Умереть, чтобы жить

— Оденься. Ты вспотела, а здесь, между прочим, сквозит… Не простудись, малышка. — Он подхватил сумку и кожаную куртку на шоколадном меху. — До завтра. Иди к девочкам. Меня, к сожалению, ждут.

Послав воздушный поцелуй он ушел! Ушел… Аня очнулась от холода она все ещё сжимала в руке бокал, шелестели пластины жалюзи от врывающегося в приоткрытую фрамугу сквозняка. В комнату влетали блестящие снежинки и тут же, растаяв, гасли.

14

На следующий день Аня сидела за гримерным столиком, думая о том, что точно так ей придется сидеть здесь каждый вечер, потом одеваться и танцевать перед пьяными людьми. Ресторанная плясунья — вот ужас-то! Ясно представила лицо Инги с горькой укоризненной улыбкой. — «Я всегда говорила — у этой девочки незавидная перспектива. Дурная предрасположенность. Породы нет, да и характера», — сообщит она дочери. Хорошо еще, что четы Южных нет в Москве. Не хотелось бы увидеть их за столиком в тот момент, когда кто-нибудь из веселеньких посетителей будет соваться на сцену с долларами, заказывая «танец живота» или что-нибудь ещё более экзотическое.

Перед самым началом программы в женскую гримерную влетел директор:

— Извините, девочки, не стучусь. Знаю-знаю, все уже готовы… Никто не видел сегодня Матвея? Ну, господина Ларсена?

— Ларсика? — сообразила, наконец, Лида. — Не-а. Он и вчера раньше всех ушел. — Девушки переглянулись.

«Что-то произошло!» — похолодела Аня, и тут же вспомнила, как уже с того момента, когда застала его здесь, шепчущего перед зеркалом какие-то заклинания, почувствовала: дело неладно. У заигравшегося супермена какие-то проблемы!

Механически улыбаясь она появилась на сцене, на автопилоте отрабатывала номера, но думала лишь об одном: только бы все обошлось с Ларсиком, только бы увидеть его невредимым. Каким угодно, — злым, равнодушным, надменным, но живым.

Именно таким он предстал в коридоре, когда девушки побежали переодеваться.

— Явился! Тебя Пушкарь обыскался… — на ходу сообщила Оля, сделав удивленные глаза.

Аня остановилась, продолжая стаскивать перчатку и уставившись на Ларсика как на привидение. Он снова стал брюнетом — больше никаких признаков внешних увечий не обнаруживалось.

— Все беспокоились, — объяснила она.

— Не понимаю, что за паника? Мой выход через двенадцать минут. — Он выкинул в урну сигарету. — В салоне задержался. — Ларсик мотнул лохматой головой. — Ну ведь так лучше? Возврат к истокам — это сейчас модно.

— Н-не знаю… — оторопела Аня.

— Не может же любовник Карменситы быть шведом?! По-моему, он, знаешь, кто? — Вплотную приблизившись к девушке, он шепнул ей в щеку. — Он испанец!

Снова заклокотала энергия и радость — силы бурлили, словно кто-то встряхнул бутылку игристого вина. Выйдя на сцену, Аня почувствовала, что движется великолепно, источая притягательные импульсы. Ресторан казался ей чуть ли не залом Метрополитен опера, а лица мужчин, подбежавших к сцене специально для того, чтобы поаплодировать ей, — сплошь симпатичными.

«Влюблена! — ликовала Анна. — Теперь уж точно знаю — влюблена! Что-то случится, случится, я знаю… Сегодня тридцатое декабря… Заветная черта приближается, а за ней — ослепительное счастье…»

После выступлений Аня тщательно привела себя в порядок, радуясь, что надела новый, связанный матерью свитер — белый, с искусно вышитыми на груди букетиками незабудок. Голубые шарф, шапочка и варежки — пушистые, мохеровые. Жакет из светло-серого серебристого козлика, приобретенный с предпраздничного гонорара, а главное, — выражение лица — сюрпризное, светящееся ожиданием. Она себе понравилась, а значит, — понравится и Карлосу, наверняка поджидающему свою партнершу где-нибудь на выходе.

Выйдя из служебного подъезда, Аня остановилась, с удовольствием вдыхая морозный воздух и подставляя лицо мелким, ювелирной выделки снежинкам. Они искрились в свете фонаря и аккуратно ложились на варежку, позволяя рассмотреть свои алмазные кружева. Как хорошо стоять вот так, разглядывая крохотные звездочки и чувствовать: вот сейчас, сейчас раздастся его голос… Умелые руки обнимут плечи… Господи, как же прекрасна эта декабрьская ночь! Предвкушая мгновение встречи, она медленно, поддевая носками сапог снежную россыпь, двинулась к автобусной остановке.

— Анюта, привет! Чуть тебя не упустили! — Рядом с Аней неслышно остановился большой автомобиль, совершенно иностранный и новенький. Дверцу распахнул незнакомый мужчина. — Садись, лапуся, замерзнешь!

Она демонстративно ускорила шаг.

— Постой! Мы ж знакомы! — Из машины выбежали и преградили ей путь двое мужчин в распахнутых дубленках, под которыми угадывалась атлетическая фигура.

Аня оглянулась: ресторан с дежурившими охранниками остался позади. В верхушках сосен шумел ветер. Пожалуй, не докричишься: шоссе, елки, сосны, ночь. Яркий неон на крыше оставшегося позади «Вестерна», безнадежно пустая автобусная остановка за чередой белых елок. Стало неприятно и зябко.

— Я вас не знаю, извините, — попыталась обойти мужчин Аня.

— Погоди… — Один из них, распахнув руки, преградил девушке путь. Мы ж тебе сегодня хлопали! Хотели презент сделать. Пушкарь запретил. Сказал: личные контакты только за пределами кабака. Вот мы и за пределами. — Парень гоготнул. — Полсотни устроит? Нас двое, я и Гена.

— С ума сошли? — Попыталась увернуться вспыхнувшая Аня. — Я позову охрану.

— Не выламывайся, киска. Дело не в деньгах. Генка накинет ещё пол куска. Мы ж понимаем — искусство — святое дело. — Парень сгреб Аню в охапку, дохнув ей в лицо перегаром.

— Пусти! — Взвизгнула она изо всех сил, ударив кавалера кулаком в каменную грудь. Рука заныла — все равно, что колотить в кирпичную стену.

— Ген, помоги загрузить телочку, пока она мне фейс не попортила.

— Меня зовут Боб, — представился он Ане, скручивая ей за спиной руки. — Мы всякие приемчики знаем. Хочешь ласки — обеспечим. Любишь «садо» — и здесь не обидим.

— Отпустите! — Жалобно взмолилась Аня.

И в этот же момент подоспела помощь. Все, как полагается в популярном кино: спаситель с мужественным лицом вырос рядом. В черных волосах блестел снег, глаза насмешливо щурились.

— Убери клешни, парень. Это моя подружка, — сказал спаситель совсем спокойно, не вынимая рук из карманов куртки.

Боб послушался и промычал:

— А чего сразу не сказал? Ходит здесь козочка одинокая, кого-то поджидает. Можно понять — сама напрашивается. А потом такой кипиш устраиваете. Только голову людям морочите! — Хлопнув дверцами автомобиля, приставалы скрылись.

— Как в сказке. — Аня, не отрываясь, смотрела на своего спасителя, и не могла представить никого красивее, лучше, желанней. Так бы стоять и смотреть, ощущая себя самой счастливой женщиной на земле.

— Пошли скорей греться. У тебя нос как морковка. «Ко-зоч-ка»! нараспев повторил Ларсик. — Неплохо.

Аня пошла за ним, ничему уже не удивляясь. У обочины оказалась обалденная спортивная машина космических форм. Они плюхнулись на низкие сидения.

— Ножки протягивай, не бойся. Только пристегнись. Это «Порше». Идиотская тачка — может летать, но у нас нет таких дорог. А по здешним колдобинам ей трудно — не та порода.

— Все равно, что борзую в деревенской конуре привязать… Дорогая?

— Жуть. Сплошное пижонство… Но ведь красиво?

— Красиво, — согласилась Аня, полулежа в мягком кресле. Руки Ларсика на миниатюрном руле казались большими и очень сильными. И вообще, — мужчину украшает загадочность, спортивный автомобиль, элегантная разборка с двумя громилами. Даже если б он не умел танцевать мамбу. Но то и другое — убойная смесь!

— Я балдею, — сказала Аня. — К метро подкинешь? Кажется, ещё успеваю.

— Новости. Не знал, что московский метрополитен работает до двух.

— Ну, тогда на такси. Я у Центрального рынка живу.

— Знаю. Мы почти соседи. Суворовский бульвар заметила?

— Смеешься? Я ж — невылазная москвичка. Во всех песочницах на бульварном кольце копалась. Разок была в Питере, разок в Таллине. Еще на школьные каникулы.