Золотая ловушка

— О! — поднял указательный палец подполковник. — Поляков — это да! Этот проведет как по тротуару. Годится, молоток! — И он с пьяной удалью хотел было ударить Нефедова по плечу, но промахнулся и едва не упал со стула.

Марина подхватила его за плечи и повела куда-то за занавеску. Маша смотрела им вслед: расслабленный полкан был на полголовы ниже дородной жены.

В гостиницу возвращались молча. Маше не хотелось говорить — она все еще пережевывала инцидент с Викторией, которая, по сути дела, оскорбила Берга. А он тоже был задумчив. Он не впервые сталкивался с людьми, которые в душе продолжали обвинять немцев за давным-давно законченную войну.

Он понимал их чувства: потери в их семьях продолжали оставаться потерями и через три поколения. Он помнил, как поджимала губы бабушка Анна-Мария, когда рассказывала о весне 1945 года. Русские вошли в Берлин, опьяненные победой, разгоряченные боями и сопротивлением немцев. На улицах еще стреляли, голод, страх, неизвестность…

Берг понимал, что эти чувства, выпущенные на волю войной, невозможно преодолеть, что эта информация уходит в подсознание поколений, но сам не испытывал ненависти или обиды. А когда приехал в Москву учиться, не ощущал и особой разницы между собой и своими русскими сверстниками. Они так же любили пить пиво, играть в футбол, так же обнимали девушек и выясняли отношения… Разве что одеты были иначе да спорили громче, разгоряченные выпитым.

С двумя однокурсниками, с которыми он жил в одной комнате общежития, они подружились на всю жизнь. Валерий и Михаил часто подшучивали над ним, смеялись над его пунктуальностью и аккуратностью, но он знал, что во всем может положиться на них, так же как и они на него. И дружба сохранилась до сих пор. Когда он приезжал в Москву или они оказывались в Германии, ощущение того, что ничего не изменилось для них, охватывало его — как будто они снова жили в одной комнате в сумрачном сталинском здании университета на Лен-горах.

— Спокойной ночи, Андреас! — прервала его мысли Маша. — Не придавайте значения болтовне пьяной женщины.

— Нет-нет, Мария, я не придаю значения, — покачал головой Берг. — Это все вполне объяснимо.

— Да? Ну, тогда до завтра? — с сомнением сказала она. — Подъем, как обычно, в семь?

Следующий день провели в поселке. Берг снимал, как казалось Маше, все подряд. Смеющихся от смущения женщин в отделении связи. Очередь в продуктовом магазине. Неказистые домики и еще более неказистые сараюшки на задах. Несколько белых «тойот», которые неизвестно по каким делам носились туда-сюда по поселку, вздымая тучи пыли. Высокие розовые мальвы, которые какая-то тоскующая по ма терику душа посадила в убогом палисаднике. Корову, задумчиво жующую траву на склоне сопки…

И снова выражение его лица поражало Машу: от добродушной расслабленности не осталось и следа. Лицо было каким-то острым, сосредоточенным. Ей даже казалось, он не то что не замечает ее присутствия рядом, а просто не видит ничего и никого вокруг, кроме объекта съемки. Берг садился на корточки, вставал на какие-то пеньки, камни, бревно, лежащее у дороги, — искал интересный ракурс, понимала Маша.

Да, думала она, твое счастье, что ты сюда попал сейчас, когда все можно, а не раньше, когда тут все было погранзоной — секретность и закрытость на двести процентов. А что скрывали и секретили? Японцы, которых рассмат ривали в роли потенциальных шпионов и диверсантов, и так, скорее всего, все знали до мелочей. Маша помнила, как еще в ее детстве каждый год на Сахалин и Курилы наезжали группы японцев — это называлось «навестить могилы предков». И хотя четыре Курильских острова, которые там называют «северными территориями», вмещают не больше пяти сотен таких могил, было известно, что только на Хоккайдо в очереди на посещения стояло 150 тысяч японцев. Уж очень что-то расплодились потомки умерших на Курилах японцев, хотя рождаемость в Стране восходящего солнца каждое десятилетие после войны уменьшалась. И сколько среди них было разведчиков, никто, конечно, не знал, но что были — в этом сомневаться не приходилось…

А шпионские самолеты, которые то и дело попадались на наши радары, облетая Дальний Восток? А летчик Виктор Беленко, с военной базы из-под Владивостока угнавший новейший самолет-перехватчик МиГ-25 в 1976 году? Неужели он не поделился своими познаниями в курильской топографии? Тем не менее погран-режим тут всегда соблюдали драконовский, и курильчанам приходилось всякий раз доказывать свою личность, возвращаясь домой из отпуска.

Маша вспомнила, как бдительный цензор снял однажды из готового номера их молодежки фотоснимок дороги к аэропорту в Буревестнике — нельзя, военный объект! А ты, немец, теперь снимаешь все подряд, как будто тут отродясь не бывало никакого военного объекта…

О визите к строптивой красавице Раисе она договорилась накануне — их ждали, как сказал директор рыборазводного, к шести часам. Они и подошли к домику на окраине поселка без двух минут шесть. Раиса в простом ситцевом платье с круглым вырезом и старомодными крылышками стояла на свежевымытом крылечке. За невысоким заборчиком был разбит палисад — пара грядок с зеленью, смородиновый куст, какие-то цветы.

— Проходите, гости дорогие, — пропела Раиса.

В ее голосе Маша не уловила ни раздражения, ни насмешки, хотя мысленно готовилась к чему-то подобному. Но видно, на этот раз красавица была настроена совершенно доброжелательно.

— Проходите в дом.

Через застекленную веранду и темный коридорчик прошли в комнату. В который раз Машу резанула явная бедность обстановки: две застеленные простыми покрывалами кровати, какой-то допотопный сервант, обычный обеденный стол, на котором лежали стопки учебников, единственное украшение на стенах — старые японские календари со стрижеными узкоглазыми красотками в бикини и яркими авто. Через дверной проем видна была еще одна такая же аскетичная комната, только вместо двух односпальных кроватей в ней стояла широкая тахта, явно самодельная.

— Проходите на кухню, у нас тут попросторнее, — вела за собой Раиса.

Кухня действительно была просторной и приятно удивила. Полки, высокий буфет, круглый стол, табуреты из светлого дерева с мягкими сиденьями — явно самодельные, но были так добротно и с любовью сделаны, что выглядели вполне стильно. На столе под приборами лежали льняные салфетки с мережками, стояли тарелки с домашними соленьями, маринованными грибами, салом. У Маши даже слюнки потекли от вида стола.

— Садитесь, пожалуйста, — повела округлой рукой Раиса. — Или вы сначала снимать будете, Николай Николаич говорил, вы вроде фотографировать нас собрались? Только что тут у нас фотографировать? Нищета, вы же видите. Мебель к нам не завозят, самим привезти — никаких денег не хватит. Так и живем на ящиках или перекупаем друг у друга, когда кто уезжает.

— Ма-ам! — В комнату ворвался мальчишка лет двенадцати — белобрысый, круглоголовый, крепкий. — А Петька сказал… — осекся он, увидев посторонних. — Здрасте!

— Вот, — Раиса приобняла мальчика за плечи, — знакомьтесь, это мой младший, Сережа. А где Петя? — обратилась она к сыну.

— Да мы там у гаражей велик ремонтируем, Петька сказал, что нужны папины отвертки, можно взять? — снизил тон мальчик. — Ну можно, мам?

— Ты же знаешь, отец не любит, когда инструменты его берете, — ласково взъерошила волосы сына мать. — Ладно, возьми на веранде те, что нужно, но осторожней смотрите, а то попадет нам.

Мальчик умчался. Раиса усадила гостей за стол, подала большую миску с икрой — Маша опять подивилась, на этот раз ее количеству. Икра была посыпана крупно рубленным луком и зубчиками чеснока, полита постным маслом. Появилась на столе еще и сковорода с жареной рыбой, тарелка с дымящейся картошкой, посыпанной укропом, запотевшая бутылка водки, порезанный большими ломтями серый ноздреватый хлеб…

Берг с искренним любопытством следил за Раисой, потом попросил разрешения поработать.