За все надо платить

— Даже когда его отец покончил с собой?

Кили сразу же почувствовала упрек в его словах.

— Нет, — призналась она.

— Вы не задумывались о том, что ему нужна профессиональная помощь? Для Дилана это был весьма травмирующий опыт.

Кили сделала глубокий вдох.

— Доктор Стоувер, мой муж… отец Дилана… Его на протяжении многих лет терзали мигрени. Именно терзали, другого слова не подберу. Никакое лечение ему не помогало. Дилан это знал, вся наша жизнь, можно сказать, вращалась вокруг головных болей Ричарда. Поэтому, хотя я понимала, что его смерть стала ударом для нас обоих… я подумала, что Дилан со временем сможет с этим примириться. Я была готова оказать ему любую помощь.

— Ну а теперь, оглядываясь назад, вы считаете, что это было правильное решение? — спросил Стоувер.

Кили посмотрела ему прямо в глаза.

— В то время я сделала все, что было в моих силах. И сейчас не вижу смысла в попытках изменить прошлое.

— И все же, когда умер ваш второй муж, вы по-прежнему не захотели прибегнуть к помощи специалиста. Я не ошибся?

— Это случилось совсем недавно… — пробормотала Кили, ненавидя себя за то, что приходится оправдываться.

— У меня здесь имеется запись о том, что вы мне звонили в тот самый день, когда Дилан совершил попытку самоубийства. У него были признаки суицидального поведения?

— Какие, например? — спросила Кили.

Доктор Стоувер взглянул на нее с удивлением.

— Я полагал, после смерти вашего первого мужа эти признаки вам известны.

С минуту Кили смотрела на него молча. Она явственно различала нотки неодобрения в его голосе.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала она наконец.

— Ну, например, мы часто обнаруживаем, что люди, настроенные суицидально, говорят о том, что делают какие-то вещи в последний раз. Скажем, прощаясь с кем-то, говорят, что больше не увидятся. Часто эти люди раздают окружающим свои вещи, которыми больше всего дорожат, уверяя, что они им больше не понадобятся.

— Другими словами, — заметила Кили, — они возвещают о своем намерении в надежде, что их остановят?

— Да, часто бывает именно так.

— Нет. Мой ответ: нет. Ни один из них этого не делал.

Доктор Стоувер нахмурился.

— Я это говорю не для того, чтобы снять с себя ответственность, — пояснила Кили. — Я оказалась никудышной матерью Дилану, признаю. Я подвела их обоих. Я не хочу оправдываться. Но то, о чем вы говорите… Нет, они этого не делали.

— Вы кажетесь мне женщиной чуткой и прозорливой, миссис Уивер. И вы хотите сказать, что вас ничто не насторожило?

— Я знала, что мой первый муж страдал. Но он был не из тех, кто любит поговорить о своих чувствах. Он был ученым. Он ценил… объективность. Он испробовал бог знает сколько лекарств, пытаясь излечиться от мигрени. Ему ничто не помогало. Он никогда не говорил о самоубийстве, но теперь, задним числом, можно утверждать, что он об этом думал. Что касается Дилана… Да, я знала, что он подавлен. Но при сложившихся обстоятельствах это казалось вполне объяснимым. Я сама чувствовала себя подавленной… — Кили вздохнула. — Так или иначе, прошлого не изменить. Какой смысл сейчас мечтать об этом? Я должна думать о сегодняшнем дне. Как мой сын чувствует себя сейчас? Вы уже видели его, говорили с ним. Как он вам показался?

— Я бы сказал, он встревожен, подавлен, но, как ни странно, все это у него проявляется не в самой тяжелой форме.

— Он мне сказал, что вы прописали ему лекарство.

— Это верно, — подтвердил доктор Стоувер. — Я прописал ему легкий антидепрессант.

— И каково его действие? — спросила Кили. — Долго ему придется его принимать?

— Пока в этом будет необходимость, — ответил доктор Стоувер. — Это лекарство снимает страхи, не дает человеку падать духом.

— Но, вероятно, существуют какие-то побочные эффекты?

— Сонливость. Зачастую наблюдается потеря аппетита. У некоторых людей действие сопровождается подавлением сексуальной активности.

— Надеюсь, это временно?

— Разумеется, это преходящий эффект. Я хочу, чтобы Дилан принимал лекарство в сочетании с обычной психотерапией.

— Это было бы неплохо, — согласилась Кили. — Мне кажется, ему необходимо с кем-то поговорить.

— Он разговаривает с вами, миссис Уивер?

— Не так много, как мне бы хотелось, — призналась она.

Доктор подался вперед.

— Вы когда-нибудь говорили с Диланом о самоубийстве его отца?

— Да, — нахмурилась Кили. — Но, наверное, недостаточно. Ведь он был еще совсем ребенком…

— А вам не приходило в голову, что это может иметь прямое отношение к суицидальной попытке самого Дилана?

Кили неохотно кивнула.

— Я читала, что самоубийство более типично для детей тех, кто сам… ушел из жизни таким образом.

— У меня сложилось впечатление, что Дилан прячет в душе боль, связанную со смертью отца.

— Вы, скорее всего, правы, — согласилась Кили.

Стоувер выждал паузу и вновь заговорил:

— В газетах содержались определенного рода намеки, высказанные окружным прокурором…

— О нет! — простонала Кили. — Не надо об этом.

Доктор Стоувер откинулся в кресле, пристально глядя на нее, и Кили поняла, что придется объясниться.

— Видите ли, окружным прокурором является женщина по имени Морин Чейз. Когда-то она была помолвлена с Марком, моим вторым мужем. Со дня его смерти она преследует моего сына из какого-то мелочного чувства мести. Вы, наверное, сочтете меня психопаткой, но поверьте — это правда!

Доктор Стоувер склонил голову набок, изучая ее.

— Любопытная теория, миссис Уивер.

— Вы хотите сказать — безумная?

— Я хотел сказать и сказал, что она любопытная. — Легкая улыбка тронула его губы, он сделал какую-то пометку в своих бумагах.

— Я обещала Дилану в точности разузнать, что случилось в тот вечер, когда Марк утонул. Чтобы мы могли положить конец измышлениям мисс Чейз. — Кили вспомнила о ночном визите Уэйда Ровира, и ее лицо вспыхнуло. Она понадеялась, что психиатр этого не заметил. — Я думаю, если вы собираетесь лечить Дилана, очень важно, чтобы вы тоже верили ему.

— Я на стороне Дилана, миссис Уивер, — сказал доктор Стоувер.

Кили кивнула и встретилась с ним взглядом.

— Ему необходимо, чтобы кто-то был на его стороне. Кто-то кроме меня.

— Да, конечно. Хотя я вижу, что вы очень надежный союзник.

Она не заметила в его голосе ни тени иронии.

— Спасибо. Честное слово, я вам очень благодарна за эти слова. — Кили глубоко вздохнула. — У меня к вам еще только один вопрос: когда я смогу забрать его домой? Я хочу сказать: разве он не может проходить терапию амбулаторно? Мы с его сестрой очень скучаем без него.

— Я понимаю ваше… нетерпение, миссис Уивер, но тут играют роль и другие соображения. Моя задача состоит в том, чтобы оценивать попадающих сюда молодых людей и их жизненные обстоятельства. Мы обязаны сделать все возможное, чтобы удержать их от новой попытки суицида, которой они могут и не пережить. — Он постучал по стопке бумаг на столе. — У меня тут есть весьма тревожный отчет социального работника, содержащий множество… критических замечаний о вашем доме и о вашем подходе к воспитанию Дилана.

Кили вся залилась краской, не зная, что сказать, как защитить себя от несправедливых обвинений. Она сознавала, что нападками на миссис Эрлих не завоюет симпатий доктора Стоувера.

— Я… У меня было такое чувство, что она… — Кили с трудом перевела дух. — Я страшно нервничала, доктор Стоувер. Очень неловко себя чувствуешь, когда твою жизнь и твой дом разглядывают под микроскопом, если можно так сказать. Боюсь, мне не удалось убедительно выразить свои принципы. Возможно, между нами возникло недопонимание.

Доктор Стоувер кивнул с озабоченным видом.

— Я вас понимаю. И все же я обязан принимать отчет миссис Эрлих всерьез. Ваш сын пытался покончить с собой. Это само по себе заставляет сомневаться в ваших родительских способностях.

Кили судорожно вздохнула.

— Я не знаю, что сказать. Мои дети для меня важнее всего. Дилан для меня куда дороже собственной жизни. Я все сделаю ради него. Все, что угодно! — Ее плечи внезапно поникли. — Наверное, все родители так говорят.