Сильвия

— Попробуй, конечно, милый мой, только вряд ли получится. Я все к тому, что про тебя сказать можно, какой ты. Я тебя насквозь вижу. Хороший ты, вот что. Сидишь тут с толстой старухой и такой внимательный, как будто я королева или что-то вроде этого. Понял? А вот про Сильвию просто не знаю, что еще и сказать. На кого похожа? А ни на кого. А почему так себя держала, как будто мужчины вообще не по ее части? Тоже не могу объяснить. Так и не разобралась, то ли про что-то забыть надо было, то ли, наоборот, вспомнить, какой когда-то прежде была. Линь — он, может, все правильно про нее понял, а может и нет. С ней и разговаривать надо было — все равно что лбом о стенку. Говорю ей: слушай-ка, ты чего от жизни добиваешься? А она только посмотрит, словно не поняла, о чем это я. Решишь: дурочка какая-то, а она совсем не дурочка была, совсем нет. Еще какая была умная, я таких сроду не видела; только не подумай — не хитрая, не себе на уме, как эти, которые за деньги что хочешь сделают, не то что шлюхи эти железные, знаешь, с любым пойдут, лишь бы платил, хоть по десять за ночь пропустят, нет. Она была умная, как ты, Мак, а может и еще умнее. Понимаешь, к чему я?

— Понимаю, — успокоил я ее.

— Только все ни к чему оказалось. Замкнутый круг, вот и все. Ты не думай, я хоть и напилась на твои-то денежки в кабаке этом шикарном, я все про тебя понимаю, да-да, и не смотри, что такая толстая да старая. Хочешь, расскажу, какой ты? Жены нет, семьи тоже нет, вообще ничего, болтаешься совсем один. Точно?

— Точно, — признал я.

— А ты, милый, не злись. Я же просто доказать тебе хотела, что тоже кое-что соображаю. Ты хоть задумывался, для чего живешь, чем все это для тебя кончится?

— Еще как задумывался.

— Вот все вы такие, умники то есть, и Сильвия такая была. Вроде тебя. Носатого помнишь, ну этот со здоровым красным носом, картинками похабными торгует? — гнусный, скажу я тебе, тип.

Я кивнул.

— Он француз. Что, в жизни бы не подумал? А он француз, его сюда мальчишечкой привезли. И Сильвия ему платила за то, что он каждый день, когда к нам в балаган шел, сначала к ней заходил и давал ей урок французского. Нет, ты подумай! Урок французского. Никто бы не поверил.

— Зато я верю.

— А все равно. Это же с ума сойти! Ей всего-то восемнадцать, все на свете успела повидать в бардаках этих мексиканских и на Западе тоже, и вдруг на тебе — к себе никого не подпускает, по-французски учится. А ведь сам знаешь — дождь пойдет, так такие не сообразят под крышу встать.

— Понимаю, — сказал я.

Глава XII

— А, опять этот твой учитель приходил! — с порога догадалась Грейси. — Вонь от него, ужас просто! Сразу по вони и чувствую: опять притащился, подонок вшивый.

— Ну ладно, Грейси, не надо.

— Ты ему сколько за урок платишь?

— Два доллара.

— Два доллара! Это за какие-то сорок пять минут. С ума сойти! Ты что, совсем рехнулась?

— Да успокойся, Грейси, наконец. Он же приходит, когда тебя дома нет.

— А от этого еще хуже. Он же подонок, не видишь разве? Подонок, точно тебе говорю. Вот полоснет тебя ножиком, будешь знать.

— Не полоснет, Грейси. И вообще, давай кончим этот разговор.

— Кончим, кончим. Ты мне только вот что скажи, на кой черт тебе все это надо? По-китайски, теперь вот по-французски, ишь какая культурная. Ты что, переводчиком в ООН собираешься устроиться?

— Ну, где там. Я свое место знаю.

— А какое твое место, скажи, пожалуйста? В балагане за стойкой сидеть, так? И ради этого ты все эти книжки читаешь, учишь языки. Я тоже читала. А теперь посмотри, кто я. Ладно, я дура, я даже дорогу из балагана домой не сразу запомнила, но ты-то умная. А ты посмотри, с тобой через двадцать лет то же самое будет; ну как, не завидуешь ты мне, а?

— Мне тебя жаль, Грейси.

Глава XIII

— Сама не пойму, чего это я на нее разоралась, — вспоминала Грейси. — Ни с того ни с сего. О Господи, до чего я к ней привязанна была! Ты не подумай, я нормальная, в койку ее тащить и не думала. Сам посмотри, ну какая из меня дамочка? Веришь мне, Мак?

— Конечно, верю, успокойся, — мягко сказал я.

— Не надо никого любить, Мак, — она мрачно смотрела в одну точку. — Лучше себя поберечь, если жизнь не опостылела. Не пойму, как такое возможно, а все одно, мало кому она уж так опостылела, чтобы одним махом…

— Скажи, Грейси, а могла Сильвия кого-нибудь полюбить?

— Ты про что это?

— Сама знаешь, про что.

— Нет, милый, она в жизни ни в кого не влюблялась.

— Но могла бы?

— А ты почему спрашиваешь? — Грейси совсем сморило, она чуть не падала головой на стол. Я расплатился по счету — девяносто долларов, включая чаевые, в жизни так много не платил за ужин вдвоем, но вовсе не жалел, хотя деньги на покрытие расходов кончились практически все.

— Почему спрашиваешь, скажи? — шептала Грейси. — Сам, что ли, в нее влюблен? Тогда, родной, худо твое дело, лучше кем еще займись. А с Сильвией никаких шансов, ну ни единого…

Я отвез ее домой, на Пятнадцатую, между Девятой и Десятой авеню — старый дом, весь насквозь пропахший помойкой, мочой, ветхостью, гнилью, — доставил ее по лестнице к дверям, сам и открыл дверь ее ключом, вошел в ее двухкомнатную квартиру. Веса в ней было килограммов под сто пятьдесят, у меня все тело ныло, когда я, наконец, опустил ее в кресло-качалку. Она вытянула ноги, расплылась — гигантская, завернутая в черный шелк гора белого мяса, а вокруг полный разгром, и комната выглядит такой же заброшенной, как жизнь ее хозяйки. Под ярким светом торшера кремовая маска на ее лице казалась клоунской и неправдоподобной, а она еще кривила свой бантиком сложенный рот и все упрашивала не смотреть на нее.

— Знаю, все знаю, старая я развалина, — вздыхала она. — Ой, милый, сходи на кухню, сделай кофе, только покрепче.

На кухне, заваленной грязной посудой, я с трудом отыскал кофейник, ополоснул его, поставил на огонь, — запах и тут был ужасный. Когда вода закипела, я сделал нам по чашке кофе, расчистил уголок стола, уселся рядом с ней.

— Какой ты хороший, Мак! — бормотала она. — А времени сколько?

Был уже час ночи.

— Знаю я, какой у меня видок к часу ночи, ты не думай, милый, я про себя все знаю. А хорошо мы с тобой посидели. Прямо как на танцы съездила. Нет, подумай-ка, старая рухлядь вроде меня, а с таким шикарным кавалером вечерок провела!

— Оставь, Грейси, что уж там хорошего, — сказал я, — Весь вечер за призраками гонялись, это я виноват. Когда-нибудь мы с тобой по-настоящему посидим, без всяких призраков, только ты и я.

— Милый ты мой…

— Еще что-нибудь расскажешь?

— Если не засну, милый. Будь я лет на десять моложе, заснули бы вместе. Хотя нет, ты же не хочешь.

— Нет, Грейси. Не надо.

— Милый… — Она выпила свой кофе, голова клонится вниз, глазки еле видны за расплывшейся тушью. — Тебе ведь Сильвию надо найти, так? Знаешь, миленький, мне лучше, я ни в кого не влюблюсь, никогда. Даже в тебя, миленький. Что тебе еще сказать про Сильвию? Огорчать тебя не хочется. Ты же такой хороший.

— Меня огорчить не так просто, да и про Сильвию я достаточно знаю. Достаточно, Грейси.

— Ладно, что с меня взять? Все говорила ей: ты на меня, мол, посмотри. Ох, устала я, милый, сильно устала.

— Дальше-то что с ней сталось?

— А тебе не все равно?

— Расскажи, Грейси, — умолял я ее.

— Ты про Молли Бэнтер слыхал?

— Про какую Молли Бэнтер?

— Ну, про ту самую, из заведения. Как-то зашла к нам в балаган, как раз смена Сильвии была, увидела ее в окно и зашла, поговорила с ней, карточку свою оставила с адресом. Вот и все.

— Ты думаешь, Сильвия к ней перешла, когда ее с работы выгнали?

— Так и есть.

— И что потом?

— Что потом! Мы с ней из-за этого жутко разругались. Сильвия из дома ушла, я ждала ее, ждала, целый месяц прождала. И позвонила к Молли Бэнтер. Даже сходила туда. Никакой там Сильвии не было. Не знаю.