Кто стучится в дверь

– Как они выглядят?

– Красно-зеленые бумаги с водяными знаками. Такие бледные бумаги… – с удовольствием сказала Анюта.

Только сейчас помощник сел за стол. Официант хотел подойти, но тот ненавистно мотнул головой – официант замер на месте.

– Так при чем здесь мы? – спросил помощник. – Реализуйте свое право на это имущество.

– Это не так просто… – сказала она первое, что пришло ей в голову.

– Вот! – помощник поднял указательный палец. – Если начнется шум, если все будут упорствовать, то простым это дело не будет! У нас великолепные адвокаты. Ваши клиенты получат в несколько раз меньше. В итоге все проиграют. Все, кроме конкурентов… Так, может, договоримся?

– Давайте договариваться! – легко согласилась Анюта. – Но прежде чем мы начнем это делать, я хотела бы объяснить, что договариваться вам придется с людьми, которые все знают!

– Что все?

– Да все! Поэтому начинайте сразу с серьезных предложений!

Они оба помолчали, причем вид у Александрова был ужасно утомленным. Казалось, что брови, глаза, щеки – все линии лица потекли вниз под влиянием страшной силы тяжести. «Как он, наверное, устал!» – подумала Анюта.

– И потом, вы меня чуть не убили! – обратилась она к помощнику.

– Я?!

– Думаю, вы… Вряд ли вы кого-то нанимали для этих целей. Вы такой осторожный и жадный… Правда, еще кто-то сидел за рулем машины, которая заехала в арку. Неужели вы, Евгений Владимирович? – она посмотрела на депутата с веселым осуждением.

– Вы правда полковник ФСБ? – спросил Александров у Левицкого. Тот никогда не был в более глупом положении. Сидел, молчал, а на его глазах разворачивалось представление на непонятном языке!

И реакция у Левицкого тоже стала какой-то непонятной. На нормальный и разумный вопрос он вдруг пожал плечами, скосил глаза вбок, словно чего-то стеснялся… Депутат и помощник переглянулись. «Не верят!» – с ужасом подумал он. «И прекрасно!» – подумала Анюта.

– Ладно, оставим это! – сказал помощник. – Все эти обвинения – липа. Давайте поговорим об акциях.

– Липа?! – Анюта покачала головой. – Нет, не липа! Меня чуть не убили! А вашу жену, – она посмотрела на Александрова, – убили! И Игоря Ледовских убили! И Григория, надо полагать, тоже! Хороша липа!

– У вас есть доказательства?

– Да. – Она гордо улыбнулась. – Теперь есть! Это было запутанное дело, но мне удалось его раскрыть…

– И каким же образом? – с большим и даже, как ей показалось, профессиональным интересом спросил ее помощник депутата.

– Могу рассказать.

– Не надо, – это был депутат.

– Надо, – не согласился помощник. – Она все врет! Блефует!

– Хотите знать, где допустили оплошность? Да у вас их куча! И главное, он вас сдаст при первой возможности, Константин! Вы ведь знаете историю Катаева?

Думаю, это все не имеет смысла… – Александров равнодушно погладил стол, потом легонько оттолкнулся от него, намереваясь встать. Помощник немедленно схватил его за руку, останавливая это движение.

«Вот двигатель этого тандема. – На секунду Анюте стало грустно. – Сам Александров уже бы сломался… Может, и правда, поверил в руку судьбы?»

– Конечно, вы знаете эту историю, Константин… – сказала она. – Но слышите в ней только строго определенные мотивы. Сюжетную линию о том, как начальник предал своего подчиненного, как не рассказал, что оружие смертельно опасно при перевозке, – эту сюжетную линию вы заметить не пожелали. Вы верите, что в итоге перехитрите своего начальника… Как бы вы не ошиблись!

– А вы за меня не волнуйтесь! – перебил помощник. – И учтите: историю Катаева я не знал, не знаю и знать не хочу!

– Да знали, знаете и всю жизнь будете вспоминать! – возразила Анюта. – Когда вы, Евгений Владимирович, – повернулась она к депутату, – попали в совершенно комичную ситуацию: так сказать, седина в бороду, бес в ребро, когда вы влюбились и впервые в жизни стали мечтать о разводе, то именно эта забытая история и натолкнула вашего помощника на мысль об освобождении. Ведь вы последнее десятилетие были чиновником. Иметь крупную собственность, счета в иностранных банках, акции предприятий вам было не положено. Разумеется, все это было оформлено на вашу верную боевую подругу…

– Не трогайте ее! – неожиданно крикнул депутат.

– О! Простите! – Анюта опустила глаза, затем снова подняла их. – Как бы вам хотелось, чтобы жена согласилась с новой ситуацией – такой замечательной и удобной! В этом вы похожи на всех мужчин мира. У вас новая жизнь, новая любовь, дорогие курорты, на которых так приятно появляться с молодой грудастой подругой, у вас богатство и карьера, а у нее хорошие отступные, полная свобода, счастливая старость, одиночество – чего еще желать? Как хорошо все продумано!

Левицкий вдруг почувствовал, что краснеет. Он не был миллионером, не был депутатом, но слова Анюты про то, что все мужчины мира похожи, когда попадают в такие ситуации, сильно его задели.

– Но ваша жена, – сказала Анюта, – действительно была боевой подругой. То есть не из тех, кто пойдет на невыгодную сделку. Нет, она не собиралась отпускать вас, наконец-то разбогатевшего до желанных размеров, еще молодого, уже знаменитого – все эти годы она шла рядом, помогала, рисковала, пила валокордин… Нет, отпускать вас в молодость, а самой оставаться в старости она не собиралась. И у нее было несокрушимое оружие: все ваше главное и секретное имущество принадлежало только ей. Вы мучились так целый год – она тоже мучилась. Она ездила в церковь и там познакомилась с удивительным человеком, который писал иконы. Возможно, Ольга хотела в него влюбиться. Наверное, она за что-то пыталась зацепиться в этой своей новой свободе, как-то обустроиться на этом пространстве, ставшем таким пустым и безжизненным… Но избранный ею человек для роли любовника не подходил. Вы знаете, почему… Кроме того, я думаю, что она сильно любила вас. Несмотря ни на что. Именно вы были ей нужны. Именно такой, как вы есть: хитрый, умный, стальной предатель. Вы предоставляли друг другу свободу, бравировали этим, но на самом деле одному из вас свобода была не нужна.

Официант залез на подоконник и открыл верхнюю фрамугу. В кафе ворвался угрюмый гул самолетных двигателей.

Они сидели вчетвером: Левицкий с Анютой на одной стороне стола, депутат и его помощник – напротив. Официант глянул на их искоса, и ему показалось, что все эти люди связаны под столом. Смешно, но он даже посмотрел вниз: нет ли веревок, тянущихся от ног к ногам…

Мария-дурочка появилась в церкви после утренней службы. Увидев ее, отец Афанасий (в миру Сергей Витальевич; сам он тоже по привычке называл себя этим именем), вдруг понял, что не видел Марию уже больше двух месяцев.

– Ты где пропадала? – удивился он, кивнув издалека.

– В больнице лежала! – весело пояснила дурочка.

Марию так прозвали не совсем правильно. Она, конечно, звезд с неба не хватала, но умственно неполноценной не была. Скорее, была глупой. Сергей Витальевич считал, что это не генетическое наследство, а вина родителей, которые первые десять лет держали ее в собачьей будке. Все нормальные интеллектуальные инстинкты завяли в ребенке, не успев развиться.

Ужаснувшись судьбе девочки, опеку над ней взял предыдущий священник Крестовоздвиженской церкви. Она выросла поразительно доброй и очень преданной. При церкви больше не жила – одна клязьминская старушка отписала ей дом. Но в Крестовоздвиженской церкви без нее было как-то сиротливо.

Сергей Витальевич слышал, что Мария тяжело переживала смерть Игоря Ледовских. С ним она была особенно дружна – почти каждый день просиживала по многу часов в его мастерской, наблюдая, как он пишет картины. При первом же посещении он протянул ей кисти и картон, она смущенно отмахнулась. Игорь не настаивал.

С тех пор каждый ее приход в мастерскую начинался одним и тем же ритуалом – этими протянутыми кисточками. Через полгода дурочка сдалась.

У нее появился в мастерской свой уголок. Игорь купил ей фартук, чтобы не сильно пачкалась. Сергей Витальевич видел, что способности к рисованию в Марии не проявляются и надежды добиться хотя бы уровня пятиклассницы нет никакой, но часы, проведенные с кистью в руках – Мария, в основном, рисовала цветы, – были, вне всякого сомнения, самыми счастливыми часами ее жизни. Он даже боялся думать о том, как она переживет потерю – отключил эту часть сознания, как бы не заметил, что Мария где-то пропадала – и теперь корил себя за это.