На грани полуночи (ЛП)

– Почему ты думаешь, что я могу помочь? – пробурчал он.

– Не будь идиотом, – сказал Кон. – Ты полезен, когда у тебя нет заскоков. И ты мог бы, э-э, использовать это дело, чтобы отвлечься.

– А-а, – медленно протянул Шон. – Значит, это что-то вроде подачки из жалости.

– Заткнись, – рявкнул Коннор. – Ты меня достал.

– Взаимно, – ответил Шон. – Не проецируй на меня свои извращенные методы переживания проблем, Кон. Плащ Супермена для меня великоват. Я сам найду, как отвлечься. Горячее трио с парочкой симпатичных крошек – вот это в моем стиле. Я всего лишь мелкий мотылек.

– Я знаю тебя с тех пор, как ты родился, – устало сказал Коннор. – Даже не пытайся.

Он провел по лицу рукой, покрытой шрамами: сувенир после одного из тех дел, что могли привести к смерти. До Шона внезапно дошло, как брату хреново, но он проигнорировал это, отказываясь вникать глубже.

Шон встряхнулся.

– Я благодарен за заботу, но не нуждаюсь в деньгах. У меня есть собственные проекты, чтобы не сидеть сложа руки. Консультация для правоохранительных учреждений кажется мне чересчур уж настоящей работой.

– Это и есть настоящая работа, ленивый ты жлоб, – завел нотацию Коннор. – Когда у тебя есть такая работа, ты концентрируешься на ней. Вот чем нужно заниматься, а не этой ерундой… что там у тебя за последнее бредовое увлечение? Консультации для чертовых фильмов-боевиков? Херня какая-то.

Шона уже давно достали эти нравоучения.

– Может, это и ерунда, зато прибыльная, – зарычал он. – Я занят, не шляюсь по улицам, не конфликтую с законом и не прошу у вас денег, ребята. Чего, черт бы вас побрал, вы еще от меня хотите?

– Не от тебя, а для тебя. – Дэви повернулся и уставился на брата пронзительным, как лазерный луч, взглядом. – Дело не в деньгах. Речь о том, чтобы ты сосредоточился на чем-то другом, кроме жалости к себе.

Шон откинулся на спинку сиденья и прикрылся рукой от света. Вот она – слишком высокая плата всего лишь за поездку до дома.

Он по опыту знал, что перечить по этому пункту нотации бесполезно. Они продолжили бы его молотить до тех пор, пока он не дрогнет, превратившись в кровавое месиво. Фигурально выражаясь. Так что пусть болтают, пока он не найдет возможности дать деру.

– Ты идешь ко дну, и мы устали сидеть и смотреть на это, – продолжил Дэви.

«Идешь ко дну». Шон содрогнулся.

– Ну вот, и ты туда же, – ответил он. – Аж мурашки по коже. Кев сказал мне то же самое прошлой ночью.

Коннор резко вздохнул.

– Ненавижу, когда ты так делаешь.

Его тон резко вывел Шона из задумчивости.

– Что? Что я такого сделал?

– Говорил о Кеве так, будто он жив, – угрюмо бросил Дэви. – Будь добр, не делай так. Нас это сильно нервирует.

Наступила долгая, тяжелая тишина. Шон глубоко вздохнул.

– Послушайте, парни. Я знаю, что Кев мертв, – сказал он спокойно. – Голосов я не слышу. Не считаю, что меня кто-то преследует. И у меня нет желания броситься со скалы. Расслабьтесь вы уже. Ладно?

– Значит, вчера ночью у тебя был один из тех снов? – спросил Коннор.

Шон поморщился. Несколько лет назад он признался Коннору, что видит во сне Кева, и сильно об этом пожалел. Коннор занервничал, разболтал все Дэви, и пошло-поехало. Ситуация не из приятных.

Но сны сводили его с ума. Кев вечно утверждал, что он не сумасшедший, и что не кончал с собой. Настаивал, что Лив все еще в опасности. И что Шон лох без яиц, у которого член вместо мозгов, если повелся на эту подставу.

«Изучи мой альбом, – повторял он. – Там есть доказательства. Открой глаза, тупица».

Но они изучили этот альбом вдоль и поперек, черт возьми. Распороли его на части, анализировали со всех сторон. И ни хрена не добились.

Потому что там нечего было искать. Кев был болен, как и отец. Плохие парни, подстава, опасность для Лив – все это параноидальный бред. К этому мучительному заключению они, в конце концов, пришли вместе с Коном и Дэви. Записи в альбоме Кева были очень похожи на больные бредни отца в его последние годы. В отличие от старших братьев, Шон не так ясно помнил паранойю отца, но кое-что припоминал. Тем не менее, ему потребовалось больше времени, чтобы принять их приговор.

А может, он его так и не принял. Братьев Шона беспокоило, что он такой же чокнутый шизик, как и его близнец. Может, так и есть. Кто знает? Не важно.

Он не мог прекратить видеть сны, не мог заставить себя поверить. Невозможно было взять и проглотить, что его близнец покончил с собой, ни разу не попросив о помощи. По крайней мере, пока не сказал Лив бежать, всучив ей свой альбом.

Но тогда было уже слишком поздно.

– Иногда я вижу Кева во сне, – тихо проговорил он. – Это уже не проблема. Я привык. И не о чем тут переживать.

Все пятеро хранили тяжелое молчание до самого дома Шона.

Перед его закрытыми глазами проносились образы: извивающиеся тела, мерцающие огни, обнаженные девушки на кровати. Упомянутый Коном преступник, затаившийся, как тролль под мостом, и поедающий на завтрак ботаников. И затем настоящий шок. От которого ему никогда не избавиться.

Лив, глядящая на него серыми глазами, полными потрясения и боли. Пятнадцать лет назад. В тот день, когда на них обрушилось все это дерьмо.

Испуганная после встречи с Кевом, она приехала в полицейскую тюрьму. Плакала из-за того, что предки пытались силой затащить ее на самолет до Бостона. Он мерз в камере для алкашей, пока Барт и Эмилия Эндикотт пытались придумать способ удержать его подальше от их дочери.

Им не нужно было напрягаться. Судьба все сделала за них.

Полицейский не разрешил Лив пронести внутрь альбом Кева, но она вырвала страницу с его записями и засунула в лифчик. Написано все было одним из шифров отца. Шон мог читать этот шифр с такой же легкостью, как по-английски.

«”Полуночный проект” пытается меня убить. Они видели Лив и убьют ее, если найдут. Заставь ее уехать сегодня из города, иначе из нее сделают фарш. Будь жестким. Доказательство в записях ПВЭФ [5]. Найди ИК и пересчитай птиц Б63».

Шон верил каждому проклятому слову, по крайней мере, тем словам, которые понял. А с какой стати не верить? Господи, да он же вырос в доме Эймона Макклауда! Человека, который верил, что на каждом шагу его подстерегают враги. До самого конца. Шон не помнил такого времени, когда бы они не были готовы к нападению отцовских злодеев. И, кроме того, Кев никогда ему не врал. Кев вообще никогда в жизни не врал. Он был умным, храбрым, твердым, как скала. Он был якорем Шона.

«Будь жестким». Это была любимая фраза отца. Человек делает то, что должен, даже если это причиняет боль. Лив была в опасности. Она должна была уехать. Если бы он ей об этом сказал, она бы стала сопротивляться, спорить, и, если бы ее убили, это было бы по его вине. Из-за слабохарактерности. Из-за того, что не был жестким.

Так он и сделал. Это было так же просто, как выстрелить из пистолета.

Он засунул записи в карман. Глаза смотрели решительно и холодно.

– Понимаешь, детка, у нас ничего не получится, – сказал он. – Просто уходи, ладно? Поезжай в Бостон. Я не хочу тебя больше видеть.

Лив была сбита с толку. Он повторял про себя: «Холодный, как камень». Да, она правильно все расслышала. Нет, он ее больше не хочет. Прощай.

Растерявшись, она не знала, что сказать.

– Но… я думала, ты хотел…

– Трахнуть тебя? Да. Я поставил на это триста баксов. Мне больше по душе свободные отношения, а ты слишком напориста. Придется тебе поискать какого-нибудь мальчишку из колледжа, чтобы лишил тебя девственности, потому что это буду не я, детка.

Лив уставилась на него, разинув рот.

– Триста?…

– Пари с ребятами из строительной бригады. Мы сделали ставки. Я должен был предоставить им, так сказать, подробный отчет… – Шон издал короткий гадкий смешок. – Но все происходит чертовски медленно. Мне надоело.

– Н-н-надоело? – прошептала Лив.