Бабочка на огонь

«Не вернется, — заплакала бы Катюша. — Не пущу его на свое небо. Лучше при свечах буду жить, да одна, чем с предателем малахольным, на своей работе помешанным».

«Служба у него такая, — успокаивала бы Катюшу фотография бабушки. — А мужик он стоящий, я чувствую. Не даст он тебя в обиду, попомни. Мое слово — верное».

«Не знаю», — пока не очень-то веря бабушке, протянула Катюша.

— Что не знаю? — крикнула трубка по имени Злата Артемовна. — Идите сейчас же. Владелица квартиры не хочет, чтобы вы ее видели. Она оставила ключи от дверей в почтовом ящике. Номер квартиры помните?

— Да, — как робот, ответила Катюша.

— Вот и прекрасно. В путь, — сказала упрямая трубка.

— Э-э, — пришла в себя Катюша, когда Злата была уже далеко: в своей Москве купеческой чаи распивала. — Это вы мне, что же, в квартиру чужую лезть предлагаете? Как воровке последней? Хорошенькое дело. Я и так уже на подписке.

Потом она подумала, что Злата Артемовна — человек вредный и непорядочный. Вот не выполнит Катюша ее приказ, так она и заявление свое, состряпанное о том, что Катюша кольцо у нее украла, отдаст в милицию, а та, в свою очередь, запрос в Любимск сделает. А кто такая Катюша Маслова? А нет ли за ней чего покруче?

— А есть, — ответят московской милиции местные следаки, да и себе на ус намотают. — Катюша Маслова? Как же, как же, знаем. Она у нас главной подозреваемой по делу о взрыве «Полета» проходит, в результате которого три человека погибли. И смерть вашей московской Груни Лемур — ее, масловских рук, дело. Сейчас и арестуем Катюшу, раз она такая плохая. Подполковник Раскольников, выполняйте приказ командования. Принесите крепкие наручники, наденьте их на Катюшу и посадите Маслову в самую грязную камеру предварительного заключения. А то и сразу в тюрьму везите. Без суда и следствия. Двадцать пять лет без права переписки.

Вот и подъезд, куда ходила Мирра Совьен. Вот и почтовый ящик. Действительно, там — ключи. Семь бед — один ответ. Была не была. Открываю. Чем это так гадко пахнет?

— Ну и вляпалась же я, — качаясь шестидесятипятикилограммовой былинкой, подумала Катюша, увидев на полу в квартире два женских трупа.

Один из них принадлежал Мирре Совьен. По привычке, выработавшейся у нее в последние сутки, Катюша посмотрела на часы в прихожей. Двадцать один час. Пора ей домой, но не спать.

— Я думаю, проблем с раскрытием этого двойного убийства не будет, — на утро следующего дня весело сказал участковый прибывшей на место преступления опергруппе. — Преступница вляпалась туфельками в лужу крови — вот ее следы.

— Почему преступница? — хмуро спросил эксперт, осторожно переступая две большие лужи крови: обеим жертвам пули попали в живот.

— А ее две соседки видели, — еще веселей, радостно сообщил молодой, полный энергии, временный участковый, заменяющий постоянного Мишу Солдаткина. — Убийцу-то. Одна — в лицо, вот как вас сейчас, — повторил он слова Дарьи Петровны из первой квартиры, — другая со спины, когда она уже из квартиры вчера в десятом часу выходила. Светлана Борисовна по лестнице с пятого этажа спускалась вслед за ней. Она ее описала мне досконально. Вот, — затряс участковый бумагами, — я тут все записал. Кому мне рапорт передать?

— Ему, — не в пример участковому, равнодушно ответил участник опергруппы.

В дверях появился милиционер в чине подполковника.

Заместителя Сыроежкина молодой, но ушлый участковый знал, надеялся, что теперь подполковник Раскольников и его, рядового милиционера, запомнит. Ну а как не запомнить, если он — молодой да ранний, двойное убийство сам почти и раскрыл, поднес начальству преступницу на блюдечке с голубой каемочкой.

— Вы не ошиблись? — спросил у эксперта, уже час «колдующего» на месте преступления, мрачный, как южная грозовая туча, Раскольников. — Пули выпущены из того же пистолета?

«Скажи, нет», — хотелось ему попросить у справедливости.

Но ее, как давно известно, в мире мало — на всех не хватает. Поэтому эксперт — настоящий профессионал своего дело, это Раскольников и сам знал, ответил:

— Да. Сомнений нет. Все совпадает с двойным убийством на Крестовой. И пистолет, и пули, и почерк — все четыре жертвы убиты выстрелами в живот.

— Четыре? — влез в разговор участковый, растерянно посмотрев на два тела.

— Где ваши свидетели? — мрачно спросил его подполковник.

— Мы здесь, — крикнули из дверей Дарья Петровна и Светлана Борисовна. — Мы все видели.

— Что — все? — напугал их взглядом Раскольников, думая, не мог не думать о Катюше — где она, что с ней сейчас? Что, черт возьми, вокруг нее происходит? — Вы видели, как их убивали? — Он кивнул на распластанных на полу Кассандру Юльевну и вторую убитую, судя по документам в сумочке, гражданку России и Франции, Мирру Совьен.

— Этого еще не хватало, — скажет, обязательно скажет полковник Сыроежкин. — Мировой скандал. Политики нам только не хватало. То террористический акт со взрывом, то убийство иностранки. А все ваша подследственная Маслова виновата. Зачем вы ее отпустили под подписку о невыезде?

— Мы не видели, как их убивали, — глядя друг на друга, растерянно сказали старушки.

— Эта женщина вам знакома? — спросил их Раскольников, протянув для опознания, в нарушение инструкции, одну-единственную фотографию Катерины Ивановны Масловой из дела о взрыве. — О даче ложных показаний участковый вас предупредил?

— Я видела ее только со спины, — шарахнулась от фотографии испуганная ответственностью за дачу ложных показаний Светлана Борисовна.

— Это она, — едва взглянув на фотографию, уверенно заявила вторая, храбрая старушка — поставила на Катюшиной свободе крест. — Я в лицо ее, вот как вас, видела. В «глазок». Вы ее уже арестовали?

Раскольников ответил:

— Спасибо за помощь следствию. Пока можете идти. Мы вас вызовем.

Он поехал на работу. А что ему оставалось делать? В розыск пропавшую подозреваемую в смерти семи человек — ужас какой! — Маслову он уже подал два часа назад после ее звонка.

Вчера, в двадцать один тридцать, они были еще живые. В двадцать один тридцать они еще шли на преступление. Они ехали на вишневой «девятке», доставшейся Ирке от прежнего любовника.

— Ты задушишь ее сначала вот этой веревкой, а потом мы ее повесим. На пол положим фотографию бабки, чтоб мотив самоубийства сразу бросался в глаза. Не выдержала одиночества, ушла вслед за любимой бабушкой. Понял? — прикрикнула на Славика Ирка. Сейчас он был похож на нервнобольного — смотрел в одну точку, мелко и часто качался взад-вперед, понимая, что пути назад у него нет. — Не бойся, я тебе помогу. За ноги ее подержу, когда ты душить будешь.

Славик перестал качаться.

— А может, не надо душить?

— А что тогда? — не поняла вопроса любовника Ирка — закапризничала избалованным ребенком, надув толстые крашеные губы. — Да ну тебя, Слава! Перед самым делом менять способ убийства — это ни к чему хорошему не приведет. Лишние хлопоты, понимаешь? Ну, ладно, говори, что предлагаешь?

— Может, вообще не надо убивать? А? — посмотрел Славик на Ирку, как святой идиот — открыв рот. Только что слюни не текли.

Ирка, сидевшая за рулем автомобиля, резко затормозила. Славик, не закрепленный ремнем безопасности, стукнулся лбом о переднее стекло, грудью — о «бардачок».

— Ну, как? Полегчало? Вылетела дурь из головки? — голосом сатаны, которому вот-вот надоест притворяться человеком, спросила подруга любовника. — Хочешь, чтоб я сама это сделала? А если она окажется сильней меня, нас поймают и посадят в тюрьму?

— Нет, Ира, нет! — вскрикнул влюбленный, будущий убийца. — Только не это. Дай мне пять минут подумать, в себя прийти.

— Пять минут думай, — согласилась жестокая Ирка, вышла из машины, оперлась на переднюю дверь, закурила. Славик перестал трястись, принял решение.

— Спасибо, — сказала ему Ирка Сидоркина, оказавшись в автомобиле ровно через пять минут. — «За то, что меня не предал», — добавила бы она, если б умела складно говорить. Усмехнулась: — Зато я умею многое другое.