Колдовство

— Меня не касаются чувства моего теперешнего компаньона по постели в отношении семей. Меня заботило лишь, как к этому будет относиться моя будущая жена.

— Твоя жена!

— Я прошу тебя выйти за меня, Ким. Я ждал только, пока не закончится эта встреча с твоими родственниками.

Она неловко сглотнула, крепче сжав пальцы на ножке бокала с вином. Широко распахнув глаза, Кимберли пристально вглядывалась в Кавену.

— Кавена, тебе не следует заходить так далеко в своем неправильно понятом чувстве ответственности.

— Я знаю, ты не очень хорошо относишься к браку, Ким, — мягко возразил он. — Ты многие годы прекрасно обходилась без чего-либо, хоть отдаленно напоминающее семью. После этой встречи со своими дедушкой и бабушкой вряд ли твои взгляды сильно изменились. Особенно, когда такие встречи устраивают сверхвластные заносчивые мужчины, которым посчастливилось самим быть главою семьи. Но я знаю, если ты дашь нам шанс, нам будет хорошо вместе во многих отношениях, не только в постели. И понимаю, что не могу ввести в семью тебя как любовницу. Видеть тебя в доме на правах гостя — явление временное, но скоро все захотят знать, когда я намерен жениться на тебе. И твой дед, наверно, будет стоять во главе толпы, требующей объяснений.

Кимберли сидела, не шелохнувшись, совсем потеряв в данный момент способность читать его мысли.

— Меня не особенно заботит, что думают мои родственники.

Кавена вздохнул:

— Да, я и не предполагал, что тебя это заботит.

Воцарилось долгое молчание.

— Однажды ты сказала, что любишь меня. И затем я понял, что у тебя, эээ, были еще кое-какие соображения по этому поводу, спасибо той сцене с родственниками, в которую я тебя втянул.

— Да, я кое о чем размышляла, — осторожно подтвердила она. Кимберли вспомнила, что под воздействием дурмана пыталась сказать Кавене, что совершила ошибку. У него не было времени слушать дальше, поэтому она не сказала, что все еще любит его, несмотря на ту сцену в Сан-Франциско. Возможно, и к лучшему. В конце концов, ей невдомек, насколько глубоки его чувства по отношению к ней. Не считая того, что Кавена просил ее выйти за него замуж, напомнила себе Кимберли. Конечно, это не значило, что он так уж ее любит. Его к ней тянуло, и у него было сильное чувство ответственности по отношению к ней. Кавена мог бы посчитать ее полезной в организации домашних дел. Как там выразился Старки? Что-то насчет того, что Кавене необходима женщина, которая от случая к случаю защищала бы Кавену от его собственного чувства долга.

— То, как мы сидим здесь, напомнило тот вечер, когда я приехал за тобой после пары звонков ко мне домой, — задумчиво промолвил Кавена. — Тогда ты была столь же осмотрительна и осторожна, как сейчас.

Он прав, подумала Кимберли. Она осторожничает. Но по совершенно другим причинам. Влюбиться в Дариуса Кавену просто опасно. Это делает ее уязвимой как никогда. Ей отчаянно хотелось по-настоящему знать то, что творилось в его голове. Ей было интересно, о чем он думает. Как он чувствует?

Наступит ли время, когда он влюбится в нее? Или чувства навсегда ограничатся сочетанием долга, ответственности и влечения?

— Я думаю, — начала она, колеблясь и осторожно подбирая слова, — что нам нужно больше времени.

К ее удивлению, Кавена кивнул и поднес к губам бокал.

— Я согласен с тобой. Нужно время, чтобы ты лучше узнала меня в той мере, чтобы снова мне доверять. К несчастью, время не сможет изменить в основном выбранный мною образ жизни. Несколько дней ты прожила в моем доме. И представляешь, на что это похоже. Кому-то или чему-то постоянно нужно внимание. А просто пытаться уезжать и видеться с тобой от случая к случаю по выходным будет трудно. И я не хочу ограничивать время, что мы будем проводить вместе, только выходными.

— Жизнь полна обязательствами, — задумчиво произнесла Кимберли, скорей для себя, чем для него.

— Такую жизнь я выбрал, Ким. Или, может, она выбрала меня. Не знаю, да это и неважно. Так обстоят дела. Таков я есть.

В голосе его появилась хрипотца, и Кимберли померещилось, что изумрудный цвет его глаз лучится суровостью.

— И ты хочешь, чтобы я стала частью этой жизни?

— Думаю, ты была бы счастлива, дай себе хоть единый шанс. Я понимаю, что для тебя это перемены, и знаю: придется приспосабливаться. Но ты уже доказала, что можешь справиться с каждодневными трудностями. Ты властна над ними, а не они властны над тобой. В доме сейчас больше порядка, и станет гораздо спокойнее, когда уедут Джулия со Скоттом. Ты сможешь уединяться для работы сколько захочешь. Я могу заставить всех живущих в доме отнестись к этому с пониманием. Я знаю, что прошу тебя поменять образ жизни, но думаю, для смелой женщины, насмехающейся над колдунами и встретившейся лицом к лицу с бандитом, имея только бутылки в качестве оружия, ты достаточно храбрая, чтобы рискнуть и попробовать жить по-новому.

— Кавена….

Он поднял руку в знак молчания.

— Позволь мне закончить, Ким. Я сказал, что понимаю, как тебе нужно время и предлагаю его тебе.

— Как? Ты только что сказал, что тебе неудобно утвердить меня в статусе живущей в доме любовницы, — стиснув зубы, произнесла она, поскольку само определение ее расстраивало.

— Я прошу тебя выйти за меня замуж. В обмен я дам тебе столько времени, сколько ты захочешь.

Кимберли секунду смотрела на него, моргая и ничего не понимая. А потом это ее больно задело.

— О, понимаю. — Неожиданно и необъяснимо она смутилась. — У нас, эээ, будут отдельные спальни после свадьбы?

Кавена сделал большой глоток вина. У Кимберли создалось впечатление, что он отчего-то нервничает.

— Я подумал, что это будет в некотором роде на тебя давить, — беспристрастно пояснил он. — Я понимаю, что для тебя секс больше, чем просто, ну, удовольствие.

— Удовольствие? — тупо повторила она, удивляясь, как вообще можно таким невыразительным словом, как «удовольствие», описать то, что происходит в постели между ней и Дариусом Кавеной.

— А для тебя самого это удовольствие и больше ничего?

— Нет! — Бокал в его руке вдруг показался таким хрупким, когда обхватившие его костяшки пальцев побелели. — Ты прекрасно, черт возьми, знаешь, что не просто удовольствие. Сейчас позволь мне закончить!

Кимберли подняла бровь, но промолчала. Становилось очевидным, что Кавена пребывает в состоянии, способном выйти за пределы его хваленого превосходного самоконтроля. Ей было интересно, почему. Возможно, это связано с тем фактом, что он не спал последние двадцать четыре часа.

— Как я уже пытался сказать, — продолжил Кавена, — я прекрасно понимаю, что в постели ты отдаешь значительную часть себя. Грубо говоря, ты отдаешься полностью.

Он пристально глядел ей в глаза, словно говорил: только посмей это отрицать. Кимберли снова промолчала и скрыла неловкость, отхлебнув еще глоток вина. Кавена продолжил:

— Я чувствую, что если попрошу делить со мной постель, пока ты будешь жить в семье как моя жена, то на тебя это будет давить. Возможно, ты будешь чувствовать себя слишком уязвимой, обязанной делать то, в чем на самом деле еще не уверена, хочешь ли ты этого.

— А ты не думаешь, что само существование брачного свидетельства будет так же давить на меня? — отнюдь не вежливо осведомилась Кимберли. — Ты пытаешься сказать, что если мне не понравится быть замужем, то я вправе пойти на все четыре стороны? Что я буду чувствовать себя вправе так поступить, потому что мы не будем вместе спать?

Кавена с громким стуком поставил бокал:

— Не извращай мои слова, Ким!

— Я не извращаю их. Я просто пытаюсь понять их смысл!

Он вскочил на ноги, в несколько шагов оказался у камина и остановился перед ним. Опершись рукой о каминную полку, Кавена повернулся и сердито взглянул на Кимберли.

— Не вижу, как выразиться еще яснее. Я прошу тебя выйти за меня замуж. Прости, если у меня плохо выходит, но это моя первая попытка в жизни.

— Тебе почти сорок лет, и ты никогда не просил ни одну женщину выйти за тебя? — с недоверием спросила она.