Роковой мужчина

Во время моей встречи с Полом Джасперсом Урсула была в наилучшей форме: я имею в виду – интеллектуально. Мы оба прочли двадцатистраничный набросок сценария «La Belle Dame Sans Merci», и теперь обсуждали сценарий, прежде чем переслать его Джо Рэнсому для одобрения.

– Так что вы думаете? – Пол посмотрел на меня, потом на Урсулу.

– Потрясающе, – сказал я.

– Абсолютно, – согласилась она. – Хотя мне все-таки хочется побольше узнать о ее мотивах. Сейчас ее поведение выглядит немного деструктивным. На ней по-прежнему лежит штамп роковой женщины.

– Согласен. – Произнося эти слова, я не мог взглянуть на. Урсулу. Возможно, она говорила о нас. «Я – не невменяемая убийца» – вот что она подразумевала своими словами.

Пол объяснил свой замысел.

– Мне казалось, что я достаточно осветил эту тему в ее отношениях с сестрой. Сестра понимает ее, потому что когда-то с ней случилось точно то же. Но она, то есть сестра, отступает, в то время как наша героиня идет до конца.

Есть ли у Урсулы сестра? Почему я никогда не спрашивал? Я так мало о ней знаю. И здесь мои суждения были поверхностны. Как я мог знать, что стоит за ее действиями? Я мог судить ее и то, что она сделала, только по внешним проявлениям.

– Один французский писатель однажды сказал: «Toutes les femmes sont fatalles», – процитировала Урсула.

– Что это означает? – спросил я.

– «Все женщины – роковые женщины», – перевел Пол. – Итак, при соответствующих обстоятельствах, при соответствующих условиях, если вам так нравится, каждая женщина может иметь такую власть над мужчиной.

– А мужчины?

– Думаю, что и мужчины тоже, – сказал Пол.

– Роковые мужчины, – добавила Урсула.

НА ПЛЯЖЕ

Шла четвертая неделя после Ларри Кэмпбелла. Теперь я думал о своей жизни именно так – до Ларри Кэмпбелла, после Ларри Кэмпбелла. Сперва я каждый день читал «Таймс» в поисках информации о полицейском расследовании. Сразу же возникло множество гипотез. Но после того, как прошло две недели, о расследовании больше не сообщалось. Я узнавал новости от Оза, знавшего подробности. В последний раз он рассказал, что Ларри Кэмпбелла подозревали в связях с гангстерами. Может быть, так было на самом деле.

Урсулу слухи не интересовали. Она не читала газет и не спрашивала ни о чем. Для нее с этим делом было покончено. Безусловно, она была потрясающей личностью.

В наших отношениях возникали напряженные моменты, но до открытых ссор не доходило. Почти все время я находился в состоянии скрытого беспокойства. Когда Урсула ловила мой взгляд, направленный на нее, – я пытался понять, о чем она думает, – то злилась: «Кончай смотреть на мой синяк».

Иногда она была обидчивой. «Тебе не нравится это платье?»

Иногда она становилась раздражительной. «Ты как будто хочешь сказать что-то. Что именно?»

Мне было любопытно задать ей один вопрос. Как она узнала о тайной жизни Ларри Кэмпбелла? Очевидно, у него была привычка посещать проституток, чтобы удовлетворять свои причудливые желания. Но как Урсула узнала об этом? Я не имел ни малейшего представления.

Я начал проглядывать страницы объявлений о продаже недвижимости в «Таймс», так как хотел купить себе дом, и теперь вполне мог себе это позволить. Думаю, мне было нужно проводить часть времени вдали от нее, хотя открыто я никогда бы в этом не признался. Меня особенно привлекло одно объявление. Я позвонил агенту по недвижимости и поехал взглянуть на дом, который хотели продавать.

Мне не пришлось заходить в дом, чтобы понять, что это именно то, что мне нужно – маленькая хижина прямо на пляже к северу от Малибу. С пляжа в дом вели деревянные ступени. В широком окне отражался Тихий океан. Рядом находилась маленькая лагуна.

Я проследовал за женщиной-агентом по покрытым песком ступеням, оглядываясь по сторонам.

– За дом просят шестьсот тридцать, – сказала она.

– Думаю, что могу принять предложение.

– Хозяева уже опустили цену до двадцати, – добавила она, улыбаясь. У нее были стройные ноги, из-за которых она казалась очень высокой. Она отомкнула и открыла стеклянную дверь. Этот дом напоминал мне о чем-то. Я побывал в десятках домов и квартирах вдоль побережья, но именно этот дом порождал у меня в памяти смутные ассоциации. Но я не мог понять, какие.

– В доме две спальни. У главной из них есть смежная ванная комната. Другая спальня довольно маленькая, но зато уютная. Кроме того, тут есть кухня и раздельный туалет. Дом очень компактный, его легко содержать.

Ей не надо было меня уговаривать. Я знал, что уже принял решение.

– Вы покупаете только для себя?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, есть ли у вас супруга? – спросила она.

– Нет, нет. Я один.

– Я думаю, что вы можете получить разрешение достроить второй этаж, но не вполне в этом уверена.

Меня это не интересовало. Мне все нравилось так, как было сейчас. Внезапно, заглянув в спальню, темную из-за закрытых ставен, я понял, где видел этот дом раньше. В «Гале». Да, в самом деле. Даже здесь я не мог спастись от нее.

Мы вышли наружу. Какой-то мужчина прогуливался по пляжу с немецкой овчаркой. Через пару недель этот пляж может стать моим владением.

– Вы знаете, что прекрасно подойдет к этому дому? – спросила женщина, словно прочтя мои мысли. – Акита.

– Что?

– Акита.

– Меня вполне устраивает мой «BMW». Женщина поглядела на меня так, как будто я слабоумный.

– Акита – это собака. Японская сторожевая собака.

– Не все сразу, – сказал я.

– Разумеется. Это и мой девиз. Тем не менее, если вы решите, что хотите завести акиту, то я знаю человека, который их разводит.

Я решил купить дом за шестьсот. Четыреста я выложу немедленно, а остальное буду отдавать постепенно. Банк уже согласился дать мне заем, не дожидаясь официального утверждения завещания Фелисити. Все это приводило меня в хорошее настроение. Я чувствовал себя почти свободным.

По пути назад в город по Тихоокеанскому приморскому шоссе я остановился у «Дона Бичкомбера». Я хотел отпраздновать покупку – в одиночку. Дело шло к вечеру. В ресторане почти никого не было. Я сидел у длинного окна, любуясь каменистым пляжем и грохочущим прибоем. В моем маленьком заливе прибоя не было. Я уже думал о нем как о своем заливе. Я смотрел на волны, набегающие на берег. Рядом со мной стоял, ожидая, официант-гаваец.

– Дайте мне безалкогольное май-тай и тарелку румаки.

Официант в цветистой рубашке проворчал что-то и скрылся в темном баре, где скопились, наблюдая за матчем, какие-то молчаливые пьяницы.

Волна за волной обрушивались на берег. Звук прибоя был громким, соблазнительным. За вздымающейся пеной виднелась ломаная цепочка серфингистов. Как в «Гавайях-50» в ту ночь после убийства Ларри Кэмпбелла. Я снова оказался в кровати с ней.

Раньше я никогда не вставлял спящей женщине. Странное ощущение, но не более странное, чем события, которые предшествовали ему. Она была сухой, но мягкой и теплой, как кукла в полный рост. Я полагаю, в таком виде воплощается мужская фантазия о превосходстве. Но я чувствовал совсем иное. Когда я шевелил ее конечности, размещал ее тело поудобнее, входил в нее, мне казалось, что я вставлял мертвой женщине. Это называется некрофилией.

Когда я занимался с ней любовью, она брыкалась и беспорядочно шевелилась. Ее мускулы слегка напрягались, прежде чем снова расслабиться. Я не пытался оживить ее. Я не делал с ней, спящей, ничего, чего бы не делал, когда она бодрствовала. В этом было что-то смутно-порнографическое. Во время оргазма я воображал, что убил ее, но только в своем воображении. Потом я перевернул ее и просто смотрел на ее тело. Никогда раньше я не думал, что женское тело так чудесно. Я целовал каждую его часть, начиная от подошв ног до подмышек. Я был Франкенштейном. Я создал чудовище.

– Мистер Эллиотт?

Я поднял голову. Официант-гаваец вернулся к моему столу.

– Да?

– Вас просят к телефону.