Атмор Холл [Женщина в зеленом]

Только мои внешние ощущения были все еще живы. Я могла чувствовать колючки тиса на своей щеке и упругость дерна под коленями. Я могла следить за полетом бабочки, желтой как солнце, и вдыхать замечательно чистый золотисто-зеленый воздух английской деревни. Мой слух не дремал тоже, и я услышала недалеко голос — и замерла.

Это был мужской голос, и я никогда бы не смогла забыть его глубокий тембр и те еле заметные резкие оттенки, которые еще более его подчеркивали, когда Джастин сердился. Теперь в нем звучала резкость.

— Все стекла разбиты, — сказал он. — Сторож не слышал ничего, да и собаки залаяли слишком поздно, чтобы можно было что-то предпринять.

— Разрушения серьезные? — спросил женский голос. — Или хуже всего, что придется все отложить?

Это был голос Мэгги Грэхем. Я бы узнала ее низкий голос везде. Я еще более спряталась за занавес своих волос и оглянулась вокруг. Оба шли прямо на меня, и я никуда не могла передвинуться. Мэгги выглядела высокой, достойной и непреклонной, как всегда, — красивая женщина в слегка старомодном коричневом твидовом костюме. Ей должно было бы быть уже сорок, на пять лет больше, чем Джастину, но она все еще была полной жизни впечатляющей женщиной. Но не на Мэгги я беспомощно сосредоточила свое внимание.

— И то, и то, — сказал Джастин в ответ на вопрос Мэгги. — И то и другое серьезно и влечет за собой отсрочку. Почти вся первая фаза разрушена. Это большой вред. Самый большой. Сегодня ночью я выставлю охрану.

Их слова мало значили для меня, хотя, возможно, в них скрывалась причина, почему ворота были на засове. Теперь, однако, я больше хотела увидеть, чем услышать. Смотреть на лицо Джастина долго-долго, так смотреть, как я желала все эти долгие одинокие ночи, когда мысленно представляла его себе, а он был от меня более чем за три тысячи миль.

Он казался старше и немного похудевшим, по сравнению с тем, каким я его помнила. Складка на его левой щеке углубилась, а рот стал прямее и жестче. Белая полоса, бегущая ото лба назад по его светло-каштановым волосам — прядь, которая будила мое романтическое воображение, — эта полоса стала шире. Его аристократический нос, казалось, еще больше, чем всегда, походил на клюв некой хищной птицы, возможно, ястреба. Его слегка выпуклые ноздри могли расширяться в стрессовые моменты, а именно такие моменты стресса я помнила больше всего, потому что их было так много. Никто из Нортов не отличался сдержанностью.

Я не могла двигаться. Я так же не могла вскочить и противостать им на их уровне, как и уползти с несчастным видом и спрятаться среди шахмат. Они продолжали двигаться ко мне, но именно Мэгги увидела меня первой. Как правило, она всегда была на высоте, неважно, какова была ситуация, так как она умела владеть собой, потому что была более матерью, чем кузиной Джастину и Марку с того самого момента, когда их мать умерла много лет назад. Но теперь она моргнула, а затем оторопела на какое-то мгновение, но этого было достаточно, чтобы Джастин обернулся. Выражение его лица не изменилось, за исключением того, что морщина на щеке стала отчетливей, а рот сжался. Он долго смотрел на меня, а затем подошел прямо ко мне.

Я никогда не думала, что это будет таким образом. Я представляла себе, как встречусь с ним холодно, стараясь понять, что я увидела особенного в этом человеке. Но я никогда не думала, что буду дрожать, я никогда не думала, что буду гореть, как в огне, а затем мерзнуть, как во льду. Я осмелилась взглянуть только на его длинные ноги в поношенных спортивных ботинках. Я не осмелилась поднять глаза выше, чем его башмаки и серые брюки.

— Встань! — приказал он мне. — Что ты делаешь, прячась в кустах? Это ты устроила погром в моей мастерской прошлой ночью, это твои проделки?

Он не изменился. Он всегда был способен сказать ужасные оскорбительные вещи, когда был сердит. Однако почему он должен был испытать приступ гнева при виде меня, я не знала.

— Не будь смешным, Джастин, — сказала Мэгги. Думаю, что она не была так спокойна, как ей хотелось показать, тем не менее, она продолжала лгать со спокойной уверенностью. — Ева здесь потому, что я пригласила ее в Атмор. Хотя я не имею ни малейшего представления, почему она пошла в сад, а не объявила о своем приезде.

Ее слова были некоторой отсрочкой приговора, которую я никак не ожидала. По крайней мере, меня не вышвырнут с позором, хотя я и не дождалась Мэгги в Лондоне. Когда она наклонилась и протянула мне руку, у нее на среднем пальце вспыхнул сапфир, раньше же она носила на нем только вдовье обручальное кольцо. Я про себя отметила это обстоятельство, но вспомнила об этом гораздо позднее. Я подала ей руку и позволила помочь мне. Встав на ноги, я обрела некоторое самообладание, засунув руки поглубже в карманы куртки и пошире расставив ноги. Мои глаза были на уровне подбородка Джастина, и опять я не осмелилась взглянуть выше. Какой он невозможный, неприятный человек, уверяла я себя.

— Конечно, она не может остановиться здесь, — сказал Джастин Мэгги. — Я не хочу, чтобы она была здесь. — А затем грубо обратился ко мне: — Как ты сюда проникла?

— Через ворота, — ответила я. — Я приехала с экскурсией.

— Тогда мы, по крайней мере, должны угостить тебя чаем, — Мэгги сделала попытку снять напряжение, не обращая внимания на Джастина. — Ты знала, что мы теперь устраиваем по четвергам чаепитие для туристов, Ева? Один из нас на нем присутствует: приманка для туристов из Лондона, а это важно для бизнеса.

Джастин выглядел так, как будто вот-вот взорвется. Его худощавое лицо потемнело, а глаза были цвета атморских камней в зимний день. Но он не мог ни ударить нас, ни встряхнуть или стукнуть нас головами друг о друга, хотя ему, должно быть, этого хотелось. Он так круто и с такой силой повернулся, что его каблуки проделали дырки в дерне Даниэля, и быстро пошел к дому. Мэгги посмотрела ему вслед и печально покачала головой.

— Только что случились вещи, которые его расстроили. И ты добавишь беспокойства. Но, возможно, так и должно быть.

— Я… я не останусь, — сказала я, запинаясь и немного сердясь, так как теперь мне не надо было смотреть в холодные глаза Джастина. Сердилась я не только на него, но и на себя — смесь этих чувств была до боли знакома мне.

Мэгги изучающе смотрела на меня. Она отпустила мою руку сразу же, как я поднялась на ноги, и не сказала ни одного теплого слова и не сделала ни одного приветного жеста в мою сторону. Для этого не было и причин. Вся ее преданность принадлежала Джастину и еще больше Марку, который всегда был ее любимцем, что я знала слишком хорошо. Я, должно быть, находилась на самой низкой ступеньке в ее сознании. Но все же она удерживала меня здесь той ложью, которую она сказала Джастину.

— Почему ты приехала сюда сама? — спросила она спокойно. — Я бы привезла тебя.

— Я… я не знаю. Я думаю, что я вообще ничего не чувствовала долгое время. Пока не пришло твое письмо. Тогда же все снова начало ужасно болеть. Так бывает, когда ты замерзаешь до такого состояния, что ничего не чувствуешь, но когда кровь вновь начинает циркулировать, испытываешь сильную боль. Поэтому я не захотела ждать. Я не могла жить с такой болью. Я бы предпочла быть разгневанной. Я бы предпочла, чтобы со мной дурно обошлись, — а я знаю, что могу расчитывать на Джастина в этом отношении. Был ли он когда-нибудь великодушным или добрым? А теперь он дал мне именно то, в чем я нуждалась. И он сделал это сразу же. Мне предостаточно. Я поеду домой сейчас же!

Мэгги взяла мою левую руку в свои и стала ее с любопытством рассматривать. Она дотронулась до безымянного пальца, на котором уже не было обручального кольца, взглянула на ладонь, как будто бы она собиралась по ней что-то прочитать.

— Ты вся дрожишь, — сказала она. — Но никто не может быть в состоянии гнева всегда. Американцы слишком легко поддаются своим эмоциям, я думаю. Я полагаю, в этом причина, почему они так хорошо ладят с итальянцами и ирландцами. Ты всегда была из тех, кто говорит о любви и ненависти на одном дыхании и на высокой ноте.