Курсантки

— Нахлебается, уйдёт. — Вздохнула матушка. — Упряма. Не уломать. Ты финансовый кончал, они переводчики. Может, не будут их так мордовать. Всё-таки цветы жизни.

— Счас. Затолкают в вазу, и будут нюхать.

— Чего, чего? — не выдерживаю я.

— Это мои мысли в слух, — небрежно роняет брат.

Полнейшая чушь. Опять ломается. Я обиженно отворачиваюсь. Как будто всё остальное, что он только что морозил было иным.

— Саша, не пугай нас, всё-таки девочки. И девочки все из приличных семей. Умненькие.

— Вот в этом я глубоко сомневаюсь. — Скорчил мину Сашка. — Умненькие к Яге на лопату не сядут. Иванушка дурачок и тот разбирался в её рекламе. А Ирка от сказок-то ещё не далеко оторвалась. Опять же, с наших бугров тоже всё хорошо просматривается. Как могли не рассмотреть вывеску для дураков: "Не влезай — убьёт!"

Отец вздохнув, изрекает:

— Поживём, увидим, — и подталкивает меня к двери. — Шагай солдатик.

У меня на это его «солдатик» отчего-то сжалось сердце.

— Ладно, будем надеяться, что она не откинет так сразу копыта, а немного помучится. — Догоняет меня на лестнице сарказм брата.

Кисло усмехаюсь. Вот же какой противный. Неймётся никак ему. Непременно надо потрепать нервы и лягнуть. А брат измывается.

— Проверь пока рядышком, ничего не забыла?

Мы встаём. Я кручу информацию сборов в голове и хлопаю себя по карманам.

— Забыла!

— Что, — ухмыляется брат.

— Флакон духов, — моргаю растерянно глазами я.

Мой брат хлопает себя по бокам и ржёт. Я срываюсь возвращаться. Духи при таком вонючем камуфляже просто жизненно необходимая вещь.

— Стой на месте, — встрепенувшись, просит мать.

— Почему это?

— Плохая примета возвращаться.

— Напридумывали примет. Столько праздников и примет только у нас ненормальных. Ни в одной стране мира ни найдёшь ничего подобного. — Разворчался Сашка. — К тому же, ей уже хуже не будет. Где он у тебя, курица?

— Перед зеркалом, специально положила на вид…,- виновато бормочу я. — Только поторопись, а то опаздывать нехорошо, тем более первый раз.

— Опаздывать вообще нехорошо, — ухмыляется братец и рявкает на меня. — Всё, базар замяла, топай вниз и жди меня у машины.

О, как смело! Но быстро развернулась и понеслась догонять родителей. Ждём. Сашка суёт мне флакон моих любимых духов. Наконец-то всё на месте и наш путь продолжается.

2

Машина лихо катит к институту. Ништяк. Тачек завались. Одна круче другой. Парад достатка. Отец нашёл лазейку и припарковался. Отнёс сумку на плац, где шло построение. Я помахала рукой, чтоб не страдал и ехал домой. Разберусь сама, не маленькая. Тем более хороводом. Таких как я немало. Нас тут же, не давая осмотреться, поставили в строй. Чтоб не расслаблялись и приучались с налёту к жизни по команде. Не важно, что стоять придётся ого-го сколько, главное: все на виду. Все покорны, как овечки: всем понятно, отпрыгались и отлетались. Ну ладно. Потерпится. Не всегда же я буду строем ходить. Мы с девчонками, буркнув: Салют! Обменялись улыбками, как старые знакомые. Затем, поговорив с нами полчаса обо всём и ни о чём, говорил зам начальника института. Он объяснил, между прочим, в какой институт мы поступили и кем выпустимся, если до этого дойдёт. Нам зачитали наши права и подробно рассказали про обязанности. Обязанностей, как водится, оказалось больше чем прав. Представили начальника курса, командиров взводов, старшин. Кажется, молодые и симпатичные. На истуканов не похожи. Но это на первый взгляд, а там время покажет. Звучит команда:

— Курс, стройся. В ряд, по четыре, становись.

Мы, как стадо коров, наблюдая друг за другом и все вместе за ребятами, принялись тыкаться, ища своё место. На что это похоже? Да ни на что. Дурдом! Никто ж ни в чём не волокёт. Но взводный бормоча:- За какие грехи мне это дано, — быстро разбирается с этой канителью. Мы непроизвольно оказываемся в строю. Тут же на нас гаркают:

— Разговорчики в строю.

Какие разговорчики, рта-то раскрыть не успели, все заняты правильным выставлением ног.

С боку слышится зычное:

— Правое плечо вперёд, марш!

Удивляясь тому, как у него это ловко с нами получается, топаем. Правое, левое плечо — это мы соображаем. Вспомнилась сцена из "Капитанской дочки". Та самая, где учили солдат маршировать «сено-солома». Тогда хохотали. Сейчас не хотелось, как бы самим не оказаться в той соломе. Нас повели в общежитие. Вещи пришлось тащить самой. Не легко. Я кусала свой хвост, что так рано отправила восвояси отца. В блефовую жизнь безжалостно вторгся реализм. Сумка сразу показалась тяжеловатой и я вспоминала чего такого лишнего туда засунула, которое не жалея можно было выбросить по дороге. Да пропади пропадом, чтоб я ещё хоть раз её так напхала…

— Орлы — ы… — скалит зубы офицер один из наблюдавших за нашим променадом.

Второй пальцем сдвинув эдак фуражку почти на нос, чешет затылок.

— Орлицы…

Оба ухмыляются. Что-то ёкает в моей груди. До чего мужики противные… Военные, не военные — носороги… нет бы помочь… Ну, я ещё худо — бедно волокла свою поклажу, а вот последняя в строю курсантка, так и осталась с той сумкой на плацу. Отлепить её от него она не смогла. Попробовала тянуть волоком за удаляющимся строем… Не тут-то было. Не оторвёшь. Сумка, не смотря на неимоверные усилия девчонки, не желала покидать плац.

— Наверное, он ей понравился! — ржут парни.

Им лишь бы ржать.

— Так, ну что там у нас ещё? — разворачивается всем корпусом к месту ЧП курсовой.

Взводный, не выдержав такого издевательства над плацем, обречённо махнув, подхватил вещи на плечо, а её подтолкнул в строй. "Надо же джентльмены не перевелись!" — перемигиваемся мы. Честно говоря, я терзалась, завидуя девчонке вышагивающей налегке, что я не последняя в строю, а волоку свой дирижабль сама.

Женская и мужские стороны нашего проживания разделялись стеной, к ним вели даже разные лестницы. Наша группа военных переводчиков занимала две комнаты. Дальше селились, финансистки и психологи. Нас разместили по пять человек. В комнатах всё по описи, которая тут же висит на стене, сбоку от двери. В неё входит шкаф, стол, пять кроватей, пять тумбочек, пять стульев. Ночная лампа.

Началась жизнь в полосочку. Военные дисциплины изучали в корпусе. Он располагался недалеко от студгородка. Там же была и военная кафедра университета. Занятия же в самом университете, по психологии, переводу и гражданским дисциплинам проходили в центре города. Добираться до корпуса со старшим. Группа смешанная с гражданскими. Пятьдесят на пятьдесят. Мы в камуфляже и они в изысканных нарядах. Картина страденная. Как не скажет наша модница Марина: "Игра теней". Утром построение, вечером построение. Перед сном проверка. До подъёма и после отбоя военная муштра. Для меня до этого уснуть и подняться не было проблемой. Сейчас это ужас! Теперь подъём стал пыткой. И отбой тоже пыткой. Какой же ненавистный голос у дневального утром и вечером! И главное — только уснёшь, хорошо хоть без снов, а то б на самом интересном месте вскочить от гарканья:- Подъём! Подлетаешь, как ошарашенный и не сообразишь, где ты и что от тебя хотят. С отбоем не лучшая картина. Как можно отключиться по команде… Даже если до этого слипались глаза, мозги получив команду сопротивляются. На первых же занятиях нам объяснили, что мы слишком молоды, чтобы разумно планировать свою жизнь. Поэтому, чтоб не иметь неприятностей все должны жить по команде. Мы поняли — шагу нельзя будет ступить без команды. И началось… Нас яростно и с прилежанием готовили к принятию присяги. Учили ускоренным методом военным премудростям: ходить в строю и по одному, выходить из строя, откликаться, представляться, выполнять команды, поворачиваться… Оловянные солдатики. Набрался вагон военных причуд не меньше. Мы, конечно, злились, но терпели. Обещали, потом будет легче. Конечно, верим. Сейчас ведь верят одни дураки. Да у нас просто нет выхода. А на ус мотаем — квартал таких лошадиных нагрузок и мы трупы не дотянувшие даже до первой сессии. Так что лучше верить. А пока мы таскались, как пришибленные. Не досыпая, не доедая и ещё при таких лошадиных нагрузках. В строю у нас заплетались ноги. На занятиях мозги, мы клевали носами и кляли судьбу. Мы с трудом держались на ногах, а взводный весёлый, бодрый и красивый, обещал: