Смерть экс-любовника

Но только не дом Шеффо. Он поражал солидностью, особенно газон – столь безупречный, что казалось, его регулярно пылесосили. Вдоль подъездной дорожки стояли скульптуры из белого камня. Я припарковалась перед гаражом на две машины, украшенным греческими колоннами – ионическими? дорическими? – которые придавали ему солидность, прошла между скульптур к дому, также окруженному колоннами, и нажала на звонок. Послышалась мелодия, исполняемая, похоже, на арфе. А может, на лютне.

Дверь открыл высокий мужчина в белой рубашке от «Ла-кост». У него были пышные светлые волосы, бронзовый загар, и ему уже стукнуло лет семьдесят пять, если не больше. Старик никак не прореагировал, когда я назвала себя, что-то пробормотал, повернулся и пошел в дом.

Не зная, что делать, я последовала за ним. Дом, или по крайней мере та его часть, которую я увидела, был почти стерильным, лишенным какого-либо стиля. Мы нашли Шеффо в укромном уголке «деревенской» кухни – он завтракал и читал газету. Шеффо посмотрел на меня, не узнавая, но когда я представилась и добавила, что расписываю стены, он воскликнул:

– Да-да, я помню! Наварре! Принеси чай со льдом. Или вы предпочитаете кофе, Уолли?

– О, я буду пить то же, что и вы.

– Я пью виски, – пояснил Шеффо.

– Тогда с удовольствием выпью чаю со льдом.

Наварре, словно в трансе, направился к холодильнику, а Шеффо положил газету на столешницу и вывел меня на улицу. Задний двор, с садом, бассейном и домиком для гостей, обладал ярко выраженной индивидуальностью, которой не хватало дому. Бассейн был прямоугольным, узким, с одной дорожкой – возможно, здесь предполагалось выставить еще скульптуры. Я быстро посчитала в уме: шесть белых, больше человеческого роста, статуй стояли напротив, еще шесть – по обе стороны бассейна, а во главе их возвышался, как я решила, Зевс. Напротив вдалеке расположилась миссис Зевс. Фруктовые деревья, виноградные лозы и цветы росли здесь в изобилии.

Справа, отделяя владения Шеффо от соседнего дома, высилась бетонная стена, суровая и уродливая, футов двенадцать в высоту, пятьдесят – в длину.

– Вот ваш холст, – показал Шеффо. – Он просто жаждет, чтобы его расписали.

Я глубоко вздохнула:

– Да. – Стена была оскорбительна для глаз, вызывающе новая, серая лишенная изящества. Такое огромное свободное пространство, может, и не заставит сердце обычного человека биться сильнее, но для художника заняться им – все равно что открыть новый альбом для рисования с толстой фактурной бумагой. Невозможно оставить такую стену в покое, без росписи. – Да, – повторила я.

– У меня нет выбора. Наши соседи – ужасные, отвратительные люди. Мы пытались договориться по-хорошему, писали письма, подлизывались, обращались в ассоциацию домовладельцев, и в конце концов там, где некогда была кипарисовая роща… – Шеффо закрыл лицо, очевидно, стараясь стереть из памяти ужасные воспоминания. Ему удалось взять себя в руки. Я снова посмотрела на стену и увидела перед ней три пенька, казавшиеся шрамом на лужайке.

– И вы воздвигли эту стену? Чтобы отгородиться…

– Стену? Неужели я назвал это стеной? Я ошибся. В Маунт-Олимпусе нельзя ставить заборы выше шести футов. Это Искусство. И оно не проходит по границе между владениями, а отстоит от нее на тридцать два дюйма. «Наварре, – спросил я, – каким станет это произведение искусства? Пусть здесь будут изображены боги. Давай наполним наш сад сверхъестественными созданиями».

– А в чем заключается проблема с соседями? – поинтересовалась я, понизив голос.

– Не спрашивайте.

Какое-то время он молчал, прислушиваясь к щебету птиц и слабым, угадываемым на уровне подсознания голосам, доносившимся из-за стены. Радиопомехи? Появился Наварре с напитками – чай со льдом был подан в матовом стакане и имел привкус мяты. Загорелое лицо старика по-прежнему ничего не выражало, он никак не прореагировал на мое «спасибо», а когда Шеффо попросил принести флорентийское печенье с белым шоколадом, купленное ими в кондитерской в Гелсоне, просто повернулся и ушел.

– Так вот, – начал Шеффо. – Вы читали «Илиаду»?

– Нет, разве вы не помните? Я Уолли, полная невежда.

– Разумеется, это придется сделать. Наварре даст вам ключи, и вы сможете приходить и уходить когда вздумается. Если вы не будете шуметь, то можете работать по ночам. К вашим услугам прожекторы и все, что пожелаете. Нас это не побеспокоит, мы спим с закрытыми ставнями.

– Когда я должна закончить?

Шеффо поднял похожий на сучок палец.

– Неужели я буду диктовать богам свои условия? Когда история будет рассказана, вы закончите и роспись. Но как бы то ни было, мы должны появиться в суде в первых числах марта и ваше творение станет доказательством. Приносите свои эскизы на съемочную площадку, если это позволит сэкономить время.

– У вас есть персональная комната, где вы переодеваетесь? – спросила я. – Мы можем там работать?

– О, конечно! И это самая большая гримерная, несмотря на все усилия некой дивы, имени которой мы не будем называть. – Он откашлялся. – Только теперь, со смертью Дэвида, мне придется активизироваться, чтобы угодить новому начальству. Плохо, очень плохо. Вы знали Дэвида, нашего продюсера?

– Да, я виделась с ним несколько лет назад. Нас познакомила Джо Рафферти.

– Джо и Дэвид. – Взгляд Шеффо загорелся. – Наши Симона де Бовуар и Жан Поль Сартр. Выдающаяся пара. Страсть, драма, menages a trois [8]. Наварре должен помнить. Все по-декадентски, никакой грязи.

– М… menages a trois? В троем? – Я первый раз слышала об этом, а Джо не стала бы утаивать от меня подобные вещи.

Шеффо замахал руками.

– Это так печально. Нельзя быть ни в чем уверенным. Дэвид имел вкус к авантюрам, но ему приходилось быть центром внимания. Потеря контроля над людьми свела его с ума. Начнем с того, что он был наполовину сумасшедшим. Если боги хотят кого-нибудь уничтожить, то сначала лишают разума.

– С помощью власти, – раздался голос Наварре. Я обернулась и увидела, что он несет серебряный поднос с кружевными салфеточками, на которых лежит воздушное белое печенье. – Если они хотят уничтожить кого-нибудь, то сначала сводят с ума, наделяя властью.

– Власть здесь ни при чем, – возразил Шеффо. – Просто сумасшествие.

– Сумасшествие и власть. – Лицо Наварре оставалось неподвижным, но голос сделался более выразительным.

– Я знаю Еврипида! – крикнул Шеффо. Последовала тишина, можно было различить лишь еле слышные радиопомехи. – В любом случае, – он взял с подноса печенье, – Дэвид страдал от необходимости управлять. Вот что сгубило его.

– А я думала, это был пистолет, – встряла я.

– Ну да. – Он захрустел печеньем. – Но корень всего – необходимость господствовать. Его ахиллесова пята. Он перестал играть, когда понял, что режиссер наделен большей властью, чем актер. Но разумеется, на телевидении считаются не с режиссером, а с продюсером. И он стал им. Если Дэвид не мог оказаться на вершине, то не вступал в игру. Он все окутывал талантом и гениальностью, но ему было необходимо дергать за веревочки. Это было его проклятьем.

Казалось, Шеффо полностью погрузился в свои мысли, но Наварре вернул его к действительности с помощью одного слова: «стена». Я подняла вопрос об оплате, который обдумала, пока стояла в пробке. Шеффо дал мне размеры стены заранее, так что я прикинула время, которое понадобится на грунтовку, изучение темы, учла такие обстоятельства, как погода, освещение и личность самого Шеффо, и в результате в моей голове сложилась абсолютно произвольная сумма в четыре тысячи долларов. Обсуждение гонорара – не самый приятный аспект моей работы. И потому, когда Шеффо, не успела я назвать свои условия, предложил мне десять штук, я в поисках поддержки ухватилась за статую – какую-то женщину со змеями в волосах – и сказала:

– Прекрасно!

Мы пошли обратно через сад и дом к моей машине, и тут я вспомнила о другой своей работе.

– У нас с вами должно состояться свидание? – спросила я.