Тайна Дамы в сером

Карл отвел взгляд.

– На то, чтобы научиться драться по-настоящему, требуется время, – сказал он мягко, – почему бы тебе не записаться в спортивную секцию? Или попросить вашего преподавателя физкультуры, чтобы он позанимался с тобой по индивидуальной программе?

Лешка даже рот приоткрыл от удивления. Потом вспомнил, с кем говорит, и сообразил, что профессор вовсе и не думает над ним смеяться, а, наоборот, говорит совершенно серьезно.

– Секции-то платные, – объяснил он наивному иностранцу, – да и не всех туда берут… Нужен я им там, в секциях, как же! А с физруком и разговаривать бесполезно, он же у нас недоделанный…

– Почему ты так говоришь о своем учителе? – перебил его Карл. – Что значит «недоделанный»?

Лешка в растерянности захлопал густыми мамиными ресницами.

– А что такого-то? – наконец спросил он. – Про него все так говорят. И мама тоже так говорит…

Карл вздохнул.

– Ладно, Алексей Морозов, иди-ка ты домой, – сказал он, поднимаясь, – да и мне пора. Еще увидимся.

Лешка хотел было возразить, что вот домой-то сегодня ему и не попасть, нельзя ему сегодня домой. У мамы опять «очень важная встреча», и, значит, идти ему, Лешке, ночевать к одной из маминых знакомых. Хорошо бы к тете Вере, она веселая, у нее аквариум с голубыми вуалехвостами и кабельное телевидение, которое можно смотреть до полуночи. Но это вполне может оказаться и тетя Люба – а у нее, наоборот, злющий сиамский кот по кличке Буба, который всякий раз бросается на Лешку, потому что от Лешки пахнет собакой, старый черно-белый телевизор с тремя программами и противная гречневая каша на ужин.

Но Лешка удержался и ничего такого не сказал – а то этот высокий симпатичный дядька, который разговаривал с ним как с равным, мог бы, чего доброго, подумать, что он, Лешка, хнычет и жалуется на жизнь, как какой-нибудь пятиклассник.

Столярная мастерская располагалась как раз в левом крыле здания, и Карл, спустившись по боковой лестнице на первый этаж, почти сразу же оказался перед нужной дверью. На двери, под табличкой «Столярная мастерская», висел самодельный плакат с надписью «Посторонним вход строго воспрещен». Под надписью шкодливые детские ручки пририсовали черный череп со скрещенными костями.

Был уже седьмой час, и трудовик успел основательно подготовиться.

Широкий верстак, очищенный от стружки и прочего мусора, был тщательно застелен старыми газетами. Ровно посредине этого импровизированного стола возвышалась литровая бутыль с жидкостью, которая была, может, и менее прозрачной, нежели родниковая вода, зато (что было предметом особой гордости трудовика) не имела характерного маслянистого блеска и запаха сивушных масел. У подножия бутыли, на отдельной газетке, имели место полбуханки ржаного хлеба и кольцо краковской колбасы.

В суповой тарелке с выщербленными краями лежали соленые огурцы, наполнявшие мастерскую своим резким и сильным, как удар, запахом. Это были те самые огурцы, которые трудовик получил в качестве гонорара за разрешение некоего гастрономического спора между завхозом и Марией Александровной. Трудовик был человек опытный, в школе работал не первый год и, не колеблясь, присудил победу завхозу. Огурцы, впрочем, того стоили.

Помимо верстака и прочих предметов, обычных для любой столярной мастерской, здесь была и кое-какая мебель, некогда украшавшая кабинеты начальства, а ныне списанная за ненадобностью и как морально устаревшая. Трудовик же питал слабость к деревянной резьбе и хорошему старому лаку и откровенно презирал безликие, штампованные из опилок современные изделия.

В его коллекции имелись два неплохо сохранившихся дубовых резных кресла, принадлежавших еще предшественнице Аделаидиной предшественницы, очень широких и таких тяжелых, что трудовику стоило немалого труда пододвинуть их к верстаку. Зато теперь все действительно было на уровне.

Пока гость осматривался в мастерской, трудовик стоял, опираясь на спинку одного из кресел, нетерпеливо улыбался и делал приглашающие жесты.

– Шнапс? В школе? – удивился Карл, приглядевшись к бутыли.

– Во-первых, это не шнапс, – возразил трудовик, усаживаясь и жестом фокусника доставая из воздуха два граненых стакана, – это самый настоящий самогон, очищенный и отфильтрованный в лучшем виде. Во-вторых, рабочий день уже кончился, и мы находимся не на школьной, а на моей личной территории. А в-третьих, может, ты все-таки сядешь?

Карл пожал плечами и сел. Он ничего не имеет против того, чтобы трудовик занимался личными делами на своей личной территории в свое личное время, сообщил он, но дело в том, что сам он, Карл, не употребляет крепких спиртных напитков. Совсем. К сожалению.

– Что, здоровье не позволяет? – ехидно осведомился трудовик, окинув взглядом спортивную фигуру гостя. – Так ведь и я не употребляю. Почти совсем. Это так, для дегустации.

– Для дегустации? – недоверчиво переспросил профессор.

– Разумеется! – с энтузиазмом подтвердил трудовик, которого сегодня с самого утра мучила жажда. – И только для этого! Вот я сейчас налью, мы продегустируем, и я все тебе объясню. Что ты качаешь головой? Ты зачем сюда приехал? Ты знакомиться с Россией приехал, с ее образовательными и культурными традициями! А это, – он благоговейно и нежно, словно к шее любимой женщины, прикоснулся к бутыли, – есть древний и неотъемлемый элемент всей русской культуры. Еще тысячу лет назад князь Владимир Красно Солнышко говорил, что, мол, веселие Руси есть питие! Сам князь Владимир, понимаешь ты это, гость варяжский?

Про князя Владимира гость, безусловно, понимал.

– Ни одно значительное событие, ни один праздник, ни одна дружеская встреча, – продолжал развивать свою мысль трудовик, – не может обойтись без глотка этого волшебного эликсира, без, не побоюсь этого слова, важнейшего продукта развития цивилизации и технического гения человечества! Который служит укреплению взаимопонимания между людьми различных социальных слоев, рас и национальностей!

Откланявшись, трудовик сел под бурные аплодисменты аудитории. Ну, я и загнул, подумал он, вытирая с чела благородный трудовой пот. Ну ладно, аплодисментов не было; зато гость, ошеломленный его красноречием, поднес-таки стакан к губам и сделал осторожный глоток.

– После первой не закусывают! – остановил профессора трудовик, когда тот, переведя дыхание, потянулся за огурцом. – К тому же я не успел сказать тост!

И меньше чем через минуту трудовик провозгласил:

– Ну, за взаимопонимание!

Чокнулись. Выпили. Налили еще.

– Ну, за дружбу между нашими народами! – продолжил трудовик. Гость снова не посмел отказаться.

Жизнь понемногу обретала привычные очертания. Развалившись в кресле и вкусно захрустев огурцом, трудовик благодушно осведомился:

– Так о чем вы хотели со мной поговорить?

Карл вытащил из кармана сложенный блокнотный лист и протянул его трудовику.

– Я хотел бы, чтобы вы, Степан, разъяснили мне значение этих слов и выражений, – сказал он.

Трудовик подозрительно покосился на лист.

– Почему именно я? Спросил бы лучше кого-нибудь из учителей русского языка.

– Я подозреваю, что все это относится к ненормативной лексике, поэтому и не рискнул обратиться к женщинам.

Трудовик неопределенно хмыкнул («ну, наши женщины, они…»), развернул листок и поднес его к глазам. Некоторое время он молча шевелил губами, разбирая почерк гостя, а потом выронил листок, густо покраснел и закашлялся.

Карл участливо похлопал его по спине.

– Ты где… таких слов… нахватался?

– По телевизору, – объяснил Карл, – включил как-то один из ваших центральных каналов, «Ваше телевидение», кажется, так там шел фильм из жизни политиков и бизнесменов.

– А, если по телевизору, тогда ладно, – успокоился трудовик, – там и не такое можно услышать. Хорошо, – сказал он после небольшой паузы, – я попробую. Сделаю, что смогу. Но это будет непросто – мне объяснить, а тебе понять меня… Непросто, говорю, это будет. Необходимо избавиться от некоторых комплексов, снять напряжение, растормозить нервные центры… Без этого – никак! – добавил он твердо.