За все надо платить

«Что это? Чей-то дурацкий розыгрыш? — подумала Кили. — Кто мог это сделать?» Она лихорадочно осмотрелась, но двор был пуст, тишину нарушало только чириканье птиц. Глядя на зияющие ворота, Кили ощутила дурноту, волнами поднимающуюся к горлу. Правда, бассейн был затянут брезентом, но брезент провис, и в середине скопилась целая лужа дождевой воды — вполне достаточно, чтобы представлять серьезную опасность, например, для такой маленькой девочки, как Эбби. Она запросто могла утонуть.

— На вашем месте, — сказала миссис Эрлих, — я была бы более осмотрительной.

21

Стоя у открытой дверцы своей машины, миссис Эрлих вносила записи в блокнот. Кили наблюдала за ней из дома, испытывая огромное желание подбежать, выхватить у нее блокнот, умолять ее изменить свое мнение. С первого момента встречи Кили почувствовала, что представительница социальной службы настроена к ней враждебно. Каждое произнесенное Кили слово она воспринимала как-то извращенно. А открытые воротца бассейна добавили завершающий штрих. Феерический театральный финал! Кили не сомневалась, что у миссис Эрлих не найдется доброго слова для отзыва о доме Дилана. А что потом?..

Ее горькие размышления были прерваны телефонным звонком. Кили неохотно покинула свой наблюдательный пункт у окна и взяла трубку. Звонили из больницы. Кили в тоскливом молчании выслушала известие о том, что Дилана переводят в институт Бленхайма и что она сможет увидеть его только вечером, да и то лишь на полчаса. Кили сказала, что все понимает, и повесила трубку. «Не паникуй, — велела она себе. — Держи себя в руках. Перевод в институт Бленхайма — это стандартная процедура». Она позвонила в контору Лукаса, но ей ответили, что он все еще в суде.

— Сильвия, передайте ему, чтобы он обязательно перезвонил мне, — попросила Кили.

Повесив трубку, она закрыла лицо руками. После всего, что случилась за этот день, ей хотелось только лечь, уткнуться лицом в подушку и не смотреть на белый свет. Мысль о сне, о временном забвении всех забот манила ее, как мираж в пустыне, но ради Дилана она не могла себе позволить подобную роскошь. Терзаться и обвинять во всем себя — пустая трата времени. Она расскажет обо всем Лукасу, и он ей что-нибудь посоветует. А пока надо выполнять свое обещание, данное Дилану. Если сегодня днем ей удастся что-то разузнать, будет о чем рассказать ему вечером.

«Действуй!» — приказала она себе. Ей не требовалось сверяться с планом, который она набросала в больнице, сидя у его постели. Кили помнила его наизусть. Все, чего можно было добиться телефонными звонками, она уже сделала, и результат оказался плачевным. Теперь она обойдет соседей и попытается выяснить, не помнит ли кто-нибудь из них каких-то подробностей, связанных с тем вечером, когда Марк погиб.

Эбби закапризничала, пока ее переодевали для прогулки, но живо успокоилась и повеселела, когда Кили, посадив дочку в коляску, сунула ей любимую мягкую игрушку.

С большой неохотой Кили вынуждена была признать, что начать придется с Эвелин Коннелли, и покатила коляску к дому старого доктора. Шторы на окнах как всегда были опущены. Кили строго-настрого велела Эбби вести себя тихо, а сама поднялась по ступеням и позвонила. Собаки за дверью яростно залаяли. Кили пришлось долго ждать, но вот наконец Эвелин приоткрыла дверь и выглянула в щелку. При виде Кили ее лицо сразу же приняло настороженное выражение. Кили решила не обращать внимания.

— Эвелин, — обратилась она к старой деве, стараясь говорить решительно и деловито, — мне ужасно не хотелось вас беспокоить, но не уделите ли вы мне минутку?

Эвелин не открыла дверь пошире и не пригласила ее войти, а только отодвинула ногой одну из собак, норовивших проскользнуть в узкую щель и вырваться из дому.

— В чем дело? — спросила она.

— Это много времени не займет. Я только хочу спросить: вы не видели сегодня кого-нибудь у нас на участке? Кто-то открыл воротца бассейна, и я не могу понять…

— Ну что ж, извините, — вздохнула Эвелин. — Мне надо было пройти туда на минутку.

Кили изумленно уставилась на нее.

— Это вы их открыли?

— Боже милостивый! — нахмурилась Эвелин. — Что тут такого страшного?

Кили не верила своим ушам.

— С какой стати…

— Я была у себя на задней террасе, понимаете? Бросала собакам теннисные мячики. Они играли, приносили мячики мне. У меня больше нет возможности играть в теннис, я же здесь заперта в четырех стенах, практически как в тюрьме…

— И? — нетерпеливо спросила Кили.

— И один из мячей залетел к вам во двор. Мне показалось, что он упал прямо в бассейн, и я сходила туда за ним.

— Вы оставили воротца бассейна открытыми, — сурово напомнила Кили.

— Ах, прошу прощения! — саркастически извинилась Эвелин. — Вы арестуете меня за незаконное вторжение?

— Эбби могла упасть в лужу и утонуть! — воскликнула Кили.

— Никоим образом, если бы она была под постоянным присмотром. Ой, я вас умоляю, давайте не будем все драматизировать! Бассейн закрыт брезентом. И, в конце концов, ничего же страшного не случилось!

— Ничего страшного не случилось? — переспросила Кили. — А в тот вечер, когда утонул мой муж, тоже ничего страшного не случилось? Кстати, что тогда произошло? Может, вы и тогда искали теннисные мячики и просто забыли закрыть воротца?

Глаза Эвелин угрожающе вспыхнули.

— Я вам уже говорила, что случилось в тот вечер. Я была в кабинете с отцом. Мы смотрели телевизор, и кондиционер был включен. Я только потому и смогла что-то расслышать, что пошла выпустить собак во двор. Если бы ваша дочка не кричала так громко, я бы понятия не имела о том, что происходит.

Кили кивнула, стараясь сдержать возмущение.

— Да, именно так вы тогда и сказали.

— Я не лгу! У меня нет никаких причин лгать вам…

Кили чувствовала, что старуха настроена враждебно, но была полна решимости выяснить все до конца.

— Я просто пытаюсь понять, каким образом воротца остались открытыми в тот вечер. Понимаю, это надо было делать раньше, но… это очень важно.

— Я бы сказала, что тут все ясно, — заявила Эвелин. — После того, что сделал с собой ваш сын, его вина очевидна. Он сам в этом практически расписался.

Обвинение Эвелин потрясло Кили. Она ожидала чего угодно, но только не этого.

— Дилан не оставлял воротца открытыми, — сухо отрезала она.

— Да вы просто слепы! — презрительно отмахнулась Эвелин.

— Сегодня их оставили открытыми вы, — сердито напомнила Кили.

— Это была случайность. А судя по тому, что я читала в газетах, ваш сын сделал это нарочно.

— Я была бы вам очень признательна, если бы вы не повторяли клевету.

— Вы не имеете права мне указывать, — заявила Эвелин, и собаки в доме снова залаяли, почуяв нервозность в голосе хозяйки.

Этот лай заставил Кили встревожиться за Эбби. Если Эвелин выпустит собак, Эбби в своей легкой прогулочной коляске окажется с ними на одном уровне. Как ни хотелось ей поставить Эвелин на место, рисковать она не могла.

— Вам должно быть стыдно, Эвелин, — бросила Кили через плечо, спускаясь с крыльца.

После минутного промедления Эвелин распахнула дверь настежь.

— Это не мне должно быть стыдно! Это ведь я вынуждена жить по соседству с такими, как вы! Я тут совсем одна со своим престарелым отцом. И вот я узнаю, что ваш сын убил своего собственного отца, а теперь еще и отчима. Я своими глазами видела, что он сотворил со своей сестрой. А потом перерезал себе горло — это же ужас! А вдруг в следующий раз он захочет напасть на меня? Могу вам прямо сказать: это кошмар — жить по соседству с такими неуравновешенными людьми.

Лицо Кили окаменело. Она влажными от пота руками стиснула ручки коляски.

— Я вас прекрасно понимаю, — с горечью усмехнулась она.

Эвелин не поняла, что ирония относится к ней, и продолжала изливать душу как ни в чем не бывало:

— Я каждую ночь молюсь, чтобы кто-нибудь купил ваш дом и я смогла бы снова спать спокойно. Я себя чувствую так, словно меня поселили в одной из этих ужасных новостроек, а за стеной живет малолетний преступник. Я не буду знать ни минуты покоя, пока вы не съедете!