Колечко с бирюзой

– Слышала бы тебя Виктория! Она считает себя непревзойденным специалистом по сленгу. Хочешь, научу тебя кое-каким выражениям, твоя подружка с ума сойдет от зависти, но только в обмен...

– Что еще за обмен? – Наташа настороженно посмотрела на него.

– Обещай, что споешь мне еще парочку-другую песен на стихи Киплинга.

– Без проблем! – Наташа подмигнула ему, взяла гитару и вновь пристроила ее на коленях. – Сейчас я спою тебе песню, она написана не на стихи Киплинга, но очень близка ему по теме. Так и называется: «Я – Киплинга солдат». У меня подружка есть, Софья, так ее мама очень эту песню не любит. Ей постоянно какие-то напасти, беды мерещатся, а в последнее время она даже запретила Соньке ее петь. А мне она очень нравится... Мы ее в походах пели, у костра...

Наташа склонилась головой почти к самому грифу гитары. Вздрогнули худенькие плечи, и он услышал песню, слова которой определят всю его будущую судьбу, его нелегкое движение по жизни.

Опять со мной дорога,

Желанья сожжены,

Нет у меня ни бога,

Ни черта, ни жены.

Чужим остался Запад,

Восток – не мой Восток,

А за спиною запах

Пылающих мостов...

Игорь сжал виски руками. Темная ночь, разрываемая очередями трассеров, мертвенно-бледное свечение ракет, гортанные выкрики и запах свежей крови повсюду... Господи, что с ним творится? Он открыл глаза и заметил блестящую дорожку на девичьей щеке. В этой песне скрывалась какая-то непостижимая, жестокая истина, которая касалась только его, и никого более. Но почему плачет эта славная девочка? И какое ей дело до того, что связано с мерзким словом «война»?.. Ему пришлось всего полгода воевать в Афганистане, и он, как многие его сверстники, думал, что подобное уже не повторится никогда. Разумом он, казалось, понимал это, но сердцем... Сердце подсказывало, что страшные и кровавые войны еще впереди. Его войны... И возможно, еще более страшные, чем война в чужой стране, против чужого народа...

Наташа пела и не замечала его странный взгляд и посеревшее лицо:

Сегодня вижу завтра

Иначе, чем вчера,

Победа, как расплата,

Зависит от утра.

Безымянным солдатом

Умру, и наплевать,

Я жить-то не умею,

Не то что убивать...

^[10]

Внезапно порывом сквозняка распахнуло створку окна. Игорь повернул голову и увидел в дверях палаты высокого светловолосого парня. По взгляду, отнюдь не братскому, которым его одарил незнакомый визитер, он понял, что это и есть Наташин жених. Посетитель, сжимая, как эфес сабли, букет из трех ярко-красных гладиолусов, миновал расстояние от дверей до окна и встал рядом с Наташей. Медленно перевел взгляд с девушки на Игоря, потом обратно. Увиденное, по всей вероятности, жениха совсем не обрадовало. Но нужно отдать должное его выдержке – ни один мускул не дрогнул на его загорелом лице, и только сузившиеся зрачки показали, что царивший в палате интим заметно ему не понравился.

Игорь перевел взгляд на Наташу. Кажется, появление суженого было для нее полнейшей неожиданностью. Вдобавок она сильно смутилась, если не испугалась, и ей не удалось скрыть это за жалкой, виноватой улыбкой.

– Извини, Петя, но я не думала, что ты сегодня приедешь.

– Слава богу, что имя не забыла, вспомнила. – Петр улыбнулся, но еще раз весьма неприязненно взглянул на Игоря. Затем по-хозяйски обнял Наташу за плечи и с явной издевкой в голосе справился: – Вы, надеюсь, не будете возражать, если я на несколько минут заберу Наташу.

Игорь лишь пожал плечами, и Петр увлек девушку за ширму.

Некоторое время Игорь слышал взволнованный Наташин голос, но потом макушка Петра исчезла, и шепот смолк. Игорю показалось, что он различает тяжелое мужское дыхание, и кулаки его непроизвольно сжались. За кого они его принимают? Неужто за жалкого инвалида, слепоглухонемого да еще вдобавок невменяемого? Словно в подтверждение его догадок, в углу скрипнула кровать. Игорь глубоко вдохнул воздух, поперхнулся и зашелся в кашле, тяжелом, мучительном, со слезой...

Наташа выскочила из-за ширмы и обеспокоенно спросила:

– Что с тобой? – И, обернувшись, крикнула застывшему, как бронзовый монумент, блондину: – Быстро неси воды!

«Монумент» оперативно выполнил приказ, и уже через минуту Игорь благодарно улыбнулся, хотя на душе у него кошки скребли: все пуговицы на халате и две верхние на блузке у его сиделки были расстегнуты, а челка выглядела более растрепанной, чем во время их импровизированного концерта.

Петр пришел в себя первым, достаточно трезво оценил обстановку и нехороший взгляд подопечного своей невесты.

– С вашего позволения, – если судить по манерам, воспитывался он не иначе как в Пажеском корпусе, – мне нужно переговорить с Наташей. На носу свадьба, – подчеркнул он, – а у нас масса нерешенных проблем.

– Конечно, конечно, – с готовностью произнес Игорь. Затем представил себя со стороны и чуть не сплюнул от досады и злости – с чего бы вдруг его раскатало на ответные реверансы? Наташа и ее галантный жених скрылись за дверью, а Игорь, припечатав кулаком подлокотник кресла, зашипел от боли в боку и с удовольствием выругался.

Глава 14

Ночью Игорю внезапно стало плохо. Вызвали Герасимова, следом, прямо со дня рождения дочери, благоухая хорошим вином и праздничными пирогами, примчался Лацкарт.

Резко упавшее давление и бледность кожных покровов указывали на возможность внутреннего кровотечения.

Перепуганная Наташа из своего угла видела только бессильно свесившуюся с кровати руку и слышала быстрый говорок начальника отделения, прерываемый глухим басом Герасимова.

– Наташа, – повернулся к ней Яков Самойлович, – выходит, ему стало плохо сразу же после ужина? Как я понимаю, ничего особенного он не ел, все, как обычно, в соответствии с диетой?

– Да, – подтвердила девушка и вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что же происходит за спинами врачей, – никаких отклонений от диеты не было.

– Подойди ближе, – приказал Лацкарт, – и расскажи подробно, как обстояли дела до ужина.

– В полдник он выпил только сок, даже печенье не съел, – почти прошептала Наташа, нервно теребя в пальцах косынку, – а потом я помогла ему добраться до кресла-качалки. До нее всего три шага; я подумала, что ничего страшного не произойдет, до туалета же он добирается...

– А ты подумала, дурья твоя башка, – Лацкарт постучал согнутым пальцем ей по лбу, – сколько усилий требуется даже здоровому человеку, чтобы с нее подняться? При этом прежде всего напрягаются мышцы живота, ты же будущий медик, должна это знать, черт побери! – Гневно сверкнув глазами, он с досадой произнес: – Старый идиот! Доверился сопливой девчонке! – И, отвернувшись от Наташи, пробурчал Герасимову: – Давай его на стол! Хорошо, если только внешние швы разошлись... – Он вновь повернулся к девушке и сердито прикрикнул: – А ты не реви! Будешь присутствовать на операции, убедишься, что своим «уходом» натворила!

– Погоди, Яков Самойлович, – прервал его Герасимов, – кажется, он приходит в себя.

Врачи вновь склонились над Игорем, а Наташа подкралась ближе и встала рядом с дежурной медсестрой, которая хотя и покачала головой и губы поджала осуждающе, но отодвинулась в сторону, предоставив девушке лучшее место для обзора.

Цвет лица Игоря почти сравнялся с цветом наволочки. Струйки пота, скатываясь с висков, слились в большое влажное пятно вокруг головы, а лицо стало походить на лик со старой иконы, измученный, почерневший...