У любви свои законы

Одно время она думала, что Скотти — ребенок Ги Рурда, и возмущалась тем, что настоящий отец не забрал малыша в свой большой белый дом, где ему жилось бы гораздо лучше, чем здесь, и где он смог бы счастливо прожить свою недолгую жизнь. Но Ги не хотел его даже видеть. Как полагала Фэйт, из-за его отставания в умственном развитии.

Но потом она поняла, что просто невозможно определить, чьим сыном он на самом деле является. Папиным или Ги Руярда. Скотти не походил ни на того, ни на другого. Он походил только на самого себя. Сейчас ему было уже шесть лет, и это было безмятежное дитя, способное радоваться по пустякам, благополучие которого целиком зависело от его старшей, четырнадцатилетней сестренки.

Фэйт стала заботиться о нем с того самого дня, когда Рини принесла его из роддома. Защищала от бесчинств вечно пьяного отца и безжалостных насмешек старших братьев. Рини и Джоди, как правило, не обращали на него внимания, что Скотти вполне устраивало.

В тот вечер Джоди пригласила сестру на «двойное свидание»и лишь недоуменно пожала плечами, когда Фэйт отказалась на том основании, что дом останется пустой и некому будет присмотреть за Скотти. Фэйт в любом случае не пошла бы вместе с Джоди: их представления о развлечениях сильно разнились. Джоди достаточно было раздобыть где-нибудь выпивку, а добывала она ее незаконно, ибо несовершеннолетним спиртное не отпускали, напиться и лечь под какого-нибудь парня или группу парней, которых всегда вокруг нее было много.

Сама мысль о том, что так можно проводить время и «развлекаться», вызывала в Фэйт резкое отвращение.

Сколько раз она видела, как Джоди возвращалась домой с подобных гулянок, вся рваная и грязная, разнося по дому вонючий запах пивного перегара и спермы. И еще хвалилась, как «здорово» провела время. Ее не волновало, что те же самые ребята на людях никогда даже не поздороваются с ней.

Фэйт не могла так. Болезненным унижением отзывалось в ее душе презрение, которое она замечала в глазах людей, когда они смотрели на нее или на кого-нибудь другого из их семьи. «Дрянные Девлины»— вот как их называли. Пьяницы и шлюхи, вся семейка.

«Но я не такая!»

Фэйт часто хотелось крикнуть им это, но она всегда сдерживалась. Почему люди судят о ней только по фамилии, неужели они не способны заглянуть чуть глубже? Ведь она не красилась до неузнаваемости, не носила узкое мини, как Рини и Джоди. Она не пила и не шаталась по вечерам возле сомнительных притонов, пытаясь подцепить себе мужика. Одета она всегда была дешево и плохо, но зато опрятно. Фэйт по возможности не пропускала занятия в школе, и у нее были хорошие оценки. Ей отчаянно хотелось хоть на мгновение, ощутить себя нормальным человеком, которого можно уважать. Чтобы она могла зайти в магазин и не ловить на себе настороженные взгляды продавцов, которые думали, что вот, мол, это одна из дрянной семейки Девлинов и поэтому непременно попытается что-нибудь стащить. Фэйт не хотелось, чтобы люди шептались у нее за спиной, когда она проходила мимо.

Внешне она походила на Рини гораздо больше, чем Джоди, но ничего хорошего это не сулило. У нее были такие же густые темно-каштановые волосы, такая же нежная, будто фарфоровая, кожа, высокие скулы и удивительные зеленые глаза. Черты ее лица были не такие правильные, как у Рини: у Фэйт было более узкое лицо, более тяжелый подбородок, рот большой, как у матери, но губы не такие полные. Рини олицетворяла собой чувственность. Фэйт была выше и тоньше, у нее была более хрупкая фигура. Груди наконец выросли, крепкие, изящно поднимавшиеся под блузкой, но та же Джоди в ее возрасте носила лифчик на два размера больше.

Поскольку Фэйт сильно напоминала мать, окружающие считали, что и поступать она будет так же, поэтому никогда не смотрели на нее, как хотелось Фэйт. Ее мазали той же краской, что и остальных членов семьи.

— Но ничего, Скотти, мы прорвемся, — тихо говорила она. — Вот увидишь.

Он не обращал внимания на сестру и продолжал дергать сетку.

Как всегда, когда Фэйт хотелось поднять себе настроение, она стала думать о Грее. Чувства к нему с того далекого дня, когда она застала его в постели вместе с Линдси Партейн, не только не исчезли, но даже усилились. Детское благоговение, с которым она смотрела на него, будучи ребенком, уступило место другим переживаниям, ибо Фэйт за три года сама выросла и изменилась. Теперь платонические грезы все чаще стали перемежаться с физическими. И последние были настолько отчетливы и подробны, что этого трудно было ожидать от четырнадцатилетней девушки.

В тот день, когда она застала его в летнем домике вместе с Линдси Партейн, которая с тех пор успела выйти замуж и стать Линдси Мутон, она увидела его обнаженным и получила весьма явственное представление о том, как выглядит его тело. Половых органов Фэйт не видела, потому что сначала он лежал, повернувшись к ней спиной, а потом их ноги сплелись и закрывали ей обзор. Но это было не важно, потому что Фэйт и так знала, как у мужчин выглядит это. И дело было не только в том, что она ухаживала за Скотти с самого начала его жизни. Папа, Расс и Ники, когда напивались, как правило, никого не стесняясь, мочились по вечерам на крыльце, забывая после этого застегивать ширинки.

Так что Фэйт имела достаточное представление о теле Грея, чтобы подпитывать свои грезы страстными подробностями. Она помнила его длинные мускулистые ноги, поросшие черными волосами; маленькие круглые ягодицы и две восхитительные ямочки над ними. Помнила его широкие и мощные плечи, длинную спину с ложбинкой позвоночника, окруженного по бокам бугрившимися натренированными мускулами, поросшую легкой темной растительностью грудь.

Фэйт помнила, как он говорил по-французски, занимаясь с Линдси любовью. Помнила его тихий и нежный голос…

Она втайне следила за его карьерой и втайне же гордилась ею. Он только что окончил университет сразу по двум профилирующим дисциплинам: финансы и деловое управление. Грей учился явно в надежде однажды взять в свои руки дела Руярдов. Он прекрасно играл в футбол и мог бы стать профессионалом, но предпочел вернуться домой, чтобы помогать отцу. Теперь Фэйт могла видеть его круглый год, а не только в редкие праздничные дни и на летних каникулах.

К сожалению, Моника также вернулась домой. И вместе с ней вернулась ее злоба. Если люди смотрели на Девлинов с презрением, то Моника их люто ненавидела. Фэйт не винила ее и порой даже сочувствовала. Про Ги Руярда нельзя было сказать, что он плохой отец. Он любил своих детей, и те отвечали ему тем же. Так что Фэйт могла понять те чувства, которые испытывала Моника, слыша людские пересуды насчет затянувшейся связи ее отца с Рини. Каково ей было наблюдать за открытой неверностью отца к матери?!

В детстве Фэйт порой мечтала о том, что Ги мог быть и ее отцом. Во всяком случае, образ Эмоса никогда не являлся к ней в радужном свете. А Ги был высокий, смуглый, волнующий… У него было узкое лицо, передавшееся по наследству Грею, и, что бы там ни говорили, Фэйт не могла ненавидеть его. Он всегда был добрым с ней, как, впрочем, и со всеми детьми Рини, пару раз даже заговаривал с Фэйт и покупал какое-то угощение. Наверное, оттого, что она внешне так походила на мать. И вот… если бы Ги был ее отцом, значит, Грей был бы ее братом и она имела бы возможность поклоняться ему с близкого расстояния, жить с ним под одной крышей.

После таких мечтаний ей все время становилось стыдно перед папой, и в такие дни она изо всех сил старалась угодить ему.

Впрочем, в последнее время она благодарила судьбу за то, что Ги не стал ее отцом. Фэйт не хотела теперь, чтобы Грей был ее братом.

Теперь она хотела выйти за него замуж.

Эти самые сокровенные мысли шокировали ее саму. Фэйт поражалась тому, как она смеет возноситься так высоко. Пусть даже мысленно. Чтобы Руярд женился на одной из Девлинов?! Чтобы одна из Девлинов ступила своей ногой на порог дома, которому больше ста лет?! Фэйт казалось, что в этом случае все предки Руярдов поднялись бы из своих могил, чтобы не допустить этого святотатства.