Белая ворона (СИ)

Подъехав к «Бархату» он оглядел площадку для стоянки. Белый «Кельпи» Анриетты, еще три мобилера, четыре легких летних экипажа… Интересно, что предпочитает АрМоаль? Его эльфийской части не противны механизмы? При этом франкский камерограф выглядит человеком современных взглядов и не нуждающимся в средствах… Он собирается купить «Бархат», весьма не дешевое заведение. Возможно, франк — тоже чье-то подставное лицо, как и Анриетта? Или богат настолько, что может позволить себе желаемый образ жизни, но не видит нужды пускать пыль в глаза роскошью.

Поставив «Драккарус» рядом с «Кельпи», Алекс откинулся на сиденье и потер пальцами ноющие виски. Да, стоило остаться дома, но пропускать сегодняшнее мероприятие нельзя. Ему чрезвычайно не нравилась идея съемок Анри, а еще больше не нравилось, что он мог причины этого. Ревность? Глупо! Анриетта раздевается на сцене перед толпой людей. Да и если бы у нее появился достойный мужчина, Алекс только порадовался бы. Но АрМоаль… Франк вызывал смешанное чувство: интерес, симпатию, настороженность и еще нечто первобытное.

Алекс усмехнулся, осознав, наконец, в чем дело. Венсан АрМоаль — хищник, зашедший на его территорию, вот что он чувствует. С другими посетителями клуба у него были ровные, ни к чему не обязывающие уважительные отношения, но АрМоаль сумел нарушить сложившийся баланс одним своим появлением — и интересом к Анри. Еще Незабудка, глупышка. Теперь Алекс выглядит неспособным управиться даже с фавориткой, а Анри явно отвечает на интерес франка. Что ж, теперь хоть что-то прояснилось.

Он кивнул портье и прошел по коридорам привычно оживленного клуба. Поздоровался с парой знакомых и попросил официанта принести сладкого чая покрепче. Где идут съемки, в малом зале? Значит, туда.

Ночные бдения давно перестали даваться с юношеской легкостью, после тридцати лет Алекс стал ценить возможность выспаться, но сегодня ночью сном стоило пожертвовать. Ради съемок Анри не стала закрывать клуб, так что ресторация и большой зал для представлений работали, но точкой притяжения завсегдатаев явно стал второй зал, поменьше.

Подойдя к дверям, он замер, прислушиваясь. Просто чтобы уловить атмосферу. Из полуприкрытой двери слышалось ровное гудение, женский смех и четкие негромкие команды знакомым голосом. Слов Алекс разобрать не мог, но тон не оставлял сомнений: франк именно распоряжался.

Пройдя внутрь, Алекс остановился в нескольких шагах от подиума, не скрываясь, конечно, но и не отвлекая внимание на себя. Дружески кивнул Абсенту, у окна обнимающему за плечи Эмбер — это ее звонкий смех слышался даже снаружи — глянул на подиум. И даже не удивился, что его появление осталось незамеченным. Анриетта всегда умела полностью отдаваться выступлению, а АрМоаль… франк работал.

Алекс невольно залюбовался. В камерографии он не разбирался, полагая, что задача снимков как можно точнее передать оригинал — это ведь не живопись. Но здесь творилось нечто иное, подобное искусству. Верхний свет в зале был потушен, подсветка подиума — тоже, вместо этого над ним возвышалось несколько ламп на длинных гибких ножках. Их лучи скрещивались в центре подиума — и этим центром стала Анри. Он вспомнил, что говорила Незабудка о ночных съемках. Что-то про то, что франку не нравилось, как естественный свет сочетается с тье Ресколь… И снова Алекс почувствовал болезненный укол ревности, смешанной с восхищением — уж чужому мастерству он всегда отдавал должное.

АрМоаль лепил из света и теней новую реальность, сосредоточенную только на Анри, созданную для нее. Резкие лучи и мягкие световые потоки сплетались вокруг полуобнаженной фигуры, замершей посередине подиума. На Анри были узкие черные брюки, не мужские, но непристойно откровенные, облегающие ее, словно вторая кожа, и черный же корсет. Босая, с распущенными волосами, она стояла перед франком, роняющим отрывистые указания. Алекс прикусил губу, замерев и боясь шевельнуться, чтоб не рассеять странное чувство, охватившее его.

В свете странных ламп кожа Анриетты сияла теплым золотом, на гладких черных волосах мелькали блики. Алекс рассматривал тонкий профиль, линию шеи и очертания тела, узнавая и не узнавая его — такой он Анри никогда не видел. Разве что в танце, но там все было построено на движении, а сейчас мгновение остановилось, наполнившись зыбкой волшебной красотой.

Кто-то тронул его плечо, и Алекс, обернувшись, взял чашку с подноса, молча поблагодарил кивком и снова впился глазами в сцену.

Анри что-то ответила АрМоалю, сделала пару шагов назад и одним гибким движением опустилась на большое полотнище белой ткани. Черное, белое, золотое… Алекс на миг зажмурился, так это ударило по глазам и обострившимся нервам. Франк отошел и принялся колдовать над ближайшим светильником, поворачивая его и изгибая. Под страхом смерти Алекс не сказал бы, в чем разница, но через пару минут АрМоаль удовлетворенно кивнул и подошел к большой камере на высоком треножнике. Анри улыбнулась, подняв одно колено, обняла его руками и запрокинула голову…

— Хорош, верно?

— Что?

Алекс вынырнул из черно-бело-золотого марева, виновато глянул на подошедшую Шэннон.

— Прости. Что-то я… засыпаю на ходу.

— Так неудивительно, — хмыкнула та. — Третий час ночи. Хорошо работает, говорю. Пар-р-ршивец.

В голосе Арины слышалось неприкрытое восхищение с привкусом злости, и Алексу стало легче: не только у него франк вызывает особые, скажем так, чувства.

— Присоединяюсь, — буркнул он, не отрываясь от происходящего.

— Он сначала снимал Эмбер, — тихо сказала Шэннон. — И ведь ни одного лишнего слова, ни одного движения — даже не коснулся ни разу. А Эмбер так растаяла, что захоти он — отдалась бы прямо на сцене. Будто в представлении. Ей, конечно, до Анриетты далеко, но…

— Шэн, помолчи, будь добра, — тихо и очень ласково попросил Алекс.

— А… да, хорошо.

Она сочувственно покосилась на Алекса и отошла. Он же поднес к губам кружку с остывшим чаем, сделал глоток. Холодная сладкая жидкость смочила пересохший рот, увлажнила горло. Алекс пил мелкими глотками и смотрел. АрМоаль работал. И Анриетта работала вместе с ним и для него. И — Шэннон права — больше всего это походило на представление, необычное, но безумно красивое.

Менялся свет, менялись цветные ткани для фона, и, главное, менялась Анри. Она смотрела на АрМоаля сияющими глазами и улыбалась, садясь, вставая и ложась, как велено. Собирала и снова распускала волосы, подавалась вперед — к франку! — и откидывалась назад, гибкая, как вставшая королевская кобра, и трепещущая, как птица, на которую эта кобра охотится. Это был танец, в котором франк ловил мгновения неподвижности, и Анри замирала для него, одновременно охотник и добыча, каждым взглядом и улыбкой подтверждая связь между собой и проклятым камерографом.

— Милэрд?

Незабудка подошла неслышно и встала рядом. Потом потерлась щекой о плечо Алекса, коснулась губами его рубашки. Алекс обнял ее, дыша сладкими духами, смешанными с запахом сигарилл.

— Вы видите, милэрд? Видите? Как она…