Над пропастью во лжи

Разница только в том, что когда он вернется домой, ворча и проклиная все на свете, то завалится спать, а я в это время засяду за подготовку к утреннему совещанию.

На даче депутата Государственной Думы Ивана Сергачева я была лишь однажды, еще на заре становления Организации, в девяносто пятом году. Тогда Сергачев самолично пригласил нас для знакомства. На встрече он пожимал руки, суетился, долго и красиво говорил об экуменическом движении церквей. Незадолго до того за политическую деятельность, несовместимую с высоким званием пастыря, его лишили сана православного священника. Тогда же обидчивый Иван Егорович наградил себя титулом борца за свободу совести и возгордился. Назло бывшим коллегам он появлялся на заседаниях Думы в черной рясе с огромным крестом на груди, толкал с трибуны страстные речи, злобно пророчил грядущее сращение Церкви и государства, клеймил клерикальные круги, потакал представителям неофициальных конфессий – и тем снискал себе титул борца с системой. Теперь этот титул надо было отрабатывать.

Все лезут в люди, как сказал когда-то Гоголь. Все лезут на Рублево-Успенское шоссе, как сказал бы он нынче. Здешние поселки – выставка богатства, апофеоз властопочитания, средоточие честолюбивых замыслов, оптический фокус неудовлетворенных амбиций. Увы, люди суетны. Лестно, когда до президентской лачуги рукой подать, а сосед справа служит клерком в министерстве. О tempora, о mores! А о душе подумать?..

Депутат встретил меня в саду, за кружевным двухметровым забором, прикрывавшим дачу ажурной броней. Его охрана, флегматичная и ожиревшая, напоминала дворовых псов, которых слишком хорошо кормят. А ведь известно: чтобы собака хорошо служила, она должна быть голодной. Сам поп-расстрига был худощавым, живым человеком с бородкой клинышком и внимательными зеленоватыми глазками. Кого-то он мне напоминал… Кого-то до боли знакомого, из моей прошлой, раз и навсегда перечеркнутой жизни… Феофилакта, что ли…

Сердце влажно колыхнулось, сжалось от предчувствия близкой боли, но все же расслабилось, усилием воли обмякло, – и судорога воспоминания безболезненно ушла в прошлое, как в песок. Странно, что я вообще ее допустила. Наверное, мой детренированный организм ослаб от перелета и приятных заокеанских волнений. А ведь еще недавно, спроси меня о любом факте из моей прошлой жизни, – рассказала бы обстоятельно и подробно, с деталями, трактовками, комментариями и многозначительными выводами. Рассказала бы умом, а не сердцем. А сердцем – нет, ничего не помню! Пустота, пустота…

– Коркин? Знаю, знаю! – обрадованно потер сухонькие ручки Иван Егорович. – Что о нем можно сказать? Энциклопедически образованный человек, профессор богословия, кандидат философских наук, прилежный прихожанин, примерный семьянин. Несколько ортодоксален, конечно, но по нынешним временам это скорее достоинство, чем недостаток. Близко с ним я никогда не сталкивался. Так, виделись несколько раз, беседовали на общие темы… Умнейший человек!

Я помрачнела. Человек без недостатков очень опасен. С такими людьми трудно сотрудничать. И бороться с ними тоже трудно.

– Говорите, подал на вас судебный иск? – оживился Сергачев.

Да… По статье 239 (Организация объединений, посягающих на личность и права граждан). Ну, вы знаете, эти навязшие в зубах голословные обвинения в тоталитаризме и в промывании мозгов… Обзывает наше движение заокеанской сектой, призванной зомбировать русских людей, только и мечтающих о православии и народности…

– О, да это его любимая идея – православие и народность! На эту тему мы спорили с ним до хрипоты во время оно…

– …поэтому хотелось бы, чтобы именно вы возглавили наше представительство на процессе, Иван Егорович… Собираемся обратиться за поддержкой к представителям корейской церкви Муна, братству Виссариона, «Богородичному Центру», кришнаитам, «Церкви Христа», «Церкви последнего завета», «Свидетелям Иеговы» и другим…

– А как насчет «Аум Синрике»? – быстро спросил депутат.

– Нет, что вы! – Я даже взмахнула рукой, будто защищаясь (жест, обычно вызывающий доверие у собеседника и отметающий зародившиеся было подозрения в неискренности). – Слишком уж это одиозная секта! После того как экстремисты «Аум» распылили ядовитый газ в токийском метро, ни один приличный человек не согласится, чтобы его имя прозвучало рядом с ними. А мы – очень, очень приличные люди!

Глухо хрупнула гранитная крошка под ногами, прошелестел ветер в кронах молодых рябинок. Мы прогуливались по дорожкам молодого, еще не поднявшегося от земли сада.

Видно было, что мой собеседник колеблется.

– Честно говоря, мне бы не хотелось, чтобы мое имя связывали, например, с «Белым Братством», «Народным храмом» или с одиозными «Божьими Детьми», – запинаясь, пробормотал он. – Даже высокие идеалы свободы совести не могут оправдать кровавых ритуалов и насилия над несовершеннолетними.

– Вы правы, эти секты безвозвратно скомпрометировали себя, – заверила я. – К тому же по численности они очень незначительны. Конечно, Иван Егорович, наш разговор предварительный, не обязательно давать ответ немедленно. Поразмышляйте, прикиньте, взвесьте плюсы и минусы…

Но опасливые колебания все же взяли верх.

– Не думаю, что я соглашусь, – качнул головой расстрига.

– Не спешите с ответом. Процесс будет громкий, – будто бы не расслышала я, – интерес журналистов нам обеспечен. Тему тоталитарных сект нынче не муссирует в прессе только ленивый. Благодатная тема! Да и телевидение обязательно будет освещать процесс. А ведь скоро выборы… Вы знаете, сколько стоит минута рекламы на центральном канале?..

Это был ход, после которого депутат обязан был капитулировать, я знала его больное место. Ведь после громкого скандала шесть лет назад о Сергачеве почти забыли, и вот такой удобный шанс засветиться на публике… На носу выборы, шанс попасть в новую Думу есть только у того, кто будет как можно чаще мелькать по ящику…

– Я должен все тщательно взвесить, – задумчиво произнес Сергачев, провожая меня до машины. По его голосу я поняла: он почти готов. – Свое решение сообщу вам позднее.