Дневник грешницы

Николай, до этого безмолвно сидевший рядом с женой, встал и подошел к доктору.

– Это вы убили ее? – спокойно, даже равнодушно осведомился он.

Жюли вскинулась и дикими глазами посмотрела на мужа. Тот успокаивающе улыбнулся ей и сделал знак молчать. Повернулся, приблизил свое полное, румяное, в окладистой русой бороде лицо к искаженной физиономии доктора.

– Как это произошло? Говорите!

Доктор закрыл лицо обеими руками и затрясся в беззвучных рыданиях.

– Я… я не убивал ее! Я не знаю, кто… не знаю, что с ней сталось! Боже! Пощадите, я и так чуть с ума не сошел от всей этой истории!

– Рассказывайте, – тихо и убедительно повторил Николай.

Доктор Немов не убивал Анну Строганову, нет! Как вы только могли подумать такое?!

Напротив, он высоко ценил эту девушку и даже делал ей предложение – разумеется, до того, как она сошлась с этим… с графом Безуховым. Вот кого он с удовольствием убил бы, не чувствуя ни малейшего угрызения совести! Но увы… Безухов жив и здоров. А вот Анна… Кто знает, где она и что с ней теперь?

По порядку? Извольте. Хотя с рюмкой, одной-единственной рюмочкой, вспоминать было бы гораздо легче…

Немилосердные допросчики сжалились над ним, и рюмка была подана. Одна-единственная, как он и просил.

Но даже и от одной-единственной – мысли прояснились, руки стали меньше дрожать, а голос доктора обрел, хотя бы отчасти, былую уверенность и силу.

Анна сошлась с графом, когда законная жена его, графиня Мирослава, была в Богоявленском монастыре, где, между прочим, усердно и неустанно молилась о даровании ей ребенка.

Он, доктор Немов, полагал, что это невозможно: у графини, вернее всего, была непроходимость фаллопиевых труб. Но не считал себя вправе расстраивать и лишать последней надежды женщину, и без того несчастную холодностию и невниманием мужа.

Кроме того, он думал, что и новая связь графа окажется недолговечной. В Анне Строгановой, да простят его ее родственники, не было ничего такого, что отличало б ее от ее предшественниц, среди которых, по слухам, были и известные красавицы, и известные скромницы.

Но с Анной с самого начала все пошло не так.

Как только графиня вернулась из монастыря, граф объявил ей, что любит другую женщину и намерен на ней жениться. А с ней, графиней Мирославой, соответственно, развестись.

При этом готов оставить ей имение, дом в Петербурге и дачу в Крыму, а также половину своих наличных денежных средств. Сам же он собирается забрать своих усыновленных племянников и с ними и этой женщиной уехать за границу. Всю постыдную, тягостную и неприятную процедуру развода он, разумеется, берет на себя. Он бесконечно виноват перед женой, она вправе ставить ему любые условия, но при этом решение его твердо.

Графиня от услышанного упала в обморок. Ему, доктору Немову, пришлось немало повозиться с ней, потому что у нервных и чувствительных особ болезнь может затянуться настолько, насколько сами эти особы сочтут уместным.

Граф приказал окружить графиню всеми необходимыми заботами, регулярно справлялся о ее здоровье и даже сам, лично, пару раз подал ей приготовленную доктором успокоительную микстуру.

Но от решения своего не отказался.

Он лишь перевез Анну в город, в специально нанятую квартиру, куда наведывался почти каждый день.

Ему, доктору Немову, также пришлось посетить Анну. Когда граф, продолжавший считать доктора своим другом, однажды вечером явился в его холостяцкую квартиру и сообщил, что у Анны случаются обмороки и ее отчего-то тошнит по утрам, доктор готов был задушить его голыми руками.

Но отступился от своего намерения, сообразив, что это будет не так-то просто. Граф, при всей своей худощавости, обладал нешуточной физической силой.

Анна, как и предполагал Немов, оказалась беременною.

Какая ирония судьбы! Одна, имея на графа все законные права, больше двадцати лет пыталась стать матерью; а другая, едва оперившаяся девчонка, понесла сразу же, буквально (если смотреть по срокам) с первого любовного свидания!

И эта девчонка не чувствовала ни стыда, ни малейшего угрызения совести! Она была совершенно обрадована известием, счастлива и спокойна, словно забеременела в законном браке, а не отобрала мужа у достойной всяческого уважения женщины.

О времена, о нравы!

Графиня же, оправившись от болезни, поступила мудро и благородно.

Она заявила, что не станет бороться с непреклонной волей мужа, которого, несмотря ни на что, продолжает любить и желает ему счастья. Она лишь просит его о небольшом одолжении.

Об отсрочке. Хотя бы это он может сделать для нее, для той, которая посвятила ему всю жизнь, отдала всю молодость и свежесть чувств?..

О да, разумеется, он может. Процедура развода длится долго, может пройти не менее года, прежде чем он и она получат свободу… А до этого, если она хочет, он будет продолжать жить в имении, под одной с ней крышей, и вообще соблюдать все внешние приличия.

О нет, он не так ее понял. Она просит не подавать пока на развод. Ей нужно время, чтобы подготовиться к неизбежной огласке. Ей нужно время, чтобы примириться с мыслью о том, что придется расстаться с ним навсегда. Ей нужен этот год для того, чтобы… ах, неужели ему так уж нужны объяснения? Неужели он не может просто сделать эту небольшую любезность для женщины, которая, как-никак, все эти годы была ему верной и преданной женой?

– Полгода, – коротко заявил граф.

– Девять месяцев, – ответила графиня.

Граф подумал и согласился. Все равно прямо сейчас уехать за границу у него не получится. По многим причинам. Чтобы привести в порядок дела, оформить имущество на Мирославу, нужно время. Да и Анна неважно себя чувствует из-за беременности. Не лучше ли дождаться родов и вместо того, чтобы появиться в Ницце с беременной любовницей, приехать туда с законной женой и маленьким сыном?

В том, что будет именно сын, граф почему-то не сомневался.

В этом месте своего рассказа доктор Немов затих, умолк и стал тревожно озираться по сторонам. Видно было, что он подошел к самому трудному периоду, о котором рассказывать ему совершенно не хотелось.

Он снова закапризничал. Требовал денег и водки. В противном случае грозился выпрыгнуть в окно и пожаловаться на супругов Демидовых первому встречному городовому. Но супруги были непреклонны.

– Мы находимся на втором этаже, – напомнила доктору Жюли. – Под окном – обледенелая булыжная мостовая. Хотите сломать себе руку или ногу, тогда прыгайте!

– А вопрос денег или иной компенсации за потраченное вами время, – спокойно добавил Николай, – мы обсудим после того, как вы все правдиво нам расскажете. Не беспокойтесь, не обидим.

Доктор Немов отломил кусок ситника, задумчиво пожевал его. Потянулся за сельтерской водой, но тут же, с гримасой отвращения, отставил бутылку в сторону.

Жюли налила ему еще чаю.

– Ладно, – внезапно решившись, заговорил доктор. – Может, если расскажу вам, сниму тяжесть с души…

За несколько дней до родов Анны граф внезапно был вызван в Петербург, в Департамент государственной полиции. Повестку привез нарочный, офицер в чине капитан-исправника, и подписана она была самим Звоновским…

Жюли недоуменно подняла брови.

– Директор департамента Звоновский Сергей Эрастович, – тихо подсказал ей внимательно слушавший доктора муж. – А сам Департамент – не что иное, как бывшее Третье отделение собственной Е.И.В. канцелярии. Политический сыск.

– Но какое политическое преступление мог совершить граф Безухов, столбовой дворянин, Рюрикович?..

Доктор отвел глаза и как-то криво усмехнулся.

– Граф завел для своих крестьян библиотеку, точнее, избу-читальню. Я с самого начала говорил ему, что дело зряшное и даже вредное – приобщать наших исконно-посконных мужичков к просвещению… Но разве он когда меня слушал? Так вот, в этой самой избе по доносу были обнаружены запрещенные книги Михаила Бакунина, графа Кропоткина и других русских анархистов…