Долгая темная ночь... (СИ)

  Мария, ты мой первенец, глядя на тебя я понимаю, что жил не зря. Ты такая дочь, о которой мечтает любой родитель. Прости, если иногда я делал тебе больно или просил тебя о том, что тяжело и невозможно сделать. Это я делал потому, что знаю какая тонкая у тебя душа и как ты способна понимать. Я хочу, чтобы ты тоже встретила достойного человека и обрела свое женское счастье. Но даже, если ты и найдешь кого-то и будешь его любить, никогда не отказывайся от себя! Не продавай свою душу!.. Прости своего старика отца за эти слова, но я должен был тебе это сказать! Я люблю тебя, Мария! Будь счастлива, дочка!

  Ваш отец и муж Маркос'.

  Последние строки я читала сквозь слезы. Буквы у меня перед глазами скакали. Я видела, что отец видимо тоже плакал, когда писал, потому что буквы были неровными, временами они скукоживались, а временами растягивались и было очень трудно читать.

  Я легла на его кровать и обняла его костюм, который еще хранил на себе запах отца. Костюм был уже не новый, но отец его очень любил и всегда смеясь говорил матери, что если она от него уйдет, то он пойдет второй раз к ней свататься в этом же костюме, потому как перед ним она устоять не сможет. Мать же в ответ шутила, что если она и не сможет от чего-то и устоять, как только сойтись с ним, чтобы иметь возможность сводить в магазин, чтобы он купил себе новый костюм. После этих слов мы все смеялись. Боже, как давно это было! Мне казалось, что прошла целая вечность!

  В это время я услышала, как дверь в квартиру открылась и по дому застучали каблуки Оливии. Она открыла дверь в папину комнату и подойдя к кровати легла рядом со мной. Какое-то время мы лежали молча.

  - Знаешь, я не верю, что папы нет, - сказала Оливия задумчиво разглядывая потолок.

  Я протянула руку и обняла ее, прижав к себе:

  - Я тоже. Но мы должны быть сильными и ничего не говорить маме. Ей перед операцией нельзя переживать.

  Оливия погладила рукой папин костюм:

  - А ведь он и вправду очень шел ему.

  Я кивнула:

  - Как твои дела, Оливия? Мы в последнее время редко видимся. Тебе что-то нужно?

  Она покачала головой:

  - Нет. Я встретила одного человека. - Оливия немного помедлила. - Он любит меня и заботиться.

  - Это хорошо! А ты?

  - Что я?

  - Ты, любишь его?

  Она неопределенно мотнула головой:

  - Не знаю. Скорее всего, да.

  Она показала мне руку, на пальце блестело кольцо с большим изумрудом:

  - Он сделал мне предложение и я приняла его.

  Я обрадовано обняла ее и еще крепче прижала:

  - Ой, ты меня совсем задушишь! - пискнула Оливия.

  - Прости, - я немного ослабила хватку. - А кто он? И как его зовут?

  - Он владелец одной галереи. Его зовут Пабло Тамильо.

  - Итальянец?

  Оливия посмеялась:

  - Ты правильно догадалась!

  Затем мы помолчали:

  - Сегодня я хотела рассказать про него родителям, - Оливия заплакала.

  Я гладила ее по голове:

  - Не плачь, папа бы очень обрадовался, что теперь ты не одна. Он оставил письмо, в котором написал об этом, - я протянула ей письмо. - А теперь мне нужно ехать насчет похорон. Чаки предлагал свою помощь, но я отказалась - папе это было бы не приятно. Хочу, чтобы все было правильно. Я взяла костюм и завернула его в пакет для одежды. - Я тебе позвоню, когда все организую, а ты пригласи пока соседей на завтра, хорошо?

  Оливия кивнула. Я поцеловала ее в щеку:

  - Главное ничего не говори маме? Ок?

  Она еще раз кивнула и я поехала.

  Все что было дальше, я видела как будто со стороны. Вот я прихожу в похоронное агентство. Служитель с фирменным скорбным выражением лица показывает мне каталоги с гробами, рассказывает про выбор 'букетов по этому тяжелому случаю'. Я рассеянно киваю и временами отвечаю невпопад. Но он, с понимающим видом кивает и очередной раз переспрашивает меня что я выбрала.

  В итоге я все-таки выбрала скромный гроб и пару венков с какими-то бледно-желтыми цветами. Я вытащила из сумочки деньги и расплатилась. Он выписал мне квитанцию и проводил на выход. Неужели и правда весь этот бред происходит со мной? Постоянно спрашивала я себя. Этого просто не может быть! 'Я сплю! Я сплю' - твердила я себе как заговоренная.

  Вечером я позвонила в больницу и попросила медсестре передать, что завтра мы с отцом и Оливией идем по делам, поэтому не сможем к ней зайти. Медсестра предложила мне самой поговорить с ней, но у меня на это не было сил, поэтому я сказала, что очень тороплюсь.

  Похороны прошли очень скромно. На лужайке перед вырытой большой ямой поставила два ряда деревянных скамеек. Народу было очень мало. С работы ко мне приехали Роза и Рамиросом. Они привезли необъятный венок с лентой 'От телеканала Мексика сегодня. Скорбим:'. Увидев это чудовищное творение я не выдержала:

  - Звучит как похабная реклама! Кто мог заказать такой ужас!

  Роза хмыкнула:

  - Это видимо твоя новая подруга Сальма Тепурос пыталась перед тобой прогнуться. Я слышала, как она звонила в похоронное агентство и говорила: 'Нужен венок для большого человека. Большого, вы меня поняли?'.

  Венок с трудом подняли двое мужчин. Я попросила поставить его в сторону. От одного его вида, у меня к горлу подкатывала тошнота.

  Оливия приехала со своим женихом. Я очень удивилась глядя на него. Он вовсе не производил впечатление хлыща. А именно такие мужчины раньше были рядом с Оливией. Пабло, наоборот, чем-то даже напоминал мне отца. Было видно, что это немногословный мужчина с устоявшимся взглядом на жизнь. Он был не высокого роста и полноват, но было в его лице что-то мягкое и доброе. Когда он пожимал мне руку, я чуть не расплакалась. Рука была теплой и какой-то дружеской что ли. Он посмотрел на меня своими большими сочувствующими глазами, и я прониклась доверием к этому человеку на всю жизнь. Теперь за Оливию я была спокойна. Я улыбнулась ему и тоже пожала ему руку.

  Мы сели на места и священник начал рассказывать про бренность жизни, и про то, что жизнь - это 'короткий путь в царствие небесное'. Я же постоянно ловила себя на мысли, что думаю совсем о другом. Этот момент - когда умрет мой близкий человек, я ждала с ужасом. Мне казалось, что когда отец умрет, моя жизнь остановится и я умру. Но вот, я сижу рядом с гробом отца, смотрю на его строгий профиль и думаю о чем угодно, только не о смерти. Наверное, это была защитный рефлекс организма. Мне совсем не хотелось думать, о чем-то тяжелом, а особенно о том, что его нет. А еще почему-то хотелось петь. Это было бы, наверное, ужасное кощунство, если бы в тишине кладбища, слегка прерываемое тихим голосом, скорее даже похожим на шелест священника, прозвучало мое громкое пение. От этой мысли я чуть не рассмеялась. Но видимо, все таки мой смешок прозвучал громко, потому как я заметила, что многие начали переговариваться. Ко мне наклонилась Оливия и прошипела:

  - Держи себя в руках, а то все подумают, что ты рада этому событию.

  Я ей сказала:

  - И что тогда?

  - Тогда тебя либо посадят в психушку, либо сочтут за суку!

  Она резко отвернулась. Мою руку пожала сидящая слева Роза:

  - Милая, не о чем не думай! Только ты знаешь, как тебе его не хватает и как ты скорбишь по нему!

  После этих слов, меня прорвало. Я рыдала так, что не могла остановится. В конце концов, я встала и побежала куда глаза глядят. Сзади себя я слышала как люди шептались.

  Пробежав немного я села на скамейку, возле одной из могил, продолжая плакать. Рядом со мной оказался Денни. Он погладил меня по волосам:

  - Не плачь, Мария! Это жестокая правда жизни, одни люди уходят, чтобы дать место другим.

  Я с удивлением уставилась на него:

  - Какие-то странные слова утешения, ты не находишь?

  Он улыбнулся и пожал плечами:

  - Ты слишком умна, чтобы тебе лепить про 'царство божье' и про то 'что им там лучше чем нам'.