Вкус запретного плода

Поэтому здесь два ответа на этот вопрос. Выбор за вами. Я лишь предлагаю слова.

Джеф не дал немедленного ответа, но Крейг понял, что он добился своего, когда Джеф сказал:

— Я… я подумаю об этом. Поговорю с Клер.

Крейг знал, что скоро он получит ответ.

4

Вечером того дня, когда Джефу предстояло выступить со следующей речью, на стадионе колледжа «Глендора» было сыро и прохладно. Уолтер Крейг стоял в центре футбольного поля на пустом помосте, украшенном белыми, красными и синими гирляндами. Он посмотрел по сторонам. Люди начали проходить в ворота, расположенные в обоих концах стадиона. Они поднимались на трибуны, вытирали деревянные скамейки и садились.

Проклятые влажные калифорнийские вечера, сказал себе Крейг. Даже в апреле здесь бывают дожди. Сверху на поле сквозь туман падал свет прожекторов.

Сукин сын, подумал Крейг, почему он не согласился выступить в закрытой аудитории? Конечно, зал вместил бы только полторы тысячи зрителей; там не нашлось бы места для оркестра. Никто не мог сказать, сколько людей придут сюда. Явно меньше пяти тысяч, необходимых для заполнения стадиона.

Нервничая, Крейг забрался на платформу, которую соорудили за его счет для размещения телекамер. Он поздоровался с техниками и тотчас увидел, что если на трибунах останутся пустые места, телезрители это заметят. Просьба не показывать трибуны дала бы обратный эффект. Он уговорил телекомпании прислать сюда операторов, обещав, что «будет сделано заявление большого значения».

Помимо непогоды событие обещало пройти успешно. Время было выбрано правильно. Колледж «Глендора» избрал Джефа «Гражданином года». Крейг бросил взгляд на трибуны. Они заполнялись, хотя и медленно. Люди прибывали в плащах, с зонтиками. Возможно, все пройдет неплохо, несмотря на его опасения.

Дойдя до автостоянки, Крейг увидел подъезжающий огромный автобус. Он с ужасом заметил, что «дворники» были включены. Значит, где-то поблизости шел дождь. Водитель просто не успел выключить стеклоочистители. Крейг направился к автобусу, из которого начали выходить репортеры. Здороваясь с ними, он почувствовал, что бар и буфет, организованные им в автобусе, сделали свое дело. И весьма неплохо, отметил Крейг.

К счастью, трибуны заполнялись. Все пришедшие надежно защитили себя от дождя. Похоже, они не сбегут до конца церемонии. Если только не начнется ливень. Крейг поискал директора колледжа, чтобы поторопить его. Он надеялся, что представление Джефа и его речь закончатся до того времени, когда все промокнут до нитки.

Появился оркестр. Прежде чем музыканты уселись, директор объявил, что сейчас будет исполнен Государственный гимн. Свет прожекторов ослаб. Два луча фокусировались на флагштоке, стоящем в конце поля. Там висел мокрый, тяжелый флаг. Он выглядел отнюдь не вдохновляюще.

Когда гимн закончился, директор попросил местного священника прочитать молитву. Соблазненный присутствием телекамер и самой многочисленной аудиторией, к которой ему доводилось обращаться, священник прочитал не только молитву, но и проповедь. Крейг заметил, что красная и синяя краски на флаге потекли, пачкая белую ткань.

Наконец директор объявил главное событие вечера. Под звуки марша Джефа вывели из-под трибун к помосту. Он поднялся по ступеням; директор, президент педагогического совета и президент выпускного курса поприветствовали гостя.

Джеф и другие люди, находившиеся на помосте, стояли, пока звучали слова представления. Джеф старался выглядеть заинтересованным, но он чувствовал, как увлажняется воротничок его рубашки. Он спрашивал себя — когда же этот парень замолчит?

Он уже перестал слушать, когда внезапно ему сунули в руки тяжелый диск.

Перед началом речи его охватила паника. Подобный страх он испытывал перед важнейшими событиями его жизни, первой киносъемкой, первой главной ролью, первой игрой в прямом телеэфире. В эти мгновения он думал: «Господи, я не справлюсь!»

Он слышал аплодисменты и крики. Они обрушились на него, но страх не позволял Джефу насладиться ими. Только живший внутри него актер помог ему пережить этот момент.

Если есть публика, актер играет. Если на него смотрит камера, он берет себя в руки. Импровизирует. Полагается на свой инстинкт. Делает все что угодно, чтобы спектакль продолжался. Им руководит стремление выжить, преодолеть страх.

Овации начали стихать. Это был сигнал опасности. Нельзя допускать случайные паузы. Если не можешь говорить, улыбайся. Джеф отрегулировал высоту микрофонной стойки, давая понять, что он собирается начать речь. Он поднял руки, прося тишины и внимания. Как он и предполагал, аплодисменты лишь усилились. Затем, как бы выражая публике благодарность за то, что она собралась здесь в этот мокрый, ненастный вечер ради встречи с ним, Джеф поднял воротник пиджака. Этим жестом он разделил с аудиторией дискомфорт, который она испытывала.

Над трибунами пронесся сочувственный смех. Джеф заставил их реагировать. Это ободрило его. Страх начал рассеиваться.

Хотя поступок Джефа был преднамеренным, его полный эффект оказался неожиданным. Поднятый воротник скрыл его рубашку. Теперь Джеф приобрел внешнее сходство со священником. Этот облик заставил людей притихнуть и создал напряженную атмосферу ожидания.

Теперь он мог начать. Должен был начать.

Прожектора освещали его влажное, блестящее лицо. Джеф заговорил. Он не сообщал ничего нового и важного, но одинокая фигурка, неколебимо стоящая под дождем, воодушевила толпу. Джеф, в свою очередь, испытал ощущение своей возрастающей силы. Даже Уолтер Крейг, раздосадованный непогодой, понял, что он присутствует при впечатляющем, магическом действе.

Речь была посвящена молодой Америке. Вызовам, на которые ей предстояло ответить. Возможностям, которые будут предоставлены ей, если родители уберегут американский образ жизни. Дойдя до фразы «они — наше будущее», он повернулся к сидевшему перед ним оркестру. Костюмы музыкантов промокли, со шляп капала вода. Но Джеф сохранял предельную серьезность. Он превратил свой страх в силу и наслаждался ею.

Он совершенно не замечал фоторепортеров, постоянно снимавших его. Дождь давал им шанс делать необычные фотографии. Даже газетчики, которые предпочли бы есть и пить в автобусе, начали проявлять внимание. Жесткие, критичные, они все же были реалистами. Они не могли не видеть того, что происходило. Неважно, как это назвать — гипноз, обаяние, харизма. Но это существовало. Ощущалось всеми.

Газетчики уже сочиняли заголовки, продумывали вопросы.

Клер наблюдала за Джефом с гордостью и волнением. Доктор тоже был заворожен. Внезапно он понял, что предсказание Крейга сбывается. На глазах у Коуна Джефа Джефферсона захватывал азарт.

Когда речь кончилась, люди встали. Озябшие, намокшие, они имели право испытывать недовольство. Однако они отбросили зонтики и принялись хлопать. Оркестр заиграл согласно плану «Глендорский марш», но музыка утонула в овациях.

Джеф ждал под дождем с поднятыми руками, выражая свою признательность. Согласие и понимание были достигнуты. Люди хотели его. И он хотел быть желанным.

Клер, Доктор, репортеры обступили Джефа. Даже Уолтера Крейга оттеснили в сторону, хотя и ненадолго. Он приблизился к Джефу в тот момент, когда один из репортеров спросил актера:

— Джеф, как насчет того, чтобы стать кандидатом на государственную должность?

Прежде чем ответить, Джеф тайком поискал красные огоньки телекамер. Да, они работали. И смотрели на него. Обняв Клер, он произнес серьезным тоном:

— Я уже говорил раньше — если придет такое время, когда люди этого штата пожелают иметь в Сакраменто политика-гражданина, мне не останется иного выбора, как стать кандидатом.

— Вы сказали — если придет такое время…

— Думаю, такое время настало, — с точно выверенной дозой скромности произнес Джеф.

В этот момент Крейг и Доктор переглянулись. Этот молодой самоуверенный негодяй оказался прав, сказал себе Ирвин Коун.

Назад Джеф и Клер возвращались в одном автомобиле; Спенс, Крейг и Доктор ехали в другом.