Умереть, чтобы жить

Вилли постарел за эти несколько дней. Стал черным и сухим, как индус. И даже не взглянул на краски.

«Что станешь делать?» — зачем-то спросил я, заслоняя спиной тот портрет Нижинского, для которого позировал.

«Попробую пить. Может выйдет работать. В общем — постараюсь выжить… И, наверно, все-таки, буду ждать. У меня теперь есть компания — Лара».

— Понимаю. Ты не смог уйти. Ты пожалел его. — Аня кивнула. — Я, действительно, понимаю.

— Не смог! И сбежал от тебя… Вот… — Карлос развел руками. — Такая вышла исповедь…

— Спасибо, что счел возможным рассказать мне… Даже не знаю, как поступить, не пойму, что чувствую. — Аня серьезно посмотрела в темные глаза. — Наверно, мне не удастся сразу разлюбить тебя. Но я буду стараться. И попытаюсь быть счастливой.

Карлос поднялся и отошел к окну.

— Самое смешное и, увы, абсолютно очевидное в этой ситуации, что я люблю тебя… И совершенно не представляю, куда девать эту идиотскую любовь!

— Все пройдет… Завтра я пойду к Пушкарю и подам заявление об уходе. Ресторан — не придел моей мечты, ты был прав… А Ларсик станет знаменитостью, как и хотел. Он добьется, он все сможет, — ведь его будет поддерживать и вдохновлять могущественный Вилли.

А я пока стану помогать маме — как никак шью и вяжу с пяти лет. Буду делать смешных кукол и продавать на Арбате… Там, видно, и познакомлюсь с арабским шейхом. — Аня расхохоталась, давясь слезами и закрыла лицо руками. — Уходи скорее. Уходи! Нельзя же так, — тянуть больной зуб за веревочку…

Карлос не мог сдвинуться с места, мучимый противоречивыми чувствами.

— Да уходи же ты! Умоляю…

Она убрала руки лишь услышав щелчок входной двери. В комнате стало тихо, на подносе давно остыл кофе. Аня бросилась на подушку и впервые за этот день по-настоящему разрыдалась: громко и безутешно.

…В понедельник она сидела в кабинете Пушкаря, объясняя, что должна срочно уехать с матерью в Тулу. Плела что-то про личные обстоятельства, осложнения после болезни. Он качал головой, набавлял ставку. А потом взмолился:

— Дай мне хотя бы неделю на поиски замены, передай заместительнице свой опыт и считай себя свободной… Ох Венцова, Венцова! Что ж вы разбегаетесь — так хорошо начали, у меня грандиозные проекты… — Он скривился и прижал левую ладонь к сердцу. — Предынфарктное состояние… Будь другом, Анна, не подводи… Я уж молчу, что по условиям контракта могу взыскать с тебя приличную неустойку… Но по-человечески, по-братски прошу…

— Если по человечески, я постараюсь. — Пробормотала Аня, презирая себя за уступчивость

17

В конце апреля термометр в Москве показал максимальную за последние триста лет температуру. Зелень ещё не успела пробиться, но асфальт плавился на солнце, а все вокруг казалось тусклым и пыльным — прошлогодняя трава газонов, голые ветки деревьев, немытые окна домов, с годовыми следами экологического неблагополучия. На улицах люди в теплых пальто и куртках даже не оборачивались на тех, кто уже щеголял в босоножках, сарафанах или маечках.

И те и другие выглядели нелепо, как и Аня, одевшаяся с учетом безвременно жаркого солнца в светло-бежевый пиджак и длинную, мягкую, сплошь розами и маками усеянную юбку. На серых улицах и в автобусе она чувствовала себя неуместно-нарядной, сожалея о привычных джинсах и пуловере. Но в этот день Ольга отмечала день рождения и все были приглашены на закулисный фуршет после выступления.

В истинной причине хорошего настроение и желания поскорее начать весенний праздник Аня не хотела признаваться даже самой себе. Но это было так: надевая новую юбку, подбирая к ней украшения из розовых кораллов, она думала о том, какое впечатление произведет своей цветущей прелестью на Карлоса.

Карлос расстался с Вилли. Он жил в однокомнатной квартире, купленной на собственные деньги — отношения с отцом так и не наладились, блудный сын не собирался возвращаться в пятикомнатные родительские хоромы. Ане он сказал: «Буду ждать тебя, сколько потребуется. Но постарайся не мучить меня — жизнь проходит, я это кожей чувствую. Жутко обидно, что она проходит без тебя».

Они встречались на сцене каждый вечер и расходились порознь, едва кивнув друг другу. Мокрый мартовский снег, холодный дождь, поливающий из клочковатых, свирепо проносящихся над Москвой облаков, не способствовал расцвету оптимизма. Аня мучилась сомнениями, упрекала себя за то, что наделала кучу ошибок и ничему не научилась. Но стоило лишь появиться победно воссиявшему солнцу, — и все переменилось. Стало ясно: жизнь теперь только начинается, достижения неоспоримы, завоевания велики: деньги, профессия, уважение коллег, а главное — любовь. Пусть непростая, но сильная.

Вилли побежден, Карлос избавлен от мучительной зависимости, а это посложнее, чем кодироваться от алкоголизма или курения. В чем же дело? Надо поскорее выползать из своей норы, разрушить баррикады, которые сама же вокруг себя нагромоздила, и двинуться навстречу законно причитающемуся счастью.

В гримерной Аню ждал букет многозначительно алых роз, которые регулярно присылал ей некий поклонник. Достав один цветок, она воткнула его в прическу вместо шелкового. Крупные шипы хорошо держались в кудрявых волосах. В финале танца Карлос обхватил талию Кармен, та на миг бессильно откинуться в его согнутых руках. Он прижал её к себе и склонился, словно стремясь к поцелую. Но не поцеловал. Горячо дохнул в шею, скользнул губами по виску, волосам и вцепился в розу. Аня замерла, представив, как впиваются в кожу когтистые колючки. Карлос достал цветок, к подбородку побежала капелька крови… Но глаза улыбались, и Аня шепнула «Да»…

После завершения программы она не торопилась переодеваться — идти на вечеринку Оли совсем не хотелось. Дождаться Карлоса и — сбежать! Аня аккуратно стирала грим тампоном, прислушиваясь к шагам за дверью. По коридору зачастили каблучки, дверь распахнулась — на пороге появилась стройная, яркая женщина в серебряном, узком, сильно открытом платье. Красавица замерла, протягивая к Ане обнаженные, унизанные позвякивающими браслетами руки.

— Анюта!

— Линка!

Они с разбегу обнялись. В комнате поплыл запах «Опиума».

— Ты меня в зале не видела? Я же махала, махала, а Денис даже стоя хлопал. Мы за первым столиком слева… Вот так встреча! Да ты просто звезда… Покажись… — Алина развернула Аню. — Худющая, сексуальная… А я расплылась на тамошних харчах. — Она обхватила ладонями стиснутую широким поясом талию и крутанулась на каблучках.

— Ничуть не растолстела. Прямо фотомодель. — Аня села в свое кресло, во все глаза рассматривая Алину. Стрижка ей шла — рыжие «перышки» на лбу и на шее. Шея длиннющая, жемчужные гроздья в ушах касаются ключиц. Глаза синие, наивно распахнутые, детские и опытные одновременно.

— Живенько переодевайся! Тебя все ждут. Я обещала привести звезду свою школьную подружку.

— Спасибо, что предупредила. Боюсь, Денис проговорится насчет «сестричек».

— Да пусть! Там люди деловые. Им наши родственные отношения по фигу. Только… — Алина многозначительно окинула взглядом испанский костюм Ани.

— Разумеется. Танцовщица из ресторана, все равно что путана, и вдруг сестра Алины Южной!

— Анюта! — Алина обняла её за плечи. — Мы уже большие девочки, все прекрасно понимаем… Какое это, к чертям, имеет значение? Мы снова вместе и теперь не будем ссориться из-за пустяков.

— Понимаешь… У меня сегодня встреча с одним человеком. Важная.

— Заметила! Просто очумела: в кабаке на сцене в обнимку ты и Карлос Гарсиа! Денис ростбифом подавился и говорит: «В России, действительно, произошли большие подвижки». Голосом Горбачева. Он здорово всех копирует. Так он его уже пригласил. Ну, Денис — Карлоса.

— Согласился? — Удивилась Аня, переодеваясь за ширмой.

— Интересно! Друг юных дней, наперсник нежных игр!

— Я готова. — Появившись, Аня быстро собрала в узел и сколола на затылке волосы, вдела в уши коралловые сережки.

— Другое дело. Аспирантка МГУ из очень хорошей семьи, — одобрила Алина костюм. — Кораллы дешевенькие, но тебе идут.