Грим (СИ)

Наплевав на все предосторожности, Драко трансгрессировал к двери в учительскую. Еще не успел прикоснуться к дверной ручке, как дверь сама распахнулась и оттуда вылетела запыхавшаяся Грейнджер. Они столкнулись.

Девушка наклонилась, чтобы поднять книгу, при столкновении выпавшую из рук слизеринца, но полный злобы окрик остановил ее:

— Не трогай! Мне что, потом учебники после тебя мыть?

Боль. Обида.

Пальцы Гермионы замерли в воздухе в дюйме от обложки. Гриффиндорка выпрямилась, ее лицо выражало лишь презрение, боль и обида были спрятаны в глубине глаз. И лишь Грим мог разглядеть их.

— Знаешь, Малфой, я не вижу в тебе ничего, кроме жесткости.

— А я вижу в тебе большое одиночество, — с издевкой сказал Малфой, — даже рядом с твоими ненаглядными Уизли и Поттером.

Взгляд Гермионы переместился куда-то вверх, на лице отобразилась горькая ирония. Драко посмотрел в то же направление и увидел ветку омелы, подвешенную к потолку.

— Есть человек, рядом с которым я не чувствую одиночество, — сказала Гермиона и чуть ли не бегом покинула коридор.

— Есть человек, рядом с которым я не бываю жесток, — произнес Драко в пустоту.

*

Гермиона оглядела гору чемоданов, клетку с ухающим Сычом, свертки с метлами и через силу улыбнулась ребятам.

— Так непривычно, что вы уезжаете, а я остаюсь…

— Гермиона, это ведь ненадолго! — произнес Рон. — Ты сдашь все контрольные и сразу же приедешь на Рождество в Нору. Вся моя семья будет очень рада тебя видеть.

— Я не приеду, — грустно ответила Гермиона.

— Из-за Лаванды? — уточнила Джинни, раздраженно взглянув на Рона.

— Нет, — соврала Гермиона. — Родители хотят, чтобы я отметила праздник с ними. Вы понимаете: после болезни отца…

— Может, Новый год отметишь с нами? — с надеждой спросил Гарри. — Отказать самому Министру Магии ты не сможешь.

— Всегда мечтала о Новом годе в кругу министерских работников и журналистов! — с сарказмом произнесла Гермиона. — Не думаю, что я там жизненно необходима.

— А как же наша «всемогущая» троица? — заметил Рон.

— На время превратится в дуэт.

Гарри и Рон одновременно вздохнули и обняли Гермиону.

— Если не можешь — не приезжай. Но мы тебя обязательно навестим, — заверил ее Гарри.

— Звучит как угроза, — произнесла Гермиона, обняв на прощание Джинни. — Передавайте привет Молли, Артуру, Джорджу, Флер, Биллу и, конечно же, малышу Тедди.

— Хорошо.

— И, Гарри, не слишком балуй своего крестника! Не вздумай купить еще одну коробку шоколадных лягушек: ты и так скупил половину «Сладкого королевства».

— Да, профессор Грейнджер, — шутливо произнес Гарри. — Жди нас с Тедди в скором времени!

Ребята залезли в карету, Гарри и Рон высунулись из окна и махали Гермионе до тех пор, пока карета не скрылась из виду. Гриффиндорка тяжело вздохнула, пытаясь сдержать предательские слезы. Не помогло.

В Хогвартсе стояла непривычная тягостная тишина, почти такая же бывает в больницах и была в соборе Ренгвальда Оркнейского. Гермиона поежилась от воспоминаний. Чудо, что они выбрались из Тарбета.

Но чудо ли? Ощущение чего-то неправильного, трагичного и неприятного преследовало ее с момента возвращения в школу.

Рождество обещало быть таким же безрадостным, как и предыдущее. Гермионе не хотелось никого видеть, хотелось спрятаться от окружающего мира, скрыться в комнате и неотрывно смотреть в огонь, а может, обнять подушку и хорошенько выплакаться. Возможно, тогда в душе рассеялась бы мятежная, неизъяснимая тоска.

Но на это нет времени. Необходимо выполнить обязанности старосты: проверить списки учеников, оставшихся в Хогвартсе, составить график дежурств на следующий семестр.

«Надоело, как же все надоело».

В Хогвартсе помимо Гермионы оставалось еще двенадцать человек: пятеро гриффиндорцев, четверо пуффендуйцев, двое когтевранцев и один слизеринец.

Малфой.

Гермиона изрядно удивилась, узнав о том, что он единственный из всего факультета остался на каникулах в Хогвартсе. Неужели у него нет друзей, с которыми можно было бы отпраздновать Рождество?

Драко Малфой. От одного звучания этого имени внутри становилось гадко и противно. Когда Трелони назвала его гримом, Гермиона на короткий миг ужаснулась, представив, что Малфой действительно является таковым.

Абсурд, бред, нелепость. Немыслимо даже на миг представить это, оскорбить подобной мыслью Грима.

Малфой — это Грим? Большей глупости в ее голову еще не приходило. Единственное, что у них было схоже — голос. Но в остальном Грим и Драко Малфой — два разных человека, с различными принципами, взглядами на жизнь и отношением к Гермионе.

«Хватит забивать голову подобной ерундой! — твердо приказала себе Гермиона. — Радуйся приближающемуся празднику и тому, что с твоими родителями на самом деле все нормально».

Но неясное, необъяснимое смятение осталось в глубине души, даруя лишь призрачное спокойствие.

Грим не ответил на ее просьбу увидеться, Гермиона зря прождала его целый час на Астрономической башне. Это беспокоило больше всего. Ведь они так и не помирились, не успели поговорить после чудесного спасения из проклятого города. Грим просто переместил Гермиону в свою лондонскую квартиру и моментально исчез, не дав ей ни единой возможности объяснить что-либо, обсудить побег из Тарбета, в конце концов.

И теперь он не хотел даже на короткий миг встретиться с ней. Что это означало? Конец их странных отношений, то ли дружеских, то ли сугубо партнерских? Да и были ли у них отношение как таковые?

Поцелуй «напоказ», тайные встречи, которые неизменно приводили к печальным, а то и трагическим случаям, разговоры о судьбе, о жизни и смерти, о праве людей творить правосудие. Странные слова, пугающие примеры из жизни и глухая тоска в голосе Грима.

Неужели только из-за этого Гермиона постоянно думает о нём, анализирует их разговоры, а при встрече неосознанно желает прижаться к нему, почувствовать если не сердцебиение, то хотя бы тепло его тела, означающее, что он живой, он здесь, рядом с ней — и это не сон.

Что это — жалость или нечто большее? И хочет ли она это большее, пугающее своей неизвестностью и, возможно, невзаимностью? А может, перестать трепыхаться, отдаться воле судьбы: плыть по течению реки, не сопротивляясь и не беспокоясь о будущем? Единственный раз просто наслаждаться жизнью, каждым моментом, проведенным с ним, и забыть обо всех неразрешенных вопросах.

И где только найти ответы?

— Привет, Гермиона! — крикнул Хагрид и утер пот со лба. — Это последняя елка! Красавица, не правда ли?

— Красивая, — согласилась Гермиона.

— Мы тут с моим зонтиком немного постарались, — по секрету шепнул Хагрид.

Гермиона улыбнулась. Хотя полувеликана давно оправдали, он так и не приобрел себе волшебную палочку, но и со своим розовым зонтиком не расстался.

— Поможешь с украшениями? — спросил лесничий. — А то Минерва опять начнет придираться, что собачьи кости не подходят для елки.

— Я помогу.

— Что-то случилось, Гермиона? — сощурив глаза, спросил Хагрид.

— Ничего, Хагрид, ничего не случилось. Все это зима — долгая, холодная, бесконечная, — вот и я как будто замерзла. Но ничего: весна придет, и все обязательно наладится.

— И Грохх что-то хандрит, неспокойно ему, говорит, беду чует. Да и кентавры опять про звезды и яркий Марс болтают. Хоть бы раз внятно объяснили, что происходит. Гермиона, ты меня слушаешь?

— Да, что там Грохх говорит?

Хагрид задумчиво покачал головой.

— Ничего не говорит. Все хорошо.

Гермиона грустно улыбнулась и взмахнула волшебной палочкой — самую высокую елку увенчала большая красная с золотистым отливом звезда.

*

Было так спокойно и хорошо.

Покой.

Она давно не чувствовала его. Слишком давно. Почти забыла, что значит, когда на душе спокойно. Даже во сне ее постоянно мучила смутная неясная тревога, не дающая уставшему рассудку расслабиться.