Curacao-blue

— Удивительно.

— Не очень. Иногда просят показать паспорт.

— Простите меня, мой друг.

— Ничего. Не стоит извинений.

— Я обидела вас. Мне самой…

— Я знаю, сколько вам лет. Не стоит делиться этим секретом с остальными.

— Откуда?

— Заплатил стюарду, он посмотрел в книге регистрации пассажиров.

— Интересно.

— Что именно?

— Я никак не могу понять, как мне хочется отреагировать — возмутиться и обвинить вас в преследовании, или, наоборот, восхититься настойчивостью.

— Подумайте и известите меня о вашем решении.

— Хорошо. Тогда, чтобы загладить обиду, я предлагаю выпить. Я угощаю.

— Никаких “я угощаю”. Угощать покойников не самое лучшее времяпрепровождение.

— А быть угощаемой покойниками?

— Это нормально.

— Каким образом?

— Вы пили когда-нибудь алкоголь выдержкой в несколько десятилетий? Столетий? Те, кто заложил виноград в точило, те, кто следил за вином, приветствуют вас.

— Вы пугаете меня аллюзиями.

— Цезарь же не пугался.

— И был убит.

— Мы все будем убиты в свой срок вечным убийцей.

— Вы не боитесь смерти?

— Я боюсь жизни. Смерть — её прекращение. Что будет там — кто знает?

— Вы еретик?

— Я верю в Бога.

— И отрицаете Рай?

— Я не знаю, что меня ждёт. У меня нет индульгенции.

— Тогда послушайте, я предлагаю вам вот что...

— Я заинтригован. У вас есть индульгенция, от которой можно оторвать краешек?

— Не перебивайте, это, в конце концов, невежливо! Так вот, я предлагаю вам вернуться в мир, бросить эту вашу тоску и поехать в Англию.

— И что же там? Там будет весело?

— Там живу я. Мой муж…

— Прекратите. Прекратите немедленно.

— Почему?

— Меня воротит сама мысль о цивилизации.

— Да вы хоть секунду жили вне её? Вы понимаете, куда вы едете? Вы умеете жить вне города? Вы подохнете там от голода и холода, от болезней и дикого зверья! Оставьте это ваше безумие, и…

— Вы безумны.

— Что?

— Вы безумны. Вы сумасшедшая.

— Объяснитесь!

— Я не буду объясняться. Вы безумны. И закончим на этом. Мы с вами так и не выпили. Давайте сменим тему. Эй, гарсон!

— Да, месье?

— Два кюрасао, будьте любезны.

— Сию минуту, месье.

— Я не буду с вами пить.

— Хотите, я извинюсь?

— Нет.

— Тогда прошу вас, не покидайте меня. Завтра мы прибудем на место, я сойду, а вы отправитесь обратно.

— Откуда вы знаете?... А, понятно. Стюард?

— Конечно.

— Ваши напитки, мадам и месье.

— Благодарю вас. Вот, прошу.

— Спасибо, месье!

— Да что же вы делаете!

— Трачу уже ненужное мне.

— Вы безумец.

— Конечно. Выпейте со мной.

— Эй, бой! Да где тебя носит, колченогое отродье черепахи! Принеси виски!

— Вы переходите к тяжёлой артиллерии, капитан?

— Мне нравится ваше сравнение, генерал.

— Это средней тяжести, капитан.

— А что же тяжелее?

— Хорошая, добротная авиабомба. Очень чистое оружие, если попадает в цель. Немного сажи и никакого сопротивления.

— Вы сбрасывали такие?

— Нет. Я обычно находился в составе уворачивающихся.

— Вы были очень вёртким?

— Очень. Как видите, я до сих пор жив.

— Это совершенно неоспоримый аргумент, генерал! Выпьем!

— Ваше здоровье.

— Скажи мне, что с тобой случилось?

— Да ничего особенного. Детство в рабочих предместьях, потом отрочество на ферме, потом глупое бегство в Париж, там попытка богемной жизни и разгрузка вагонов. Теперь река и ты.

— Господи, какой же ты глупый.

— Не жалуйся.

— Я не жалуюсь. Завтра пароход пристанет к этому твоему острову и ты сойдёшь на берег. А я поеду обратно.

— Да.

— И там будут опять эти приёмы, этот снобизм, эти морды с врождённым геморроем, эти сухие твари, которых там принято заводить в юности и называть жёнами. А потом и я стану такой тварью. И тогда я пойму, что ты был прав, а я безумна.

— Не поймёшь.

— Почему?

— Так что же случилось с вашей рукой, генерал?

— Вы никогда не унимаетесь, капитан?

— Никогда, мой генерал. Иначе зачем начинать?

— Вы правы. Ну что ж, история была вполне себе заурядной. Мы сидели в каменном подвале и пили. В нас уронили хорошую, добротную авиабомбу. Она пробила каменный свод, взорвалась и осколки накрыли нас. А потом загорелся бензин в канистрах, которые мы там держали. Сначала руку мне покромсало осколками, потом поджарило. Всё заурядно и просто.

— Как же вы выжили?

— Несложно. После авиаудара за нами пришли солдаты противника. Им хватило ума вытащить меня из огня.

— Вы попали в плен?

— Нет, такой роскоши в тот раз не полагалось, не тот был случай. Я убил своего спасителя и убрался подальше.

— И всё равно, генерал, вы не из слабых. Я восхищаюсь вами. Выпьем!

— Выпьем, капитан. Но это будет последняя. На сегодня хватит.

— Как скажете, мой генерал. Как скажете.

— Ваше здоровье, капитан.

— Ваше здоровье, мой генерал! За вас!

— Как скажете.

— Ну что же, приятного вам отдыха, мой генерал! Если что, помните, через две недели мы придём снова, и я буду благодарен судьбе за возможность снова выпить с таким выдающимся человеком!

— Спасибо, капитан. Вы переоцениваете мои достоинства.

— Достоинства такого человека невозможно переоценить!

— Всё возможно, мой капитан. Будьте здоровы!

— Будьте здоровы и вы, мой генерал!

Волны реки накатывают на каменистый берег.

Теплоход скрывается за поворотом.

Я сажусь на чемодан и вспоминаю старую, единственную стоящую мою мелодию.

Зной реки…

Лунный блик спит в бокале,

Мы случайно

Вдруг нашли, что искали…

Мои губы шепчут слова, написанные той ночью. Ты спала, и твои тёмные волосы укрывали истерзанную подушку.

И над тихой водой,

Пусть не знаю кто ты,

Я сегодня с тобой,

А в стакане цветы,

Эту строфу лучше всего было бы произнести тебе. Но ты спишь.

Наши волосы треплет

Тёплый ветер реки…

Вскоре втянутся цепи

Сквозь якорный клюз

И споют нам, споют:

Кюрасао блюз…

Я лгу. Я лгал тебе сегодня. Нет, не тогда, когда говорил про детство в парижских предместьях, не про адову работу на ферме у троюродного родственника после ухода родителей, не про отвратительный и жалкий период завоевания “богемы”.

Скоро ты узнаешь. А может, и не узнаешь, если я сделаю всё верно.

Зной реки…

Лунный блик спит в бокале,

Утолим мы

Нашу боль и печали…

Нашу ли? Этот старик говорил со мной, и лицо его было образцом аристократического стиля. Твёрдые черты, ровный тон. И сумасшедшая, безумная боль в зрачках.

Там где койка в каюте,

А в зеркале – ты!

Ну позволь мне испить

От твоей наготы!

Наши губы целует

Тёплый ветер реки…

Он не мог тебя целовать — ты не хотела. Он совершил ошибку, взяв тебя в жёны.

Вскоре втянутся цепи

Сквозь якорный клюз

И споют нам, споют:

Кюрасао блюз…