Гончие псы Гавриила

Не знаю, ожидалось ли, что я ее поцелую, сама идея была достаточно противной. Но еще одно сверкание рубина, направившее меня на стул у подножия кровати, к моему удовольствию меня остановило.

– Привет, бабушка Харриет, как поживаете?

– Кристи? – Голос, чуть громче шепота, имел странный астматический оттенок, но черные глаза смотрели живо и любопытно. – Садись и дай на тебя посмотреть. Ты всегда была хорошенькой девочкой. Совсем теперь красотка. Замуж вышла?

– Нет.

– Значит, пора.

– Помилуйте, мне всего двадцать два.

– Всего-то? Забыла, Джон говорит, что я все время все забываю. Я тебя забыла, он тебе сказал?

– Он сказал, что на это похоже.

– В его духе. Всегда пытается сделать вид, что я впадаю в старческий маразм. – Она пронзительно взглянула на Джона Летмана, который шел все время за мной по пятам и остановился у подножия кровати. Он постоянно смотрел на нее с некоторым напряжением. Бабушка снова повернулась ко мне. – А если бы я тебя и забыла, ничего странного в этом не вижу. Сколько мы не встречались?

– Пятнадцать лет.

– Хм. Да, возможно. Теперь, когда я на тебя смотрю, мне кажется, что я тебя видела. Ты похожа на отца. Как он?

– Хорошо, спасибо.

– Полагаю, посылает мне свою любовь?

Провокационный тон. Но я среагировала мягко.

– Если бы он знал, что я здесь, послал бы привет.

– Хм. – Она резко откинулась на подушки, потянула кокон драпировок жестами курицы, устраивающейся на яйцах. Я подумала, что ее мычание не бессмысленно. – А остальные?

– Все в порядке. Им было бы ужасно приятно узнать, что я вас увидела и выяснила, что у вас все хорошо.

– Несомненно. – Никто бы не посчитал этот шепот признаком старческого слабоумия. – Мэнселы внимательная семья, не так ли? Ну? Ну, девочка?

Я выпрямилась на очень неудобном стуле.

– Не знаю, что вы хотите от меня услышать, бабушка. Если вы думаете, что мы должны были приехать к вам раньше, то могли бы и пригласить нас, правда? Между прочим, вы прекрасно знаете, что посылали нас всех к дьяволу, соло и хором, примерно дважды в год в течение пятнадцати лет. И если простите такие слова, то меня и сегодня не приветствовали с распростертыми объятиями! В любом случае, вы тоже Мэнсел. Вы не можете сказать, что члены моей семьи не писали вам так же часто, как и вы им, даже если только для того, чтобы поблагодарить за очередную версию вашего завещания!

Черные глаза заблестели.

– Мое завещание? Ха! Вот, значит, что! Приехали за обещанным, да?

– Ну это довольно трудная задача, раз уж вы еще живы, – ухмыльнулась я. – И не слишком ли, по-вашему, длинный путь я проделала ради шести пенсов? Но если хотите, можете отдать мои шесть пенсов прямо сейчас, и я вас больше не побеспокою.

Я не видела выражения ее лица, только глаза под тенью бровей и тюрбана, выглядывающие из подушек. Я поймала почти веселый взгляд Джона Летмана, но он немедленно насторожился и отвернулся, а бабушка дернулась и неожиданно вынырнула из своих покровов.

– Я могла бы здесь запросто умереть, а вы бы и не заметили. Вы все.

– Послушайте, – сказала я и остановилась. Чарльз говорил, что ей нравится, когда ей противоречат, а до сих пор она явно старалась меня подколоть. Но бабушка Ха, которую я помнила, не стала бы так говорить даже для того, чтобы спровоцировать отпор. Пятнадцать лет в молодости кажется очень большим сроком, может быть, в старости тоже? Я бы должна чувствовать не неудобство, а симпатию. Я быстро сказала:

– Бабушка Харриет, не говорите так, пожалуйста. Вы прекрасно знаете, что если бы чего-нибудь захотели, в чем-то нуждались, нужно было позвонить только папе или дяде Чезу или любому из нас! Моя семья была в Америке четыре года, вы знаете, и мы, возможно, немного не в курсе, но вы все равно всегда писали дяде Чезу и, как я его поняла, всегда ясно утверждали, что хотите жить здесь и на собственных условиях… – Я сделала широкий жест, обводя руками заброшенную комнату и весь спящий дворец. – Вы же знаете, что если что-то случится, если вы заболеете и на самом деле захотите, чтобы кто-нибудь сюда приехал, или если нужна будет помощь…

Глубоко в тенях кровати сверток так затих, что я осеклась. Лампа горела слабо, но какой-то каприз сквозняка или самой лампы вдруг заставил свет ненадолго вспыхнуть поярче, я увидела бабушкины блестящие глаза. Вовсе не растроганна. Инстинкт, который запрещал мне чувствовать симпатию, не ошибался. Я сказала:

– Бабушка! Вы меня разыгрываете? Просто дразнитесь? Вы понимаете, что говорите ерунду?

– Хм, ерунда, да? Говоришь, у меня преданная семья?

– Бог мой, вам известно, что такое семьи? Не предполагаю, что наша чем-то отличается от других! Прекрасно знаете, что можете нас всех лишать наследства до посинения, но мы все равно останемся вашей семьей!

– Слышишь, Джон?

Ему почему-то было явно неудобно. Он открыл рот, чтобы что-то ответить, но я не дала ему такой возможности:

– Вы прекрасно понимаете мои слова! Если вам что-то нужно или хочется, от Лондона до Бейрута всего шесть часов. Кто-нибудь приедет и перевернет все вверх дном, прежде чем вы до конца разберетесь в своих желаниях. Папа всегда говорит, что семья – это что-то вроде коллективной страховки. Пока ты жив и здоров, она не вмешивается и не обращает внимания, но чуть дела пойдут не так, вся компания начинает действовать. Вспомните дядю Чеза, когда умер его кузен Генри! Папа говорит, что он и не задумывался, просто принял все, как должное. Да я, например, делаю все, что мне нравится, и никто мне не мешает ездить куда хочу, но я прекрасно знаю, что если попаду в беду, то позвоню папе, и он приедет через три секунды. – Я посмотрела на Джона Летмана, задумалась и решительно добавила: – И не начинайте дразнить мистера Летмана. То, что вы говорите, не важно, но одно я сразу должна сделать ясным, даже если это некстати… Все будут довольны, как Петрушки, что он здесь с вами, поэтому лучше обращайтесь с ним хорошо, потому что чем дольше он продержится, тем лучше! Мы не игнорируем вас, просто позволяем жить, как вам нравится, и мне кажется, вам это удается, если интересуетесь моим мнением!

Бабушка Ха уже откровенно смеялась, кокон колыхался, будто попал в шторм. Большая рука взлетела вверх, блеснул рубин.

– Ладно, ребенок, ладно, я дразнила тебя. Ты боец, да? Всегда любила бойцов. Нет, мне не нравится, когда меня могут запросто увидеть, так можно получить только массу неприятностей, и, что бы ты ни говорила, я старею. Ты была очень настойчива, не так ли? Если тебя переполняют эти соображения о праве каждого на личную жизнь, зачем приехала?

Я улыбнулась.

– Все равно не поверите, если скажу, что семейные чувства. Это можно назвать любопытством.

– И что пробудило в тебе такое любопытство?

– Что? Вы, видно, шутите! Очевидно, так привыкли жить в сказочном дворце и окружать себя легендами, как…

– Перезревшая спящая красавица?

Я засмеялась.

– Прямо в точку! Да, можно это сформулировать и так. Но серьезно, вы – знаменитость, и знаете это. Все о вас говорят. Вы – один из обязательных для просмотра видов Ливана. Даже не будь я родственницей, мне бы все о вас рассказали и посоветовали посмотреть на Дар Ибрагим, поэтому, когда я поняла, что имею железную причину зайти в гости и даже вломиться во дворец… Кипящее масло, может, меня бы и остановило, но ничего менее действенное.

– Запомни, Джон: нам нужно кипящее масло. Да, ты Мэнсел до кончиков ногтей, да? Все, значит, обо мне говорят. Кто такие «все»?

– Кто-то в гостинице в Бейруте. Я планировала поездку…

– В гостинице? С кем это ты болтаешь обо мне в отелях Бейрута? – У нее это прозвучало, как «в борделях Каира».

– Не совсем болтаю. Это был клерк. Я планировала поездку к истоку Адониса, он сказал, что я проеду мимо Дар Ибрагима, и…

– Какая гостиница?

– Фениция.

– Ее построили позже, чем вы были в Бейруте, – вставил Джон Летман. Это он первый раз заговорил и продолжал чувствовать себя плохо. – Большая, я вам рассказывал, у порта.