Роковой мужчина

У себя в кабинете я разложил диван, решив спать здесь. Утром допрошу ее.

Я выключил весь свет, кроме ночника рядом с диваном. Кажется, я стал бояться темноты. У меня не было ни пижамы, ни смены одежды на следующий день. Я подумал о Барбаре. Придется завтра заехать домой и еще раз поговорить с ней, попытаться объяснить. Но как я смогу это сделать? И что мне сказать? Что новая секретарша подделала письмо Алексис и положила его в карман пиджака, чтобы его нашла моя подружка и…

И что? Неважно, зачем она это сделала, но ей удалось вбить клин ревности между мной и Барбарой.

Я постепенно засыпал. Последнее, что я помню – зрелище Урсулы, наклонившись, собирающей свои сигареты, поворачивающейся ко мне, знающей, что я видел ее в зеркале…

– Боже мой! – раздался голос. Я сел на скрипящем ложе, сразу проснувшись. Рядом стояла она.

– Не хотите выпить кофе?

Она не была похожа на прежнюю Урсулу. Белое платье, сочувственная улыбка ненакрашенных губ – настоящий ангел из детской сказки. Я тоже улыбнулся.

– Спасибо, сестричка, – я отхлебнул кофе. Она вернулась за свой стол в приемной и тщательно закрыла дверь. Очевидно, чтобы дать мне возможность одеться или сделать то, что надо сделать наедине. Как будто поставила ширму вокруг кровати своего пациента.

Я снова проиграл. Я встал с кровати, сознавая, что у меня нет свежей одежды. Нужно отправляться к Барбаре. Я услышал звонок телефона и голос Урсулы: «Мне очень жаль, но мистер Эллиотт еще не прибыл». Ожидала ли она объяснения, как я дошел до того, чтобы ночевать в офисе?

В комнате было душно. Я открыл окно, выходящее в переулок. Там стоял мой черный БМВ. Мальчишка из гаража мыл его. Я взглянул на часы. Восемь сорок пять. Новый день, более жаркий, и вероятно, еще более бестолковый, чем предыдущий. Я вышел в приемную.

Урсула подняла голову, оторвавшись от дел. Она подошла к своему столу и вручила мне вешалку, на которой висела пара брюк, и пакет с тремя свежевыстиранными рубашками.

– Я взяла на себя смелость забрать их, – объяснила она. – Я нашла квитанции в вашем столе.

Я вспомнил, что Алексис относила рубашки в чистку пару недель, а может, столетий, назад.

– Я заплатила из текущих расходов, – добавила Урсула.

– Именно то, что мне нужно, – я прокашлялся.

– Когда вы переоденетесь, я уберу постель.

– Не стоит, – застеснялся я.

– Что вы, мне будет очень приятно. – Затем она сообщила: – Только что звонила ваша мать. Она хочет, чтобы вы встретились с ней. По ее словам, неотложное дело.

– Чтобы я встретился с ней?

– Так она выразилась.

Мы оба улыбнулись. Фелисити пользовалась любой возможностью, чтобы выставить меня в смешном свете. Только этого мне не хватало – тошнотворной ссоры с матерью. Но это был не последний удар.

Красные трусики Урсулы лежали рядом с сиреневым компьютером – как свидетельство о вечеринке в офисе. Должно быть, я забыл их там. Или она намеренно достала их, чтобы я видел. Все это выглядело как заговор между Урсулой и Фелисити. Я сделал вид, что не замечаю трусов.

Достав из пакета рубашку, я удалился в кабинет. Мне пришлось пройти мимо нее еще два раза – на пути в туалет в конце коридора и обратно. Мне нужно было облегчиться, побриться и умыться. Я видел, как она улыбается мне.

Когда я покидал офис – владение, которое отныне принадлежало не мне одному, Урсула едва ли не полностью стала здесь хозяйкой – она удобно устроилась за столом. Красные трусики пропали – черт знает куда. Я был уверен, что вижу их не в последний раз. Она была явно довольна. Ее волосы сияли, как черный автомобиль в лучах утреннего света. На улыбающихся губах блестела свежая ярко-красная помада. Она снова изменилась.

ЛОВУШКА

Проклятая тачка не заводилась. Парнишка, который мыл мою машину, уже перебрался к другому автомобилю. Педро получал от меня двадцать пять баксов в неделю за то, что мыл мою машину по понедельникам, средам и пятницам. Я считал, что он родом из Гватемалы. Его тетка около года работала уборщицей в магазине Барбары, пока Барбара не уволила ее за воровство. Некоторое время спустя Барбара рассказала мне, что когда однажды утром она вошла в магазин, тетка моего Педро лежала на полу с головой негра-рассыльного между ног. Барбара иногда бывает совершенной пуританкой. После пяти минут отчаянных попыток я вылез из машины.

Мне удалось поймать такси-микроавтобус на улице рядом с «Риджент-Беверли-Уилшир». Водителем оказалась женщина лет тридцати с крашеными темно-рыжими волосами. Рядом с ней сидела немецкая овчарка, которая, казалось, спала.

– Не бойтесь, она не кусается, – сказала женщина сюсюкающим тоном. – Куда ехать?

Я назвал адрес. Женщина не имела понятия, где это находится. Как большинство таксистов в Лос-Анджелесе, она не знала всего города, только отдельные районы. Но она оказалась умелым, опытным водителем.

В Санта-Монике мы попали в пробку. Я закрыл окно, чтобы не дышать выхлопом автомобилей, и вскоре начал потеть.

– Кондиционер сдох, – объяснила женщина, глядя на меня в зеркало.

Мы угодили в ловушку. На север, юг, запад и восток тянулись ряды неподвижных автомобилей. Город, спроектированный или, по крайней мере, считавшийся, раем для автомобилистов, стал жертвой своих желаний. Тут застрял весь Лос-Анджелес.

Я не мог понять, зачем Фелисити понадобилось увидеться со мной. Мы встречались всего пару дней назад. Мне не хотелось снова ссориться с ней, но представлялась хорошая возможность попросить ее отдать документы на квартиру.

Мне потребовался почти час, чтобы добраться до ее дома. Я расплатился с водителем. Выходя из машины, я увидел, что немецкая овчарка неподвижна, и понял, что это всего лишь чучело со стеклянными глазами.

В квартире Фелисити играла громкая музыка – Лист. Это озадачило меня. Входная дверь была открыта. Я закрыл ее за собой. Что-то было не так. Затем я увидел мать, лежавшую на полу в своем черном домашнем халате. Она лежала неподвижно, как убитая. Я склонился к ней.

– Мама, в чем дело?

Что такое? Пришел тот неизбежный день, когда я найду свою мать мертвой?

Фелисити медленно потянулась за стаканом с водкой, стоявшим на ковре.

– Что случилось?

Когда Фелисити заговорила, ее голос был другим – более низким и грудным. Она выглядела так, как будто несколько дней не просыхала.

– Ко мне приходила Барбара, – сказала она.

– Барбара?

– Она рассказала мне, каким дерьмом ты оказался. Это меня не удивило. Ты всегда был дерьмом. Как и твой отец.

– Зачем она приходила к тебе? – я был удивлен и разозлен. Это не похоже на Барбару – плакаться, в жилетку, тем более избрав в наперсницы Фелисити.

– Она хочет, чтобы ты вернулся, один Бог знает – зачем. Я была рада, как хрен знает кто, когда твой отец ушел. Я годами пыталась избавиться от него.

Фелисити находилась в самом дурном настроении, но в ее оскорблениях появилось что-то новенькое. Я не мог припомнить, чтобы она когда-нибудь говорила о своих отношениях с отцом. Она постоянно обвиняла меня в том, что я похож на него, но сейчас ударилась в воспоминания, очевидно, навеянные рассказом Барбары.

– Я видела его только раз после того, как он ушел от меня. Это было в Англии. Этот говнюк хотел взять у меня взаймы.

Черт! Совсем некстати сейчас обсуждать квартирные дела.

– Знаешь, Мэсон, после тебя был еще один ребенок.

– Что ты хочешь сказать – еще один ребенок?

– Я хочу сказать, что у меня был еще один чертов ребенок. Как будто одного тебя не хватало.

Фелисити была очень пьяна, а в таком состоянии она давала волю воображению. Хотя ее откровенность ошеломляла, она не обязательно была правдой.

– Короче говоря, мне вполне хватало тебя, и я отдала его в приют.

Сейчас она совсем опьянела, и, наливая водку в стакан, проливала ее на пол. Я попытался отобрать у нее бутылку. Фелисити довольно сильно толкнула меня в плечо. Я решил уйти. Черт с ней – и с документами.