Мистификация

- Погибла. Сама взорвалась и людей взорвала. Террористкой она была.

Говорит, а сама волосы мне расчесывает уверенными руками.

- Завербовали ее после смерти мужа. Он не смог себя убить. Сбросился с моста, чтоб никому не навредить. Она рассчитаться должна была вместо него. Мы отцу твоему денег должны были. Сказали, внучку и внука моих убьют, семью всю вырежут, если она себя не взорвет… и она взорвала. Я прокляла ее. Нет у меня дочери, даже мертвой.

Я слушала молча, не шевелясь и продолжая смотреть на отражение свое.

- Я убить его приехала… а как тебя увидела. На нее ты похожа. Глаза такие же безумные. Как поняла, что ты его ненавидишь… Помочь тебе хочу, Лекса. Твое дело отказаться… только найдет он тебя и убьет. И ребенка твоего не пощадит. А ты обязана его родить и вырастить. Если мужчину того любила - обязана. Его семя в тебе проросло, жизнь еще одна. Ваше бессмертие. Если останешься, обречена будешь.

Я паспорт открыла и на девушку пристально и долго смотрела, потом отложила его в сторону.

- Не останусь.

И разрыдалась, закрыв лицо руками. Впервые с того момента, как узнала о смерти Андрея.

ГЛАВА 22. Лекса.

Я узнала, что он жив, перед самыми родами. Увидела в выпуске новостей, когда вместе со старшей внучкой Баширы готовила ужин. Я не знаю, чем это тогда стало для меня. Вначале, конечно же, безумным счастьем и бешеной радостью. Дикой и невероятной по своей силе радостью, когда не знаешь, куда себя деть и мечешься по квартире, как сумасшедшая, со слезами и нечленораздельными криками, потом застываешь, приложив руку ко рту, всхлипывая и тяжело дыша, и снова мечешься. Через час после этой новости у меня начались схватки, и сосед Баширы отвез меня в роддом. Я родила мальчика. Я с самого начала знала, что у меня будет сын. Каким-то особым невероятным чувством. Роды были стремительными. Болезненными, но настолько быстрыми, что акушерка назвала меня гибкой и живучей уличной кошкой, подавая орущий сверток мне в руки и глядя, как я смеюсь и плачу одновременно. Пока рожала малыша, корчась от боли и, выгибаясь на столе в маленькой грязной больнице зачуханного городка, в котором спрятала меня Башира, снова и снова прокручивала в голове кадры из новостей. Как будто на повторе. Боясь, что ошиблась. Боясь, что приняла желаемое за действительное.

Я держала на руках ребенка и захлебывалась слезами, раздираемая сумасшедшим желанием позвонить его отцу. Позвонить, чтобы услышать голос, чтобы убедиться, что я не схожу с ума, и он на самом деле жив. Это стало какой-то навязчивой идеей, но у меня не было ни сотового телефона, ни интернета. Моя новая подруга предпочитала не пользоваться средствами связи. Она говорила, что именно так нас легче всего вычислить. Мне было все равно, я хотела найти хотя бы простой сотовый телефон или автомат, чтобы позвонить Андрею.

Но эйфория длилась недолго… до приезда Баширы, которая вошла ко мне в палату и придвинула стул к моей постели, раскладывая на тумбочке йогурты и фрукты. Она молчала, а я боялась спросить. Боялась услышать, что ошиблась, и сойти с ума от горя по второму кругу. Первый дался мне слишком тяжело. Если бы не беременность и не внуки Баширы, я бы, наверное, наложила на себя руки. Потеря любимого человека – это самая страшная потеря в жизни. Что бы кто ни говорил, считая, что справиться можно со всем и любовь встречается не один раз, и даже не два, и надо просто подождать еще одну… что я слишком молодая, чтобы замуровать себя в кокон из траура до конца своих дней. Смешно до боли – ждать еще одну любовь. Как трамвая или троллейбуса. Я понимала, что это не про меня. Мне не становилось легче ни через месяц, ни через два. Мне болело. Иногда слегка, как под наркозом, а иногда так сильно, что я забивалась в угол и стонала там, кусая губы до крови, чтобы воем весь дом не перебудить. Меня спасало только то, что внутри меня зарождалась жизнь и заботы о детях. Мы жили бедно. Очень бедно по сравнению с той роскошью, что меня окружала всю мою жизнь. Про нищету раньше я знала лишь понаслышке. Меня не касалась эта сторона. Я никогда не задумывалась, какой ценой иногда дается простая буханка хлеба. Нет, мы не голодали. Я не знаю, откуда брались средства, но Башира привозила продукты и иногда даже деликатесы. Когда я спрашивала, куда она ездит – женщина отмалчивалась, говорила, что мне не нужно много знать и моя забота – родить ребенка и помогать ей с детьми ее дочери, а она найдет, чем нас прокормить. В такие моменты мое сердце щемило от благодарности к этой женщине, которая спасла меня и моего ребенка и продолжала мне помогать.

Но я видела эту нищету в городе и в районе, в магазинах, куда выходила за продуктами в отсутствие моей взрослой подруги. Иногда я смотрела застывшим взглядом перед собой и думала о том, что я могла выбрасывать тарелку риса с мясом в мусорку, а на улицах умирают старики, протягивая руку за подаянием. Боже… и я смела жаловаться на свою жизнь. Сейчас я с ужасом и сама думала о том, что буду делать на улице с ребенком, если Башира больше не сможет помогать нам. Куда я пойду? На что буду жить?

Первое время мне было страшно, что отец найдет меня и убьет Баширу. Я не могла спать и по ночам мне снились жуткие кошмары. Я вскакивала с постели, чтобы распахнуть настежь окно и дышать ночным воздухом, глядя в пустынную темноту этого молчаливого и мрачного города, который приютил меня.

Тогда в палате Башира сказала мне, что Андрей и правда жив, и когда я, всхлипнув, схватила ее за руку с мольбой, она сжала мои пальцы, отрицательно качая головой.

- Он все равно мертв для тебя, Севда. Очнись. Ты взрослая женщина. Отпусти свои розовые мечты.

- Но я думала, что он мертв… А он живой, ты понимаешь? Он живой!

- Понимаю… а ты понимаешь, что когда он все это планировал, то знал, как тебе будет плохо, и не подумал о тебе. А ты не думаешь, что он знал, что у тебя свадьба и за это время ты выйдешь замуж? Где он был все это время, Севда?

- Лекса, - тихо сказала я.

- Нет! Ты – Севда. Ты чеченка! Мусульманка! А он неверный, который бросил тебя, и даже не думал искать! Где твой рыцарь? Где он? Это же всемогущий Воронов. Неужели он не нашел тебя?

- Я сменила паспорт, я… ты спрятала, - каждое слово дается с трудом, потому что я знаю – она права. Каждое ее слово – правда.

- Ты сама знаешь, как смешно это звучит. Кто ищет – тот всегда найдет. Прошло больше полугода. Ты не нужна этому мужчине. Ты никому не нужна, кроме меня. Со временем все наладится, со временем мы устроим твою жизнь.

- Мы?

- Да. Мы. Ты и я. Ты мне, как дочь. Я позабочусь о тебе и малыше.

Тяжело дыша, я отвернулась от нее к окну, глядя, как кружат за ним хлопья снега и как замораживается моя глупая радость, превращаясь в ледяную глыбу, которая опять давит к земле грузом безысходности. Только внутри нее маленькое углубление со свернувшимся ростком подснежника – он жив. Андрей жив. Наверное, теперь смогу дальше жить и я. И не смогла… думала о нем каждый день и каждую ночь, пеленая нашего сына, заглядывая в темные глаза с длинными ресничками и зная, что они будут такими же насыщенно-карими, как и у его отца. Иногда я мечтала, что в один прекрасный день Андрей все же найдет меня и заберет отсюда… а потом рыдала в подушку сдавленно и очень тихо, чтобы не разбудить маленького Саву и внуков Баширы, которые спали в соседней комнате. Не приедет. Никогда он за мной не приедет. Права была она, захотел бы – нашел бы уже давно. Значит, все было спектаклем. Тщательно спланированной мистификацией, где меня уже в расчет не брали. После моих слов это и не удивительно… но ведь он должен был услышать мое сообщение? Или отказался от меня?

С каждым днем я все больше и больше понимала, что Башира права – Андрей выбросил меня из своей жизни и даже не пытался найти. Теперь я каждую неделю ездила в другой город, чтобы зайти в интернет-кафе и посмотреть новости, увидеть его хотя бы так, хотя бы просто фотографии и пару слов о нем.