Тайна Дамы в сером

Аделаида остановилась, недоуменно заморгав; потом сообразила, что вместо того, чтобы, выйдя на проспект, повернуть направо, к центру, она повернула налево. Она всегда поворачивала налево и шла этой дорогой, когда приезжала к дочери. Иногда она делала небольшой крюк, чтобы взглянуть на озеро, чьи холодные свинцово-серые в любую погоду и при любом освещении воды отличались своеобразной мрачной красотой.

Аделаида посмотрела на часы и вздохнула: было без пяти два. На семинар она опоздала в любом случае. Аделаида вновь удивилась самой себе – на сей раз тому, сколь мало ее это расстроило, – а ведь она никогда и никуда не опаздывала, даже в молодости, даже на свидания со своим будущим мужем.

Вместо того чтобы бежать со всех ног к автобусной остановке или к перекрестку ловить попутную машину, она вышла на берег и неторопливо спустилась к воде.

Как давно она не гуляла, не бродила вот так, в одиночестве, никуда не спеша, в свое удовольствие! Никого не было в этот час здесь, на раскисшем от весенней грязи берегу. Город шумел за спиной, но как-то приглушенно и удаленно, словно озеро обладало способностью поглощать ненужные и неуместные в природе звуки. Аделаида опустилась на старое прогнившее бревно, подперла рукой щеку и погрузилась в созерцание солнечных бликов на темной озерной воде.

Аделаида провела на берегу озера несколько часов. Она устала, замерзла и проголодалась, от долгого сидения на бревне у нее затекла спина, но, когда она возвращалась в город, лицо у нее было спокойное и даже довольное, как у человека, который наконец-то сумел хотя бы на время договориться с самим собой.

Странный, неприятный, волнительный день кончился. Наступал вечер, свежий, нетронутый, полный неизвестных возможностей, и лишь от нее самой зависело, как она его проведет.

Для начала она сделала то, чего, заботясь о своем здоровье, не делала никогда раньше, – зашла в кафе быстрого обслуживания и заказала себе хорошую порцию жареного холестерина (клубный гамбургер и двойная картошка).

Сидя среди беззаботно жующих студентов и школьников, Аделаида и сама на какое-то время почувствовала себя молодой.

Сытая и довольная, она вышла на улицу, под розовые разгорающиеся фонари, и остановилась в раздумье. «А может, теперь домой? – робко предложило здравомыслие. – Выпьем аспирину на случай возможной простуды и ляжем спать». Аделаида, улыбнувшись, покачала головой. Пройдусь-ка я по магазинам, решила она.

Спустя самое небольшое время она оказалась у того самого обувного магазина, где четыре дня назад встретилась с дочерью. По правде говоря, те серые сапожки с витрины не выходили у нее из головы, несмотря на то, что за их цену запросто можно было бы приобрести новый диван.

И все же Аделаида оказалась там – просто чтобы полюбоваться на них еще раз.

Вместо сапог на витрине она увидела огромное, бьющее в глаза объявление «ПОТРЯСАЮЩИЕ СКИДКИ! ЗАЙДИ, И ТЫ ПРИЯТНО УДИВИШЬСЯ», украшенное неимоверным количеством восклицательных знаков.

Аделаида, поколебавшись, зашла.

Несмотря на призывное объявление, в магазине практически никого не было – за исключением двух рыжих продавщиц и одного вороного окраса мужчины, который, стоя перед девушками и темпераментно жестикулируя, что-то вещал им с сильным кавказским акцентом.

Заслышав звук открываемой двери, он крутанулся на каблуках, и на его усатой физиономии мгновенно появилось выражение полнейшего восхищения и готовности услужить даме.

Он подлетел к Аделаиде, предложил ей кресло и засыпал ворохом трескучих комплиментов. Из них можно было заключить, что, уже переступив порог магазина, она сделала его счастливейшим человеком в мире, а уж если она что-нибудь здесь приобретет…

Ошеломленная Аделаида робко осведомилась о тех сапогах.

Усатый на секунду задумался, потом повернулся к продавщицам и щелкнул пальцами.

Сапоги были явлены.

Вблизи они выглядели еще более изумительно, чем на витрине.

Сняв перчатку, Аделаида осторожно погладила их мягкую светло-серую кожу. Усатый, восхищаясь безупречным вкусом покупательницы, поцеловал кончики своих коротких толстых пальцев в золотых перстнях.

Уступив уговорам, Аделаида примерила сапожки. Ей было немного стыдно, но она просто не знала, как отделаться от настойчивой любезности хозяина. Вопреки ожиданиям (и смутной надежде, что не подойдут по размеру, и тогда можно будет сослаться на это обстоятельство и спокойно уйти), они нигде не жали, были легкими, теплыми и, несмотря на непривычную высоту каблуков, устойчивыми и удобными.

Сделав несколько шагов по услужливо подстеленной ковровой дорожке, Аделаида поняла, что не хочет их снимать.

Между тем усатый, молча закатив глаза и всплеснув руками, словно потеряв дар речи при виде подобного совершенства, отошел к столику у кассы и начал что-то писать. Аделаида испугалась.

– Но, простите, я не могу купить их за такую цену, – заявила она, вернувшись в кресло и поспешно расстегивая левую «молнию».

– А кто говорит о цене? – возразил темпераментный хозяин, жестом предлагая Аделаиде не торопиться. – Кто говорит о цене, когда прекрасная женщина хочет прекрасную вещь? Забирайте их, они ваши!

Аделаида испугалась еще больше и на всякий случай оглянулась на продавщиц. Те стояли в отдалении, сложив руки, и улыбались приклеенными улыбками.

– Ну, разве что вы захотите оставить мне на память маленький сувенир… – усатый протянул Аделаиде квитанцию.

– Это же все равно большие деньги! – воскликнула Аделаида.

– Вай, разве это деньги?! Это ничтожная доля их настоящей цены с того момента, как они красуются на ваших очаровательных ножках! Это крошечный сувенир, чтобы я не совсем умер от горя, когда вы покинете мой магазин!..

Аделаида прикусила губу, чтобы не рассмеяться, но все же покачала головой.

– Увы, – воскликнул хозяин, – горе мне, несчастному! Эта жестокая красавица хочет, чтобы я разорился! Да будет так! Чего хочет женщина, того хочет бог!

Выхватив у Аделаиды квитанцию, он широким жестом зачеркнул обозначенную там цену, а внизу написал другую, поменьше.

Это судьба, решила Аделаида. Ровно столько денег и было у нее с собой, не считая мелочи и обратного билета на электричку. Собственно говоря, это были все ее деньги – выходя сегодня утром из дома, она зачем-то прихватила всю оставшуюся после отъезда мужа наличность.

Притихшие было внутренние голоса снова подняли гвалт, но на сей раз им не удалось ни смутить Аделаиду, ни остановить ее отсчитывающую деньги руку.

«Да, – отвечала голосам Аделаида, – я знаю, что делаю. Нет, я делаю это не для того, чтобы понравиться Карлу Роджерсу, директору лицея, супермену, султану турецкому, или кто он там есть на самом деле. Я делаю это не для него. Я делаю это для себя».

Аделаиде нелегко давалось принятие важных решений, но, однажды определившись, она начинала неуклонное и неотвратимое продвижение к намеченной цели. Любые препятствия, встречающиеся на этом пути, преодолевались ею с той же основательностью и вдумчивой серьезностью, с которой она относилась ко всему в жизни (за исключением того, что, по ее мнению, не заслуживало внимания).

Возможно, поэтому ей редко попадались действительно непреодолимые препятствия.

Отсутствие наличных денег в тот момент, когда она окончательно решила изменить свой внешний облик, было серьезным препятствием. Но не непреодолимым.

Дело в том, что у Аделаиды была с собой еще и сберкнижка.

Отправляясь в город, она всегда брала с собой сберкнижку – на тот случай, если ей удастся навестить дочь, а той потребуются деньги.

Такое случалось часто, и Аделаида даже перевела вклад в то отделение Сбербанка, которое располагалось рядом с домом дочери – нужно было только перейти улицу.

Она никогда еще не пользовалась этим вкладом в своих личных целях. До сегодняшнего вечера ей это просто не приходило в голову.

Подойдя к знакомой двери под ярко-зеленой вывеской, Аделаида обернулась и посмотрела вверх. Все окна Леночкиной квартиры были ярко освещены. По задернутым шторам плясали тени, из открытой форточки доносился хохот и модные в этом сезоне музыкальные звуки.