Террористка Иванова

— Освободить не могу, но меньший срок получить можно, понимаешь? И не строгого режима, а общего.

— Да пошел ты… — вздохнула Полина и вновь отвернулась.

— Ну, все, с меня хватит, вали отсюда! — Пилюгин нажал кнопку под столом и приказал конвоиру: — Уведите подследственную.

Полина встала и вышла из комнаты, а Пилюгин все еще сидел за столом, курил и смотрел на чистые листы бумаги…

Нина кормила малыша из бутылочки, а Галка стояла почти вплотную и, приоткрыв рот, смотрела, как ее маленький братик сосет соску, как его круглые щечки и нос-пуговка при этом забавно двигаются, а большущие глазенки сосредоточенно смотрят перед собой.

— Ну, что ты здесь торчишь? — тихо спросила Нина. — Ты уроки хоть сделала?

— Успею. Мне кажется, он плохо ест.

— Он нормально ест. Уйди, не мешай, Галя…

— Не уйду, — упрямилась Галка. — Вы скоро уедете, а мне с ним возиться.

— Да я бы давно уехала, если б не знала, что его сразу в гроб загонишь, — усмехнулась Нина. — Думаешь, у меня дома дел мало?

— Смотрите, у него молочко обратно течет! — с тревогой перебила ее Галка. — Его тошнит, что ли?

— Ничего не тошнит — просто наелся, — Нина отложила бутылочку, стала салфеткой утирать ротик Мишке. — Да уйди ты, ради бога, Галка! Ну, что стоишь над душой?

Галка выпрямилась и вышла из комнаты, со злостью хлопнув дверью. Малыш захныкал.

Глава 6

Иван Витальевич прихлебывал чай и наблюдал, как внук ест, управляясь одной рукой. Витька сосредоточенно уплетал жареную картошку с колбасой, глаз от тарелки не поднимал. Кожаный колпачок, закрывавший искалеченную руку, был уже совсем грязным.

— Колпачок на руку мать сшила или купили?

— Соседка сшила, тетя Вероника, — ответил Витька. — Она напротив живет.

— Н-да-а… — вздохнул Иван Витальевич и забарабанил пальцами по столу. — Ну, и как мы с тобой, брат, жить будем?

— Не знаю… — Витька доел картошку и подвинул к себе чашку с остывшим чаем.

— Ты ведь даже и посуду помыть не сможешь… — размышлял вслух Иван Витальевич. — Шнурки-то на ботинках завязывать тоже не умеешь?

— Умею, — прихлебывая чай, ответил Витька. — И пуговицы на рубашке одной рукой застегивать могу.

— Это хорошо… — Иван Витальевич думал о своем, и Витька догадывался, о чем именно.

— Ты не беспокойся, деда, — сказал Витька. — Живи себе в деревне, а я тут буду…

— Чтобы ты квартиру спалил или взрыв газа устроил? Да я потом до смерти не расплачусь! — едва сдерживая раздражение, ответил Иван Витальевич. — Кто тебе еду будет готовить? Кто смотреть за тобой будет? Одежду стирать? Ты же… однорукий! Ты — инвалид!

— Мама говорила, мне пенсию будут платить по инвалидности, — сказал Витька.

— Какая пенсия, Витя, курам на смех! Наломала дров твоя мама, а мне теперь расхлебывать! Мне теперь из-за тебя свою жизнь ломать придется. А ведь мне жить в городе нельзя — врачи запретили. Только в деревне! У меня сердце, давление… я в городе задыхаюсь, понимаешь?

— Ну и живи в деревне, что я тебе, запрещаю?

— Я вижу, с тобой бессмысленно разговаривать, — махнул рукой Иван Витальевич и вдруг спросил: — Слушай, Витя, а ты в детском доме пожить не хочешь? Там большой коллектив, тебе интересно будет…

— Не хочу, — решительно ответил Витька.

— Почему?

— Там плохо. Я по телевизору передачи смотрел про детские дома… там плохо…

— Глупые передачи ты смотрел! Тысячи мальчишек и девчонок живут в детских домах и — ничего, вырастают, прекрасными людьми становятся!

— Мама все равно скоро вернется, — сказал Витька.

— Кто тебе сказал? Когда она вернется, ты будешь уже взрослым парнем! Пройдет много лет, понимаешь?

— Нет, — упрямо не согласился Витька. — Дядя Миша сказал, мама скоро вернется.

— Какой дядя Миша?

— Отец Галки Пилюгиной.

— Ах, этот майор… Да врет он тебе, Виктор! Не знаю зачем, но врет! Вот он как раз и засадил маму в тюрьму. И папа из-за него в тюрьме умер. Ему неловко перед тобой, вот он и врет! — Иван Витальевич заходил по кухне. — Все мы врем, когда нам неловко… Ах, черт, у меня же цветы третий день не политы! Крыжовник осыпается! Яблоки на сеновале перебрать надо! Картошку… Ладно, Витюша, собирайся и поедем ко мне. Квартиру закроем и поедем. А с утречка будем с тобой крыжовник собирать. Помнишь, ты ел у меня варенье из крыжовника, говорил, что очень вкусное? Соберем крыжовник, будем варить варенье…

— А в школу? — спросил Витя.

— Да черт с ней, со школой! Ну, пропустишь недельку — какая трагедия? А вечером по видику что-нибудь посмотрим, будем чай с малиной пить… По утрам — на речку купаться. И с удочками посидеть можно будет. Поехали? — лицо Ивана Витальевича стало радостным, глаза засветились надеждой.

— Поехали… — неохотно согласился Витька.

Уже смеркалось, когда Пилюгин возвращался домой. Он поставил машину на стоянку, достал с заднего сиденья два больших полиэтиленовых пакета, один с продуктами, другой с бутылочками со всякими смесями и соками, и пошел через двор к своему подъезду. На спортплощадке в сумерках виднелись фигуры парней и девушек, бренчала гитара, слышался смех. Хрипловатый голос пел, несколько голосов подхватывали припев:

Проходя мимо, Пилюгин невольно замедлил шаги, слушая песню. На лавочке сидела Галка, перед ней стояла коляска, в которой спал маленький Мишка.

— Я думал, он давно спит, — сказал Пилюгин, присаживаясь рядом и ставя на скамейку пакеты.

— А он спит. Только еще и гуляет.

— Так, может, домой пора?

— Ты иди, мы еще с Мишенькой погуляем, — хмуро ответила Галка.

— Опять с тетей Ниной поругалась?

— Пап, я с этой тетей Ниной больше не могу. Она меня совсем задолбала!

— А может, ты ее? — устало ответил Пилюгин. — Вы что, сговорились, что ли? Хором из меня кровь пить будете? Может, ты ее ревнуешь? К родному брату? Ведь он без нее погибнет и — все, не понимаешь, что ли?

— Не погибнет! А я для чего? Я все умею! И пеленать, и купать, и кормить умею! — Галка вскочила и стояла перед Пилюгиным, сжимая кулачки. — У нее руки корявые, как грабли! Она Мишеньку дергает за ручки и ножки, как куклу какую-то!

— Она троих своих выкормила, — устало возражал Пилюгин.

— Вот именно — своих! А Мишенька для нее чужой!

— Какой чужой? Он ее родной племянник! И ты ей племянница. У меня с вами крыша уже едет, елы-моталы! — Пилюгин решительно встал, повесил пакеты на ручку коляски и покатил ее к дверям. — Пошли домой!

— Я еще погуляю, — Галка пошла от подъезда к спортивной площадке.

Ранним утром джип Валеры Чистова вкатил во двор дома, в котором жили Александр, Полина и Витька Ивановы. В трех подъездах часто хлопали двери — люди спешили на работу. Валера не спеша направился к крайнему и столкнулся с Муравьевым, державшим собаку на поводке.

Вертя ключи от машины на пальце, Валера остановился, словно вспомнил что-то, и встретился с веселым взглядом Муравьева:

— Нравится машина?

— Какая машина? — не понял Валера.

— Машина для убийства! — Муравьев потрепал пса по холке. — Машина — супер! Абсолютно бесстрашен, мертвая хватка. Если за горло, то конец наступает через тридцать секунд.

— А тебе-то он нравится? — спросил Валера.

— Спрашиваешь! Никакого охранника не надо! Как говорится, против лома нет приема… — и Муравьев рассмеялся, поглаживая собаку.

— Окромя другого лома, — улыбнулся Валера и пошел к подъезду. Но скоро вышел — в квартире Ивановых никого не оказалось.

Джип Валеры, переваливаясь на ухабах, медленно полз по лесной дороге с глубокими, полузаросшими колеями. Дорога эта вскоре вывела его на огромную поляну, где стояло длиннющее приземистое строение из металла и стекла. Оно казалось совершенно безлюдным, окна во многих местах были выбиты, вокруг строения валялись обломки, битое стекло. Все это напоминало заброшенный завод или лабораторию.