Золотая рыбка 2

Боже правый, ужасаюсь я, как бы он с ходу не начал расследование! Переловит всех участников этой фантом-команды… А кто, кстати, входит в нее? И куда подевался Мартин?

Даниэль ведет машину, а я верчу головой из стороны в сторону, высматривая мотоциклистов. Однако рокеры, что попадаются нам по дороге, никаких подозрений не вызывают. Оно и понятно, летучая бригада давно сделала свое дело и залегла на дно, с чего бы ей раскатывать по городу!

— У меня алиби, — говорю я. — Тогда чьих же рук это дело?

— По-моему, твою гениальную идею похитили, — смеется Хмурый. — Но ты не расстраивайся. Исполнение ничуть не хуже.

— В следующий раз запатентую свое изобретение, — для порядка ворчу я.

И снова напрашивается вопрос — который по счету за сегодняшний день:

— Но эти листовки, по крайней мере, дело рук Юстиции?

— На блеф не похоже.

— Как бы мне хотелось взглянуть ему в лицо! — мечтательно вздыхаю я.

— А еще чего бы тебе хотелось?

— Какой смысл мечтать, не зная, кто объект твоих воздыханий. Вдруг это какой-нибудь бравый супермен со стальными мускулами…

— Вроде Шварценеггера? — усмехается Даниэль.

— Да этот красавчик по сравнению с Юстицией просто робот с накачанными мышцами!

— Запахло очередным романом, — глумится Хмурый.

Я не спорю, поскольку пребываю в растерянности. Машина останавливается у моего дома, а Даниэль ничем не выдает своих дальнейших намерений. Сидит за рулем как ни в чем не бывало и смотрит на меня.

Выбравшись из машины, я в сердцах хлопаю дверцей. Так мне и надо!

Но нет! Хмурый тоже выходит из машины и пристраивается в кильватере — тихо, спокойно, без всяких громких слов и демонстративных жестов, в своей обычной манере. Переступает порог моей квартиры и внимательно осматривается по сторонам, словно он здесь впервые.

Я делаю вид, будто у меня гора хозяйственных дел и делишек, а в действительности неотрывно слежу за ним.

— Не воображай себе бог весть что, — ухмыляется он. — Меня привела сюда грубая животная страсть.

— А как же потребности души?

— Потребности души? Что это такое?

— То и другое, вместе взятые, создают гармонию.

— Ладно, на досуге разберемся. — Тем самым Даниэль считает вопрос исчерпанным.

В следующее мгновение мы оказываемся в темной спальне, где даем выход долго сдерживаемым чувствам. Наше любовное воссоединение более всего напоминает схватку, цель которой — побороть самого себя. На час-другой нам удается достичь этой цели. Переполняющая нас страсть вытесняет за порог сознания все те комплексы, что выработались в нас по отношению друг к другу и оказались лишними. Она изгоняет стыд, мешающий нам в открытую высказать свои мысли и выказать чувства. Мы не преуменьшаем и не приукрашиваем свои переживания, всякое притворство летит к чертям, а за ним следуют стыдливая сдержанность и гордыня. Даниэль и я остаемся один на один.

Поначалу Даниэль чуть ли не яростно сбрасывает с себя напряжение, говорит и обращается со мной почти грубо, чем крайне возбуждает меня, и я тоже аналогичным образом срываюсь с тормозов, затем этот неудержимый поток замедляет свой бешеный ход, позволяя нам прислушаться друг к другу и почувствовать друг друга.

Позднее мы включаем лампу, но даже свет не лишает нас жгучей потребности раскрыться до конца. Напротив, он способствует чуду, доводит все ощущения до полноты и совершенства. Даниэль благодарно впитывает в себя каждое мое слово, а я счастлива, что могу наконец высказать, выкричать ему и себе всю свою любовь.

Но утром все станет как прежде. День набросит свои покровы на наши тайны, и мы сделаем вид, будто все эти безумства нам приснились, и будем молчать, чтобы сохранить их в душе. Наши искусанные губы, натруженные мускулы, сладостно ноющие клеточки тела чуть слышно шепчутся о пережитом чуде, а свежевыбритый Даниэль Беллок, ухмыляясь распухшими губами, бормочет стихи Тристана Клингсора:

Но если стану капитаном

и звезды золотые цветами на погонах расцветут,

Красотку куклу деревянную

возьму себе в невесты — и все тут.

Фата, шлейф белый, свадебное платье,

бьют барабаны и играют трубы,

как будто женится король на королеве.

Мартин на редкость ловко уклоняется от встреч со мною. Вот уже несколько дней я, можно сказать, гоняюсь за ним, форменным образом преследуя братца. Мой интерес понятен: недавняя акция группы «Юстиция» произвела эффект разорвавшейся бомбы, и мне хочется знать, какова его роль во всем этом. Слухи о действиях загадочной команды уже распространились по всему городу, а у нас с утра до вечера только и разговоров что о ней. Мнения прессы неоднозначны. Некоторые газеты открыто нападают на полицию: разве не стражам порядка следовало бы выводить преступников на чистую воду?! Неужели никто, кроме Юстиции, не додумался разоблачить трюк с пластическими операциями? Подобным каверзным вопросам несть числа.

Популярность Юстиции достигла апогея, народный мститель превратился в народного героя, повсюду ему возносят хвалу и славу. Он неуловим, а значит, может оказаться кем угодно. Люди другими глазами смотрят на соседей, на друзей, кое-кто туманными намеками пытается внушить собеседникам мысль о своей причастности к справедливому возмездию. Словом, Юстиция на коне.

Хотелось бы мне взглянуть сейчас на неуловимого «Ю»! В течение трех суток четверо преступников, разоблаченных при помощи листовок, угодили за решетку. Вокруг клиник пластической хирургии назревает скандал. Парадоксальным образом дурная слава обращается на пользу самим врачам. Сотни людей, вдруг уверовавших в чудеса пластической хирургии, загорелись желанием изменить свою внешность к лучшему, ликвидировав следы перенесенной автокатастрофы или тяжелой операции. Газетная шумиха в свою очередь способствовала рекламе. Целая серия научно-популярных статей была призвана рассеять предубеждение: пластическая хирургия — отнюдь не роскошь и предназначена не только для преступников. Помимо удаления морщин и манипуляций с бюстом, современная медицина располагает поистине чудесными возможностями.

Круз Гвард тоже мог бы высказаться по этому поводу. После целой серии пластических операций его изуродованная физиономия обрела почти прежний вид, и, вопреки начальным опасениям, следов от кованых башмаков Гремио Джиллана почти не останется. Однако сам Круз на этот счет помалкивает, словно ему ничего не известно об очередных деяниях Юстиции. Хотя, вполне возможно, он по-прежнему подозревает, что за кулисами этих акций стою я. Тем не менее он соглашается одолжить видеокассеты и съедает банан, который я чищу для него. Говорит он мало, однако, судя по целому ряду признаков, ко мне благополучно охладел.

Я наседаю на Тилля, но все мои усилия напрасны. По его словам, к расследованию этого дела он больше никакого отношения не имеет, оно выведено из компетенции нашего ведомства и передано Чрезвычайной комиссии («по паранормальным явлениям» — насмешничает Тилль, ведь «Ю» превратился в некое мистическое существо).

— Если хочешь знать мое мнение, — не унимается коллега, — то я лично болею за «Ю». В храбрости его сомневаться не приходится, да и во всех прочих отношениях это, должно быть, личность неординарная. Нет, его ни за что не поймать!

— Не он первый, не он последний. Можно подумать, у нас стопроцентная раскрываемость.

— Интересно, как ему удается вербовать помощников?

Я раскачиваюсь на стуле.

— Полагаю, все очень просто: на глазах у всего честного народа излечил парочку прокаженных, обратил в воду вино, а камни — в хлеб, и готово дело! Наглядно и убедительно!

— Это меня и пугает, — ухмыляется Тилль. — Как бы не окончил он свои дни в компании двух разбойников!

Даниэль не участвует в разговоре, ему не дает покоя неизвестная женщина, извлеченная со дна озера, даже к съемкам стал относиться спустя рукава. Однако на сей раз Хмурый не выдерживает и вставляет замечание: