Убей меня нежно

Мы шли пешком вдоль реки, по заледеневшей глине, слегка касаясь друг друга руками, отчего у меня по позвоночнику пробегали электрические разряды. Ветер дул в лицо. Мы, как по команде, остановились и стали смотреть на медленную коричневую воду, в которой мерцали пузырьки, появлялись частицы мусора и неожиданные чмокающие водоворотики.

– Теперь ты моя, – сказал он. – Моя собственная любовь.

– Да, – сказала я. – Да. Я твоя.

Полусонные, мы вернулись домой в воскресенье поздно вечером. Когда мы вошли, я ощутила что-то на коврике под ногой. Это был коричневый конверт без имени и адреса. На нем было только написано «Квартира 3». Наша квартира. Я открыла конверт и достала оттуда листок бумаги. На нем было начертано толстым фломастером: «Я ЗНАЮ, ГДЕ ВЫ ЖИВЕТЕ».

Я передала листок Адаму. Он взглянул на него и скорчил рожу.

– Надоело звонить по телефону, – сказала я.

Я привыкла к звонкам, раздававшимся днем и ночью, к молчанию в трубке. Это показалось совсем другим делом.

– Кто-то приходил сюда, – сказала я. – Просунул это под дверь.

Адама, казалось, это не смутило.

– Так поступают агенты по недвижимости, не правда ли?

– Может, стоит позвонить в полицию? Просто смешно терпеть это и ничего не предпринимать.

– И что мы скажем? Что кто-то знает, где мы живем?

– Мне кажется, что обращаются к тебе.

Лицо Адама стало серьезным.

– Надеюсь, что так.

Глава 15

Я взяла на работе недельный отпуск.

– Нужно приготовиться к свадьбе, – со значением сообщила я Майку, хотя готовить, собственно, было нечего.

Мы собирались сочетаться браком утром, в ратуше, которая походила на дворец диктатора вроде Сталина. Я надену бархатное платье, которое мне купил Адам («И ничего под него», – проинструктировал он меня), и мы зазовем двух прохожих с улицы в качестве свидетелей на церемонии. В полдень поедем в Лэйк-дистрикт. Он сказал, что у него есть одно местечко, чтобы мне показать. Потом мы вернемся домой и пойдем работать. Может быть.

– Ты заслужила отпуск, – с готовностью заявил Майк. – Последнее время ты работала очень напряженно.

Я удивленно взглянула на него. На самом деле я едва ли вообще работала.

– Да, – солгала я. – Мне нужно отдохнуть.

До пятницы предстояло успеть сделать несколько дел. Первое я откладывала уже давно.

Джейк по договоренности был дома, когда я появилась у него с взятым напрокат микроавтобусом, чтобы забрать оставшиеся вещи. Я не особенно в них нуждалась, но мне не хотелось, чтобы они оставались в той квартире, словно однажды я могла вернуться к прошлой жизни и вновь надеть эту одежду.

Он приготовил мне чашку кофе, а сам остался на кухне, нарочито склонившись над пачкой документов, на которые, я была уверена, он едва ли смотрит. Он побрился и надел голубую рубашку, которую я ему подарила. Я все время смотрела в сторону, стараясь не видеть его усталого, умного, знакомого лица. Как я могла подумать, что это он звонит или присылает анонимные записки? Все мои варварские мысли исчезли напрочь, и я просто ощущала подавленность и некоторую грусть.

Я старалась быть как можно более деловой. Сложила одежду в пластиковые пакеты, завернула в газету фарфоровую статуэтку и положила все это в специально купленные картонные коробки. Сняла с полок книги, сделав так, чтобы пустот на их месте не было заметно. Я погрузила в автобус даже стул, на котором сидела, будучи студенткой, старый спальный мешок и некоторые компакт-диски.

– Можно, я оставлю цветы? – спросила я Джейка.

– Если ты считаешь, что так лучше.

– Да. И если я что-нибудь пропустила…

– Я знаю, где ты живешь, – сказал он.

Повисла тишина. Я проглотила остывший кофе, потом сказала:

– Джейк, мне очень жаль. Мне нечего больше сказать, кроме того, что мне очень жаль.

Он пристально посмотрел на меня, потом слабо улыбнулся.

– Со мной все будет в порядке, Элис, – проговорил он затем. – Сейчас мне плохо, но все будет в порядке. А с тобой будет все в порядке? – Он приблизил ко мне свое лицо. – Будет?

– Не знаю, – сказала я, отстраняясь. – Я ничего не могу поделать.

Я было подумала о том, чтобы поехать к родителям и оставить у них все ненужные мне вещи, но раз уж я не хотела, чтобы мои вещи ждали меня у Джейка, то пусть они не ждут меня нигде. Я начинала новую жизнь, с чистого листа. У меня возникло головокружительное ощущение того, что я сжигаю за собой все мосты. Я остановилась у первой же комиссионки и отдала ошеломленному клерку все: книги, одежду, статуэтку, компакт-диски и даже стул.

Еще я договорилась о встрече с Клайвом. Он позвонил мне на работу и настоятельно попросил встретиться до моей свадьбы. Мы увиделись в среду на ленче в темной маленькой таверне в Клеркенвелле. Мы неловко расцеловались, как воспитанные малознакомые люди, уселись за столик у очага и заказали по артишоковому супу и бокалу домашнего вина.

– Как Гэйл? – спросила я.

– О, возможно, хорошо. Мы в последнее время редко встречаемся.

– Хочешь сказать, что у вас все кончено?

Он печально усмехнулся, на мгновение стал тем Клайвом, которого я знала так хорошо и перед которым все время чувствовала неловкость.

– Да, видимо. Боже, ты ведь знаешь, Элис, я безнадежен в отношениях с женщинами. Влюбляюсь, а когда дело принимает серьезный оборот, то пугаюсь.

– Бедная Гэйл.

– Я хотел поговорить не об этом. – Он угрюмо погрузил ложку в густой зеленый суп.

– Ты хотел поговорить со мной об Адаме, я права?

– Точно. – Он отпил немного вина, снова помешал суп, потом заговорил: – Теперь, когда мы встретились, прямо не знаю, как это сказать. Я не буду про Джейка, ладно? Это… да, ты помнишь, я видел Адама и уверен, что рядом с ним все мужчины в комнате показались ничтожными. Но ты уверена в том, что делаешь, Элис?

– Нет, но это ничего не значит.

– В каком смысле?

– В буквальном: это ничего не значит. – Я обнаружила, что впервые после встречи с Адамом мне захотелось рассказать, что я чувствую по отношению к нему. – Видишь ли, Клайв, я просто по уши в него влюблена. Тебя когда-нибудь хотели так страстно, чтобы…

– Нет.

– Это было похоже на землетрясение.

– Ты раньше высмеивала меня за такие слова. Ты использовала слова «доверие» и «ответственность». Ты раньше говорила, – он ложкой указал на меня, – что только мужчинам свойственно говорить «просто так случилось» или «это было похоже на землетрясение».

– Каких слов ты ждешь от меня?

Клайв взглянул на меня с явно клиническим интересом.

– Как вы познакомились?

– Увидели друг друга на улице.

– И все?

– Да.

– Вы просто увидели друг друга и тут же прыгнули в постель?

– Да.

– Это просто похоть, Элис. Ради похоти ты не можешь перечеркнуть всю свою жизнь.

– Отцепись, Клайв. – Он, похоже, принял это как разумный ответ. Поэтому я продолжила: – Он для меня все. Я для него сделаю все, что угодно. Это как наваждение.

– И ты называешь себя ученым.

– Так оно и есть.

– Почему у тебя такой вид, словно ты вот-вот заплачешь?

Я улыбнулась:

– Я счастлива.

– Ты не счастлива, – сказал он. – Ты выбита из седла.

Еще я договорилась о встрече с Лили, хотя сама не знала зачем. Для меня в офисе была оставлена записка: «Для Элис». Возможно, она не знала моего полного имени.

«Мне нужно поговорить с тобой о мужчине, которого ты у меня украла, – гласила записка, которую мне тут же нужно было выбросить. – Это срочно и должно остаться в тайне. Не говори ему». Она написала номер своего телефона.

Я подумала о послании, которое подкинули нам под дверь. Бумага была другая, почерк – мелкий и убористый, похожий на ученический. Совершенно другой, но что это могло значить? Любой может изменить почерк. Я поняла, что мне хотелось, чтобы это оказалась Лили, а не Джейк. Следовало сразу же показать записку Адаму, но я этого не сделала. Я убедила себя в том, что у него и без того довольно забот. В скором времени должна была выйти книга Клауса. Адаму уже позвонили два журналиста, пожелав взять у него интервью «о том, каково быть героем». Они задавали вопросы о Греге и его моральной ответственности за смерть альпинистов-любителей, которых тот повел в горы и оставил умирать. Адам презрительно отнесся к слову «герой» и просто отказался комментировать поведение Грега. Однако я часто слышала, как они с Клаусом обсуждали эту тему. Клаус упирал на закрепленный на маршруте шнур. Хотя ему не хотелось выступать в качестве судьи, но как мог Грег поступить так неосторожно? Адам снова и снова отвечал, что на высоте свыше восьми тысяч метров люди не способны отвечать за свои действия.