чем криминальном не помогала… Его держали чувства, я думаю. И ради тебя он пошел на сделку с этой селедкой престарелой.

— Ты что же, его защищаешь? — шок Элины пробился даже сквозь громкие помехи слез.

— Нет, но я не хочу, чтобы ты создала трагедию века на пустом месте. Да, ложь — это плохо. Нас так всегда учат с пеленок. Не ври мне, Вася, где гулял. Я все равно узнаю. Соседка, бабка, училка донесет — и будет тебе ремня до посинения! В итоге мы лжи боимся, как терактов или конца света. Но ложь вполне естественная в нашей жизни. Это иногда защитная функция души.

— Ну круто, — шмыгнула расквасившимся носом Элина. — Сейчас позвоню ему, попрошу прощения.

— Чего ты в крайности впадаешь и не выбираешься из них? Я к тому веду, что он не соврал тебе о том, что находится на работе, а сам у шлюхи кувыркается. Уж на этом ты съела не одну собаку.

Укол обиды свернул жилы Элине, когда Женя снова больно толкнула ее за бывшего мужа. Но она права. Всегда и во всем.

— Сложная судьба у мужика, — пожала плечами Женя. — Родители-идиоты часто коверкают жизнь своим детям, словно имеют на это право. Из оперы «Я тебя породил, гаденыш — я тебе и жизнь испоганю». А кто просил тебя порождать меня?! Вот в чем вопрос.

— Переложение «Франкенштейна» Евгенией Симоновой, — лучики улыбки запрыгали по губам Элины. — Мне жаль его, конечно, — призналась она, ковыряясь пальцами в воздухе, — но это не отменяет того, что он скрыл от меня столько всего.

— Согласна. Но пока не могу представить, как бы он тебе все рассказал. Вечером за чаем вывалил бы про сбитую девушку, отца — ублюдка, всех своих баб? Типа: «Вкусный суп, Эля. А ты знаешь, что папаша меня отмазал от ДТП, в котором девушка стала калекой? Подай хлеб, пожалуйста».

— Он бы назвал меня Линой, — пробухтела Элина. — Как бы там не было, Жень, но человек не предпринял ни одной попытки что-то мне рассказать! Давай не будем его обелять и причислять к лику святого. Каждого жизнь хотя бы разок распинает на кресте, но не каждый потом этим кичится, совершая пакости.

— Вина за ним, это бесспорно. Просто подумай, стоит ли обрубать связь с ним на корню. Может, не горячиться? Когда еще у тебя появится такой богатый поклонник? — пошутила Женя и тут же приняла серьезное выражение лица, от которого они обе рассмеялись.

— Он уже не богат, — злорадно хихикнула Элина. — Да и зачем мне обрубать связи? Он сам не позвонит и не напишет. Спорим, у него уже началась новая жизнь? А Элина — это просто клякса на одной из страниц жизни.

— Кто знает, Эля, кто знает…

Элина была уверена, что знает. Знает лучше судьбы и провидения, которое зачастую слепо к нашим желаниям. Она твердо знала, что Алекса больше не встретит никогда.

***

Совесть, мой милый, это палка, которою всякий готов бить своего ближнего, но отнюдь не самого себя.

Оноре Бальзак «Утраченные иллюзии»

Он все еще с трудом мог передвигаться. Ноги рассыпались, как конфетное драже, при каждом шаге. Казалось, что этот урод, который лучший друг, не упустил ни единого миллиметра на его теле.

Удары лучших друзей самые болезненные, но заживают быстрее всего, ибо желание встать с колен и тем самым отомстить подогревает силу духу. Вот и он тоже встал, пока только на колени, но уже хотя бы стоит.

Туманов еще какое-то время издевался над ним в том гараже, бросал на пол мясо и разливал воду под его ногами. Присоединялась к нему и Марьяна. Его месть отцу, которой он питался, утолял жажду, благодаря которой существовал, вернулась к нему ударом, раздробившим кости в пыль.

— Молодой человек, с вами все хорошо? — к нему подошла какая-то женщина средних лет. — Вам помочь?

Алекс вздрогнул, готовый к удару или еще чему-то из разряда гадкого и не очень приятного, но это была просто женщина. Петербурженка или приезжая из другого города, но с очень добрым сердцем. Он ощущал себя недавно родившимся котенком, которого отняли от мамы-кошки и в мусорном пакете выкинули на улицу. Только за ним грехов больше, чем за котенком… раз в сто миллионов.

— Все хорошо, спасибо, — неуверенно ответил он, а взгляд против воли задержался на пакете с булочками, что ароматом сочащейся малины щекотали его голодный желудок.

Как бомж пялится на пакет с пирожками. Свежими, будто минуту назад еще томились в печке с румяными щечками… Похоже, ниже опускаться ему уже некуда, и так бьется головой о самое дно.

— Держите, — женщина протянула ему два пирожка. — Простите, что грязными руками…

— Спасибо, — прошептал он и схватил пирожки, чуть ли не истекая слюнями.

— Обратитесь в полицию, может, они вам помогут. Всего вам доброго!

Она ушла, а эти малиновые пирожки навсегда оставили след доброты где-то на одной из миллиардов страниц огромной книги жизни Вселенной.

Алекс откусывал по куску, наслаждаясь малиновым вареньем, и почти плакал. Сидит, как нищий, немытый попрошайка на привокзальной скамейке, и жует чужие пирожки. Он никогда не ел таких пирожков. В элитных ресторанах подают только всякую изысканную выпечку за баснословные суммы.

— Ублюдки, — с набитым ртом бормотал он, сгорая от злости.

Все внутренности выжгла эта стерва — злость. Желудок разболелся, когда он доел свою первую еду за несколько дней. Теперь бы попить… Навряд ли кто-то еще окажется настолько сердобольным, чтобы помогать молодому бомжу посреди улицы. В глазах той женщины он прочитал такое мнение о себе.

Потерпит. Вода сейчас не так важна, как свобода. Алекс с трудом поднялся, покачиваясь и опираясь о скамейку. Не попасться бы ментам на глаза. Эти собаки сразу учуют запах добычи. Мужчина добрел до стоянки такси и постучал в окно первой машины.

— Не подвезете, пожалуйста? Я заплачу на месте, у меня с собой денег нет.

— Ты себя видел, оборванец? Пробухал все деньги, а теперь тебя везти куда-то?

Унижение снова разлилось по всему телу, точно яд. Какой-то водила поганый с ним так разговаривает. Да весь его годовой заработок — один день его, Алекса, жизни.